Тэмми зашла в кухню, и я услышал, как она ложкой выскребает кастрюлю.
Ее не было долго. Потом вышла.
- Можешь занять мне пятерку до пятницы?
- Нет.
- Ну, хоть пару баксов.
- Нет.
- Тогда дай доллар.
Я выгреб Тэмми мелочь из кармана. Получилось доллар и тридцать семь
центов.
- Спасибо, - сказала она.
- Не за что.
И она исчезла за дверью.
Сара зашла на следующий вечер. Она редко заходила так часто: тут вс
дело в праздниках - все потеряны, полубезумны, испуганы. У меня было
наготове белое вино, и я сразу налил нам обоим по стаканчику.
- Как в Таверне дела? - спросил я у нее.
- Дерьмовый бизнес. Едва хватает, чтобы не закрыться.
- Где же все твои клиенты?
- Они навалили из города; все куда-то подевались.
- Во всех наших планах дырки бывают.
- Не во всех. У некоторых постоянно вс получается и получается.
- Это правда.
- Как суп?
- Почти кончился.
- Понравился?
- Мне много не досталось.
Сара зашла на кухню и открыла холодильник.
- Что произошло с супом? Он странно выглядит.
Я услышал, как она его пробует. После чего подбегает к раковине и
выплевывает.
- Господи, да он отравлен. Что случилось? Что, Тэмми с Арлиной
вернулись и суп тоже съели?
- Одна Тэмми.
Сара не стала кричать. Она просто вылила остатки супа в раковину и
включила дробилку для мусора. Я слышал, как она всхлипывает, стараясь не
издавать ни звука. Крутое Рождество было у бедной органической индюшки.
100
Новогодняя ночь - еще одна погань, которую надо пережить. Мои родители,
бывало, всегда наслаждались ею, слушая, как Новый Год приближается по
радио, город за городом, пока не приходит в Лос-Анжелес. Взрывались
петарды, ревели свистки и дудки, блевали пьяницы-любители, мужья
заигрывали с чужими женами, а жены заигрывали с кем ни попадя. Все
целовались, хватали друг друга за задницы в ванных и чуланах, а иногда и
на виду у всех, особенно в полночь, и на следующий день происходили
кошмарные семейные разборки, не говоря уже о Параде Турнира Роз и играх на
Кубок Розы.
В канун Нового Года Сара приехала пораньше. Ее возбуждали такие вещи,
как Волшебная Гора, кино про открытый космос, Звездный Путь и определенные
рок-группы, шпинат со сметаной и чистая пища вообще, но, вместе с тем, в
ней было больше основного здравого смысла, чем в любой другой женщине из
всех, что я встречал. Может быть, только единственная - Джоанна Довер -
могла сравниться с нею здравомыслием и добродушием. Сара же была
симпатичнее и гораздо преданнее, чем все остальные мои тетки, поэтому
наступавший год, в конечном итоге, не обещал быть слишком паршивым.
Мне только что по телевизору пожелал Счастливого Нового Года местный
идиот-комментатор. Не люблю, когда меня поздравляют с Новым Годом
незнакомые люди. Откуда он знает, кто я такой? Может, я тот мужик, который
подвесил к потолку на проводе за лодыжки свою пятилетнюю дочь, засунул ей
в рот кляп и медленно кромсает на кусочки.
Мы с Сарой начали праздновать и выпивать, но напиваться - сложно, когда
полмира тужится напиться вместе с тобой.
- Ну что ж, - сказал я Саре, - неплохой был год. Никто меня не убил.
- И ты по-прежнему каждый вечер можешь выпивать и каждый день
просыпаться к полудню.
- Продержаться бы еще годик.
- Это у тебя просто старый алкогольный гон.
В дверь постучали. Я глазам своим не поверил. Динки Саммерс,
фолк-рокер, со своей подружкой Дженис.
- Динки! - заверещал я. - Эй, бля, чувак, что происходит?
- Черт его знает, Хэнк. Просто решили вот зайти.
- Дженис, это Сара. Сара... Дженис.
Сара вышла и принесла еще два стакана. Я разлил. Разговор не клеился.
- Написал примерно десяток новых штучек. Мне кажется, у меня уже лучше
получается.
- Я тоже так думаю, - вставила Дженис, - в самом деле.
- Эй, слушай, чувак, помнишь тот вечер, который я перед тобой
открывал... Скажи мне, Хэнк, я настолько плохим был?
- Послушай, Динки, я не хочу оскорблять твои чувства, но я тогда пил
больше, чем слушал. Я думал о себе - как придется выходить, и я готовился,
собирался с духом, мне аж блевать хотелось.
- А я просто обожаю стоять перед толпой, и когда до них добиваю, и
толпе нравятся мои вещи, я просто балдею на седьмом небе.
- С писательством по-другому. Все делаешь в одиночестве, с живой
публикой нет ничего общего.
- Может, ты и прав.
- Я там была, - вмешалась Сара. - Двое парней помогали Хэнку выйти на
сцену. Он был пьян и ему было худо.
- Слушай, Сара, - спросил Динки, - а мое выступление действительно
плохо прошло?
- Отнюдь. Им просто Чинаски не терпелось. Вс остальное их раздражало.
- Спасибо, Сара.
- Просто фолк-рок мне мало чего дает, - сказал я.
- А что тебе нравится?
- Почти все немецкие классики плюс несколько русских композиторов.
- Я написал около десяти новых штучек.
- Может, мы что-нибудь послушаем? - предложила Сара.
- Но у тебя ведь гитары с собой нет, верно? - спросил я.
- О, есть у него, есть, - сказала Дженис, - она всегда с ним!
Динки встал, вышел и достал инструмент из машины. Потом сел, скрестив
ноги, на ковер и начал эту штуку настраивать. Сейчас у нас будут настоящие
живые развлечения. Вскоре он запел. У него был полный, сильный голос,
отскакивал от стен. Песня про женщину. О надрыве между Динки и какой-то
бабой.
На самом деле, не очень фигово. Может, со сцены, когда народ платит,
вообще вс в порядке будет. Но когда они такие сидят прямо перед тобой на
коврике, сказать сложнее. Слишком лично и неловко. Однако, решил я, он не
совсем плох. Но беда с ним, беда. Стареет. Золотые кудри уже не совсем
золотые, а глазастая невинность слегка осунулась. Скоро у него будут
большие неприятности.
Мы зааплодировали.
- Слишком много, мужик, - сказал я.
- Тебе действительно понравилось, Хэнк?
Я помахал в воздухе рукой.
- Ты же знаешь, я всегда подрубался по твоим делам, - сказал он.
- Спасибо, мужик.
Он перескочил к следующей песне. Она также была о женщине. О его
женщине, о бывшей: шлялась где-то целую ночь. В песне слышалось немного
юмора, но я не уверен, был ли юмор намеренным. Как бы то ни было, Динки
допел до конца, и мы похлопали. Он перешел к следующей.
На Динки снизошло вдохновение. В нем было много звука. Его ноги елозили
и ежились в теннисных тапочках, и он этого не скрывал. На самом деле,
перед нами каким-то образом сидел действительно он сам. Не смотрелся как
надо и не слушался как надо, однако, на-гора выдавал гораздо лучше, чем
можно услышать обычно. Мне стало погано от того, что я не могу похвалить
его без зазрения совести. Но опять-таки: если солжешь человеку насчет его
таланта только потому, что он сидит напротив, это будет самая
непростительная ложь из всех, поскольку равносильна тому, чтобы сказать:
давай дальше, продолжай, - а это, в конечном итоге, худший способ
растратить жизнь человека без истинного таланта.
Однако, многие именно так и поступают - друзья и родственники, главным
образом.
Динки пустился в следующую песню. Он собирался преподнести нам все
десять. Мы слушали и аплодировали, но, по крайней мере, мои аплодисменты
были самыми сдержанными.
- Вот эта 3-я строчка, Динки, мне она не понравилась, - сказал я.
- Но она мне необходима, понимаешь, потому что...
- Я знаю.
Динки продолжал. Он спел все свои песни. Это заняло довольно много
времени. Между песнями были паузы для отдыха. Когда Новый Год, наконец,
наступил, Динки, Дженис, Сара и Хэнк по-прежнему были вместе. Но гитарный
чехол, слава те господи, застегнули. Повешенный присяжный.
Динки с Дженис уехали где-то около часу ночи, а мы с Сарой отправились
спать. Мы начали обниматься и целоваться. Я, как я уже объяснял, -
поцелуйный маньяк. Почти не могу с этим справиться. Великие поцелуи редки,
крайне редки. В кино или по телевизору никогда не целуются как надо. Сара
и я лежали в постели, потираясь телами, с хорошими поцелуями, по-тяжелой.
Она по-настоящему дала себе волю. Раньше вс было одинаково. Драйер Баба
следил сверху - и она хватала меня за хуй, и я игрался с ее пиздой, и вс
заканчивалось тем, что она терлась моим хуем вдоль своей пизды, а наутро
кожа на члене у меня вся была красной и стертой от трения.
Мы перешли к трению. И тут она вдруг захватила рукой мой хрен и
скользнула им себе в щель.
Поразительно. Я не знал, что мне делать.
Вверх и вниз, правильно? То есть, скорее, внутрь и наружу. Как на
велосипеде ездить: такое не забывается. Она была поистине прекрасной
женщиной. Я не мог сдержаться. Я схватил ее за рыжие-с-золотом волосы,
притянул ее рот к своему и тут же кончил.
Она встала и ушла в ванную, а я посмотрел на свой голубой потолок
спальни и сказал: Драйер Баба, прости ее.
Но поскольку он никогда не разговаривал и никогда не прикасался к
деньгам, я не мог ни ответа от него ожидать, ни заплатить ему.
Сара вышла из ванной. Фигурка тонкая - худенькая и загорелая, но
обворожительная. Сара забралась в постель и мы поцеловались. То был легкий
любовный поцелуй открытыми ртами.
- С Новым Годом тебя, - сказала она.
Мы уснули, обернутые друг вокруг дружки.
101
Я переписывался с Таней, и вечером 5 января она позвонила. У нее был
высокий возбужденный сексуальный голос, какой раньше был у Бетти Буп.
- Я прилетаю завтра вечером. Ты заберешь меня в аэропорту?
- Как я тебя узнаю?
- На мне будет белая роза.
- Клево.
- Слушай, ты точно хочешь, чтобы я приехала?
- Да.
- Ладно, буду.
Я положил трубку. Подумал о Саре. Но мы с Сарой ведь не женаты.
У мужчины есть право. Я - писатель. Я - грязный старик. Человеческие
отношения вс равно не работают. Только в первых двух неделях есть какой-то
кайф, потом участники теряют всякий интерес. Маски спадают, и проглядывают
настоящие люди: психопаты, имбецилы, одержимые, мстительные, садисты,
убийцы. Современное общество насоздавало собственных разновидностей, и все
они пируют друг другом.
Дуэль со смертельным исходом - в выгребной яме. Самое большое, на что
можно надеяться в отношениях между двумя людьми, решил я, - это два с
половиной года.
У сиамского короля Монгута было 9000 жен и наложниц; у царя Соломона из
Ветхого Завета - 700 жен; у Августа Сильного из Саксонии - 365 жен, по
одной на каждый день года. Безопасность - в количестве.
Я набрал номер Сары. Та была дома.
- Привет, - сказал я.
- Я рада, что ты позвонил, - ответила она. - Я как раз о тебе думала.
- Как дела в старой Таверне здоровой пищи?
- Неплохой день был.
- Тебе нужно поднять цены. Ты все раздаешь бесплатно.
- Если я буду выходить только по нолям, не нужно будет платить налоги.
- Слушай, мне сегодня вечером кое-кто позвонил.
- Кто?
- Таня.
- Таня?
- Да, мы переписывались. Ей нравятся мои стихи.
- Я видела это письмо. То, что она написала. Ты его где-то оставил
валяться. Это та, что прислала тебе фотографию, где пизду видно?
- Да.
- И она к тебе едет?
- Да.
- Хэнк, мне плохо, мне хуже, чем плохо. Я не знаю, что мне делать.
- Она едет. Я уже сказал, что встречу ее в аэропорту.
- Что ты пытаешься сделать? Что это значит?
- Может, я - нехороший человек. Бывают разные виды и степени, сама ведь
знаешь.
- Это не ответ. А как же ты, а как же я? Как с нами быть?
Ненавижу, когда говоришь, как в мыльной опере, но я позволила вмешаться
своим чувствам....
- Она приезжает. У нас с тобой конец, значит?
- Хэнк, я не знаю. Наверное. Я так не могу.
- Ты была очень добра ко мне. Я не уверен, что всегда знаю, что делаю.
- Сколько она здесь будет?
- Два или 3 дня, я думаю.
- Ты что, не понимаешь, каково мне?
- Понимаю, наверное....
- Ладно, позвонишь, когда она уедет, тогда посмотрим.
- Ладно.
Я зашел в ванную и посмотрел на свое лицо. Оно выглядело ужасно.
Я выщипал несколько седых волосин из бороды и над ушами. Здравствуй,
