задрал цену на билеты.
- Кто такой Силверс?
- Майрон Силверс. Один из Директоров.
Мы добрались до скучной части.
- Я могу повозить тебя по городу, - предложил МакИнтош.
- Не стоит. Я и пешком могу.
- Как насчет пообедать? Контора платит.
- Бутерброда достаточно. Я не голоден.
Я прикинул, что если выманить его наружу, то смогу его бросить, когда
поедим. Не то, чтобы он нехорош - просто большинство людей меня не
интересует.
Мы нашли место в 3 или 4 кварталах. Ванкувер - очень чистенький
городок, и у людей нет во внешности жсткости большого города. Ресторан мне
понравился. Но когда я заглянул в меню, то заметил, что цены там процентов
на 40 выше, чем в моем районе Л.А. Я съел бутерброд с ростбифом и выпил
еще одно пиво.
Хорошо оторваться от Штатов. Настоящая разница. Женщины выглядят лучше,
вс ощущается спокойнее, менее фальшиво. Я доел бутерброд, затем МакИнтош
отвез меня назад в гостиницу. Я расстался с ним у машины и поднялся на
лифте к себе. Принял душ, одеваться не стал. Стоял у окна и смотрел вниз,
на воду. Завтра вечером вс окончится, я получу их деньги и к полудню снова
окажусь в воздухе. Жалко. Я выпил еще 3 или 4 бутылки пива, затем лег в
постель и уснул.
Они привезли меня на чтения на час раньше. Там стоял и пел молоденький
пацанчик. Пока он пел, публика, не переставая, разговаривала.
Звякали бутылки; хохот; хорошая пьяная толпа; как раз мой народ. За
сценой мы выпили - МакИнтош, Силверс, я и парочка еще кого-то.
- Ты - первый мужчина-поэт, который к нам попадает за последнее время,
- сказал Силверс.
- То есть как это?
- Я имею в виду, что у нас была длинная череда одних педаков.
Это перемена к лучшему.
- Спасибо.
Я в самом деле им прочел. К концу я был пьян, они - тоже. Мы
пререкались, мы немного огрызались друг на друга, но, в основном, вс было
нормально. Мне вручили чек еще до начала, и это немного способствовало
манере чтения.
После этого в большом доме устроили пьянку. Через час или два я
обнаружил себя между двух женщин. Одна блондинка, будто выточенная из
слоновой кости, с прекрасными глазами и красивым телом. Она пришла туда со
своим приятелем.
- Чинаски, - сказала она через некоторое время, - я иду с вами.
- Минуточку, - ответил я, - а как же ваш приятель?
- На фиг, - сказала она, - да он - никто! Я иду с вами!
Я посмотрел на мальчонку. В глазах у него стояли слезы. Он весь дрожал.
Влюблен, бедолага.
У девушки по другую сторону волосы были темные. Тело такое же хорошее,
но в смысле лицевой привлекательности уступала.
- Пойдемте со мной, - сказала она.
- Что?
- Я сказала, возьмите меня с собой.
- Минутку.
Я снова повернулся к блондинке.
- Послушайте, вы прекрасны, но я с вами пойти не могу. Мне не хочется
делать больно вашему другу.
- Да пошел он на хуй, этот сукин сын! Он говно.
Темноволосая девушка тянула меня за руку:
- Сейчас же берите меня с собой, а не то я ухожу.
- Ладно, - ответил я, - пошли.
Я нашел МакИнтоша. Не похоже, чтобы он чем-то был занят.
Наверное, не любил вечеринок.
- Давай, Мак, отвези нас обратно в гостиницу.
Принесли еще пива. Темноволосая сказала, что ее зовут Айрис Дуарте.
Наполовину индианка и работала танцовщицей живота, как она выразилась. Она
встала и потрясла им. Смотрелось недурно.
- Чтобы достичь полного эффекта, на самом деле тебе костюм нужен, -
сказала она.
- Мне? Не нужен.
- Я имею в виду, что мне нужен, чтобы хорошо выглядеть, понимаешь.
Она и походила на индианку. Нос и рот индейские. Ей можно было дать
года 23, темно-карие глаза, говорила тихо - и это великолепное тело. Она
прочла 3 или 4 моих книжки. Отлично.
Мы выпивали еще с часик, затем отправились в постель. Я повыедал ее, но
когда оседлал, то лишь двигал и двигал, безо всякого результата. Очень
жаль.
Утром я почистил зубы, поплескал на физиономию холодной водой и
вернулся в постель. Начал заигрывать с ее пиздой. Она увлажнилась - я
тоже. Я влез. Вкрутил его, думая обо всем этом теле, обо всем этом хорошем
молодом теле.
Она приняла вс, что я мог ей дать. Этот раз оказался хорошим. Этот раз
оказался очень хорошим. После Айрис отправилась в ванную.
Я вытянулся на спине, думая о том, как вс хорошо вышло.
Айрис вернулась и снова забралась в постель. Мы не разговаривали.
Прошел час.
Потом мы сделали вс заново.
Мы почистились и оделись. Она дала мне свой адрес и телефон, я оставил
свои. Я ей, кажется, действительно понравился. МакИнтош постучался минут
через 15. Мы подбросили Айрис до перекрестка рядом с ее работой. На самом
деле выяснилось, что она работает официанткой; танец живота был амбицией.
Я поцеловал ее на прощанье. Она вышла из машины. Обернулась и помахала,
потом ушла прочь. Я наблюдал за этим телом, пока оно уходило от меня.
- Чинаски снова набирает очки, - сказал МакИнтош по пути в аэропорт.
- Не бери ничего в голову, - ответил я.
- Да мне самому тоже повезло, - сказал он.
- Да?
- Да. Мне досталась твоя блондинка.
- Что?
- Да, - засмеялся он, - правда.
- Вези меня в аэропорт, скотина!
Я уже три дня как торчал в Лос-Анжелесе. На тот вечер у меня было
назначено свидание с Деброй. Зазвонил телефон.
- Хэнк, это Айрис!
- О, Айрис, вот так сюрприз! Ну, как оно?
- Хэнк, я лечу в Л.А. Я еду повидаться с тобой!
- Клево! Когда?
- Вылечу в среду, перед Днем Благодарения.
- Благодарения?
- И смогу остаться до следующего понедельника!
- Ладно.
- У тебя ручка есть? Записывай номер рейса.
В тот вечер мы с Деброй ужинали в приятном местечке на самом берегу
моря. Столики не теснились друг к другу, и особенностью кухни там были
морепродукты. Мы заказали бутылку белого вина и стали ждать еду. Дебра
выглядела лучше, чем в последнее время, но сказала, что работа начала ее
грузить. Она собиралась нанять еще одну девушку. А трудно найти
кого-нибудь добросовестного.
Люди такие неспособные.
- Да, - сказал я.
- Ты слышал что-нибудь от Сары?
- Я ей звонил. У нас произошла небольшая размолвка. Я ее как бы залатал.
- А ты виделся с ней после из Канады?
- Нет.
- Я заказала 25-фунтовую индюшку на Благодарение. Сможешь ее разрезать?
- Конечно.
- Только не пей сегодня слишком. Ты же знаешь, что бывает, когда много
выпьешь. Ты становишься мокрой лапшой.
- Ладно.
Дебра нагнулась и тронула меня за руку:
- Моя милая дорогая старая мокрая лапшичка!
Я прихватил только одну бутылку вина на после ужина. Мы выпили ее
медленно, сидя в постели и смотря ее гигантский телевизор. Первая
программа была паршивой. Вторая - получше. Про полового извращенца и
недоразвитого деревенского мальчика. Голову извращенца сумасшедший врач
пересадил на туловище мальчика, и туловище сбежало с двумя головами и так
бегало по всей округе, творя всевозможные ужасные гадости. Настроение у
меня поднялось.
После бутылки вина и двуглавого мальчика я оседлал Дебру, и для
разнообразия мне немного повезло. Я пустил ее в долгий таранящий галоп,
полный неожиданных вариаций и изобретательности, прежде, чем, наконец,
выстрелил внутрь.
Утром Дебра попросила меня остаться и подождать ее с работы. Она
обещала приготовить хороший обед.
- Ладно, - согласился я.
Я попытался поспать после того, как она ушла, но не смог. Мне не давал
покоя День Благодарения - как же сказать ей, что я не смогу с нею быть.
Это меня и беспокоило. Я встал и походил по комнатам. Принял ванну.
Ничего не помогало. Может, Айрис передумает, может, ее самолет разобьется.
Я мог бы тогда позвонить Дебре утром Благодарения и сказать, что все-таки
приду.
Я ходил, и мне становилось все хуже и хуже. Может быть, потому, что
остался у нее, а не поехал домой. Как будто агония затягивается. Ну что же
я за говно? Что-что, а играть в мерзкие, нереальные игры я умею. Какие у
меня мотивы? Я что - свожу за что-то счеты? Разве могу я по-прежнему
твердить себе, что тут все дело просто в исследованиях, в обычных штудиях
фемины? Я просто позволяю всяким вещам происходить, даже не думая о них. Я
не считаюсь ни с чем, кроме своих эгоистичных, дешевых удовольствий. Я -
как избалованный старшеклассник. Да я хуже любой бляди; блядь только
забирает твои денежки и больше ничего. Я же забавляюсь с жизнями и душами,
как будто они - мои игрушки.
Как могу я называть себя человеком? Как могу писать стихи? Из чего я
состою? Я - подзаборный де Сад, только без его интеллекта. Убийца прямее и
честнее меня. Или насильник. Мне ведь не хочется, чтобы с моей душой
играли, насмехались над ней, ссали на нее; уж в этом-то я разбираюсь, во
всяком случае. Я в самом деле никуда не годен. Я чувствовал это,
расхаживая взад-вперед по ковру.
Ни-ку-да. Самое худшее - что я схожу именно за того, кем не являюсь: за
хорошего человека. Я способен проникать в жизни других, потому что они мне
доверяют. Я делаю свою грязную работу по-легкому. Я пишу Любовную Историю
Гиены.
Я стоял в центре комнаты, удивляясь своим мыслям. Вдруг я очутился на
краю постели - сидел и плакал. Проведя пальцами по лицу, я обнаружил
слезы. Мозги закрутило в воронку, однако я был в здравом уме. Я не мог
понять, что со мною происходит.
Я снял трубку и набрал номер здорового ресторана Сары.
- Ты занята? - спросил я.
- Нет, только что открылась. С тобой все в порядке? У тебя голос
странный.
- Я на дне.
- В чем дело?
- Ну, я сказал Дебре, что проведу с нею День Благодарения. Она на это
надеется. Но тут кое-что произошло.
- Что?
- Ну, я тебе раньше не говорил. У нас с тобой секса еще не было, сама
знаешь. Секс все меняет.
- Что случилось?
- Я познакомился с танцовщицей живота в Канаде.
- Правда? И ты влюбился?
- Нет, я не влюбился.
- Обожди, у меня клиент. Можешь подождать?
- Могу....
Я сидел, прижимая трубку к уху. По-прежнему голышом. Я бросил взгляд на
свой пенис: ах ты грязный сукин сын! Знаешь ли ты, сколько боли сердечной
ты причиняешь своим тупым голодом?
Я сидел пять минут с телефоном возле уха. Звонок был платный. По
крайней мере, платить по счету придется Дебре.
- Я вернулась, - сказала Сара. - Продолжай.
- Ну, я ведь тебе уже сказал, что пообещал Дебре провести Благодарение
с ней....
- Мне ты тоже обещал, - сказала Сара.
- Правда?
- Ну, ты был пьян, правда. Ты сказал, что, как и любой другой
американец, не любишь отмечать праздники в одиночестве. Ты поцеловал меня
и спросил, не сможем ли мы провести Благодарение вместе.
- Прости меня, я не помню....
- Все в порядке. Не клади трубку... тут еще один клиент....
Я отложил телефон, вышел и налил себе выпить. Возвращаясь в спальню, я
заметил в зеркале свой отвислый живот. Уродливо, непристойно. И почему
только бабы меня терпят?
Я прижимал к уху трубку одной рукой, а другой пил вино. Сара вернулась.
- Хорошо. Давай дальше.
- Ладно, получилось вот так. Эта танцовщица мне как-то вечером
позвонила. Только она, на самом деле, не танцовщица, она официантка. Она
сказала, что вылетает в Л.А. провести со мной День Благодарения. У нее был
такой счастливый голос.
- Надо было ей сказать, что ты уже пообещал.
- Я не сказал....
- Кишок не хватило.
- У Айрис такое славное тело....
- В жизни есть и другие вещи, кроме славных тел.
- Как бы то ни было, теперь мне предстоит сказать Дебре, что я не смогу
провести Благодарение с ней, а я не знаю, как.
- Ты сейчас где?
- В постели у Дебры.
- А Дебра где?
- На работе. - Я не сдержался и всхлипнул.
- Ты толстожопый плакса и больше никто.
- Я знаю. Но я должен ей сказать. Я с ума от этого сойду.
- Сам вляпался. Теперь сам и вылазь.
- Я думал, ты мне поможешь, я думал, ты, может, подскажешь, что делать.
- Ты хочешь, чтобы я тебе пеленки меняла? Хочешь, чтобы я ей за тебя
позвонила?
- Нет, вс в порядке. Я взрослый мужик. Я сам ей позвоню. Я позвоню ей
