- Ну, я не знаю, - сказал Ларри. - В самом деле, не знаю. Может
быть?... о, нет... не думаю....
Блямкнул дверной звонок, и Дебра пошла открывать. Пришел еще один
гомосек, без рубашки. В волчьей маске с большим резиновым языком,
болтавшимся из пасти. Гомик был чем-то разражен и подавлен.
- Винсент, это Генри. Генри, это Винсент....
Винсент меня проигнорировал. Он просто стоял в дверях со своим
резиновым языком.
- У меня был жуткий день на работе. Я там больше не могу находиться.
Уволюсь, наверное.
- Но Винсент, что же ты будешь делать? - спросила его Дебра.
- Не знаю. Но я могу многое. Мне не нужно за ними говно жрать!
- Ты на вечеринку придешь, правда, Винсент?
- Конечно, я уже много дней готовлюсь.
- Ты выучил свою роль в пьесе?
- Да, но в этот раз, я думаю, нам лучше сделать пьесу до того, как
будем делать игры. В прошлый раз, еще до того, как к пьесе приступить, мы
все так нарезались, что не отдали пьесе должного.
- Ладно, Винсент, так и сделаем.
С этим Винсент и его язык повернулись и вышли за дверь.
Ларри поднялся.
- Ну ладно, мне тоже пора. Приятно было, - сказал он мне.
- Ладно, Ларри.
Мы пожали руки, и Ларри ушел через кухню и черный ход к себе домой.
- Ларри мне здорово помогал, он хороший сосед. Я рада, что ты с ним
по-доброму.
- Да он нормальный. Черт, он же все равно раньше пришел.
- У нас с ним секса нет.
- У нас тоже.
- Ты меня понял.
- Я лучше схожу куплю нам чего-нибудь выпить.
- Генри, у меня всего много. Я же знала, что ты придешь.
Дебра наполнила бокалы. Я посмотрел на нее. Молодая, но выглядит так,
будто только что из 1930-х годов. Черная юбка, доходившая до какого-то
места между коленом и лодыжкой, черные туфли на высоком каблуке, белая
блузка со стоячим воротничком, бусы, серьги, браслеты, рот в помаде, много
румян, духи.
Сложена она хорошо - со славными грудями и ягодицами, - к тому же, она
покачивала ими, когда ходила. Она постоянно зажигала себе сигареты, и
везде валялись окурки, измазанные ее помадой. Я почувствовал, будто попал
в собственное детство. Даже колготок она не носила, и то и дело
поддергивала длинные чулки, показывая самую чуточку ноги, самую капельку
колена. Она была из тех девушек, которых любили наши отцы.
Она рассказала, чем занимается. Что-то связанное с записью судебных
заседаний и юристами. От этого у нее ехала крыша, но зарабатывала она
прилично.
- Иногда я рявкаю на своих помощников, но потом преодолеваю себя, и они
меня прощают. Ты просто не знаешь, какие они, эти проклятые юристы!
Они хотят всего и сразу и совершенно не думают о времени, чтоб это вс
приготовить.
- Юристы и врачи - самые переплачиваемые, избалованные члены нашего
общества. Следующим в списке - твой автомеханик из гаража на углу. За ним
можешь вписать своего дантиста.
Дебра закинула одну ногу на другую, и юбка у нее слегка задралась.
- У тебя очень красивые ноги, Дебра. И ты умеешь одеваться. Ты
напоминаешь мне девушек в дни юности моей мамы. Вот когда женщины были
женщинами.
- Здорово сказал, Генри.
- Ты знаешь, о чем я. Особенно это правда в Лос-Анжелесе. Как-то раз,
не очень давно, я уехал из города, а когда вернулся, то знаешь, как понял,
что я снова дома?
- Ну, нет....
- По первой женщине, что прошла мимо по улице. На ней юбчонка была
такая короткая, что виднелась промежность трусиков. А сквозь их передок -
прошу прощения - видны были волосики ее пизды. И я понял, что вернулся в
Л.А.
- Где же ты был? На Мэйн-Стрит?
- Черта с два, на Мэйн-Стрит. Угол Биверли и Фэрфакса.
- Тебе вино нравится?
- Да, и у тебя мне тоже нравится. Может, я даже сюда переселюсь.
- У меня хозяин ревнивый.
- Еще кто-нибудь может взревновать?
- Нет.
- Почему?
- Я много работаю, и мне нравится просто приходить домой по вечерам и
расслабляться. Мне нравится эту квартиру украшать. Моя подруга - она
работает на меня - идет со мной завтра утром по антикварным лавкам. Хочешь
с нами?
- А я буду здесь завтра утром?
Дебра не ответила. Она налила мне еще и села рядом на тахту. Я нагнулся
и поцеловал ее. При этом задрал ей юбку повыше и бросил взгляд на эту
нейлоновую ногу. Она выглядела хорошо. Когда мы закончили целоваться, она
снова оправила юбку, но ногу я уже запомнил наизусть. Она встала и ушла в
ванную. Я услышал, как зашумела вода в унитазе. Затем пауза. Вероятно,
помаду гуще накладывает. Я вытащил платок и вытер губы. Платок измазался
красным. Я, наконец, получил вс, что получали мальчишки в старших классах
- богатенькие, хорошенькие, хорошо одетые золотые мальчики со своими
новыми машинами, - и я, в своей ветхой неряшливой одежонке и со сломанным
великом.
Дебра вышла, уселась и закурила.
- Давай поебемся, - предложил я.
Дебра ушла в спальню. На кофейном столике осталось полбутылки вина. Я
налил себе и зажег одну из ее сигарет. Она выключила рок-музыку. Это
славно.
Было тихо. Я налил себе еще. Может, действительно переселиться?
Куда машинку поставлю?
- Генри?
- Чего?
- Где ты там?
- Подожди. Допить сначала хочу.
- Ладно.
Я допил бокал и вылил остатки из бутылки. Сижу вот на Плайя-дель-Рэй. Я
разделся, бросив одежду беспорядочной кучей на кушетке.
Шикарно я никогда не одевался. Все мои рубашки полиняли и сели, им по
5, по 6 лет, аж светятся уже. Штаны - то же самое. Универмаги я ненавидел,
продавцов не переваривал - те держались высокомерно, казалось, они знают
тайну жизни, у них была та уверенность, которой не обладал я. Башмаки у
меня всегда были разбиты и стары: обувных магазинов я тоже не любил. Я
никогда ничего не приобретаю, пока пользоваться вещью еще хоть как-то
можно - включая автомобили. Дело не в бережливости, я просто терпеть не
могу быть покупателем, которому нужен продавец, причем, продавец - такой
красивый, равнодушный и высокомерный. А помимо этого, вс требует времени -
того времени, когда можно просто валяться и кирять.
Я вошел в спальню в одних трусах. Я очень стеснялся своего белого
брюха, свисавшего на трусы. Но не сделал ни малейшего усилия хоть как-то
втянуть его. Я встал у кровати, стянул трусы, переступил через них.
Неожиданно захотелось выпить еще. Я залез в постель. Забрался под одеяло.
Потом повернулся к Дебре. Обнял ее. Мы притиснулись друг к другу. Ее губы
раскрылись. Я ее поцеловал. Рот у нее был как влажная пизда. Готова. Я это
чувствовал.
Предварительной разминки не требовалось. Мы поцеловались, и ее язык то
проскальзывал ко мне в рот, то выскальзывал оттуда. Я поймал его зубами,
сжал.
Затем перекатился на Дебру и гладко вставил.
Думаю, дело было в том, как она отворачивалась от меня, пока я ее еб.
Это меня заводило. Ее голова, повернутая в сторону, подскакивала на
подушке с каждым толчком. Время от времени, двигаясь, я поворачивал ее
голову к себе и целовал этот кроваво-красный рот. Наконец, на меня хоть
что-то работало.
Я ебал всех женщин и девчонок, вслед которым с вожделением глазел на
тротуарах Лос-Анжелеса в 1937 году - последний по-настоящему плохой год
депрессии, когда кусочек жопки стоил два доллара, а денег (или надежды) ни
у кого не оставалось вообще. Мне своего ждать пришлось долго. Я пахал и
качал. Раскаленная докрасна, бесполезная моя ебля! Я схватил Дебру за
голову еще раз, еще раз дотянулся до этого рта в помаде - и вбрызнул в
нее, в самую диафрагму.
90
Следующим днем была суббота, и Дебра приготовила нам завтрак.
- Пойдешь с нами охотиться за древностями?
- Ладно.
- Бодун не мучает?
- Не очень.
Мы некоторое время ели молча, затем она сказала:
- Мне понравилось, как ты читал в Улане. Ты был пьян, но все, что надо,
донес.
- Иногда не получается.
- Когда снова читать собираешься?
- Кто-то звонил мне из Канады. Они там пытаются деньги собрать.
- Канада! А можно, я с тобой поеду?
- Посмотрим.
- Сегодня останешься?
- Хочешь?
- Да.
- Тогда останусь.
- Клево....
Мы закончили завтрак, и я сходил в ванную, пока Дебра мыла посуду. Смыл
и подтерся, снова смыл, вымыл руки, вышел. Дебра протирала раковину. Я
обхватил ее сзади.
- Можешь взять мою зубную щетку, если хочешь, - сказала она.
- У меня изо рта воняет?
- Все в порядке.
- Хрен там.
- Можешь также душ принять, если хочешь....
- И это тоже...?
- Перестань. Тесси только через час придет. Можем пока паутину смахнуть.
Я зашел и пустил в ванну воду. Мне понравилось мыться в душе
единственный раз, в мотеле. На стене ванной висела фотография мужчины -
темный, длинные волосы, стандартный, симпатичное лицо, пронизанное обычным
идиотством.
Он щерился мне белыми зубами. Я почистил то, что осталось от моих
выцветших.
Дебра упоминала мимоходом, что ее бывший муж - психотерапевт.
Дебра залезла под душ после меня. Я нацедил себе маленький стаканчик
вина и уселся в кресло, глядя в переднее окно. И вдруг вспомнил, что забыл
отослать своей бывшей женщине деньги на ребенка. Ну, ничего. В понедельник
отправлю.
На Плайя-дель-Рэй я чувствовал себя умиротворенно. Хорошо выбраться с
переполненного грязного двора, где я жил. В нем не было ни капельки тени,
и солнце палило нас нещадно. Все мы были безумны так или иначе. Даже
собаки и кошки были безумны - и птицы, и газетчики, и уличные шлюхи.
Для нас, живших в западном Голливуде, сортиры никогда не работали, как
нужно, и слесарь домохозяина, нанятый за полцены, никогда не мог их до
конца починить. Мы оставляли снятой крышку бачка и дергали затычку рукой.
Краны подтекали, тараканы ползали, собаки гадили везде, а в сетках на
окнах были огромные дыры, впускавшие внутрь мух и других всевозможных
странных летающих тварей.
Бим-бомкнул звонок, я встал и открыл дверь. Там стояла Тесси. За сорок,
светская тусовщица, рыжая с явно крашенными волосами.
- Вы - Генри, не так ли?
- Да, Дебра в ванной. Садитесь, пожалуйста.
На ней была короткая красная юбка. Бедра хороши. Лодыжки и икры - тоже
неплохи. Похоже, она любила ебаться.
Я подошел к ванной и постучал в дверь.
- Дебра, Тесси пришла....
Первая антикварная лавка находилась в квартале-двух от воды. Мы доехали
до нее на фольксвагене и зашли внутрь. Я походил с ними по залу. Везде
висели ценники - $800, $1500.... старые часы, старые кресла, старые столы.
Цены были невероятны. Два или три продавца стояли и потирали ручонки.
Они, очевидно, работали на жалованьи, плюс комиссионные. Владелец
определенно отыскивал все предметы за бесценок в Европе или в горах Озарк.
Мне стало скучно смотреть на гигантские ценники. Я сказал девчонкам, что
подожду в машине.
Через дорогу я нашел бар, зашел, сел. Заказал бутылку пива. В баре было
полно молодых людей, в основном - до 25. Все светловолосы и худощавы или
темноволосы и худощавы, одеты в идеально подогнанные брючки и рубашечки.
Никаких выражений на лицах, безмятежны. Женщин не было. Работал большой
телевизор. Без звука. Его никто не смотрел. Никто не разговаривал. Я допил
пиво и ушел.
Потом отыскал винный магазин и купил полудюжину. Вернулся к машине и
уселся. Хорошее пиво. Машина стояла на площадке за лавкой древностей.
Вся улица слева от меня была забита пробкой, и я наблюдал, как люди
сидят и терпеливо ждут в своих машинах. Почти в каждой сидели мужчина с
женщиной - уставившись прямо перед собой, не разговаривая. Для всех, в
конечном итоге, вс упирается в ожидание. Ты вс ждешь и ждешь - больницы,
врача, сантехника, психушки, тюрьмы, саму маму-смерть. Сначала сигнал -
красный, затем - зеленый. За ожиданием граждане мира едят еду и смотрят
телевизор, переживают за свою работу или за ее отсутствие.
Я начал думать про Дебру и Тесси в антикварной лавке. Дебра мне, на
самом деле, не нравилась, но тут уж я вступал в ее жизнь. От этого я
чувствовал себя как извращенец, который подглядывает в щелочку .
Я сидел и пил пиво. Добрался уже до самой последней банки, когда они,
