которая, насколько я чувствовал, могла бы мне помочь, но очевидно помогала
в этот момент кому-то другому.
2.
Около 3 часов утра кто-то постучал в дверь. Я натянул свой драный халат
и открыл дверь. Там стояла женщина тоже в халате.
- Ну? - спросил я. - Чего?
- Я ваша соседка. Митци. Живу в том конце коридора. Я вас сегодня
видела возле телефона.
- Ну? - снова спросил я.
Тогда она вытащила руку из-за спины и показала мне. Пинта хорошего
виски.
- Заходите, - сказал я.
Я сполоснул два стакана, открыл пинту.
- Как есть или смешать?
- Воды на две трети.
Над раковиной висело небольшое зеркальце - она стояла перед ним и
накручивала волосы на папильотки. Я протянул ей стакан с пойлом и сел на
кровать.
- Я видела вас в вестибюле. Я с первого взгляда могу сказать, что вы
славный. Я славных людей сразу отличаю. А здесь не все люди славные.
- А мне говорили, что я подонок.
- Не верю.
- Я тоже.
Я допил. Она свой просто прихлебывала, поэтому я смешал себе еще один.
Мы разговаривали ни о чем. Я выпил третий. Потом встал и подошел к ней
сзади.
- УУУУУУх! Глупый мальчишка!
Я ткнулся в нее.
- Ууууух!! Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО подонок!
У нее в одной руке была папильотка. Я поднял ее на ноги и поцеловал
этот тонкогубый старушечий рот. Рот был мягок и открыт. Готова. Я вложил
ей в руку стакан, довел до постели, усадил.
- Пей. - Она выпила. Я сходил и смешал ей еще один. На мне под халатом
ничего не было. Полы его распались, и штука высунулась. Господи, какой я
грязный, подумал я. Какой гаер. Кино просто. Кино будущего для семейного
просмотра. 2490 н.э. Я с большим трудом не расхохотался над собой,
разгуливая прицепленным к этой глупой елде. На самом деле мне хотелось
только виски. Замка в горах хотелось. Ванны с паром. Чего угодно, только
не этого. Мы оба сидели со стаканами в руках. Я снова поцеловал ее, вбив
свой прокуренный язык ей в горло. Потом оторвался подышать.
Распахнул на ней халат - и там у нее были груди. Не очень много грудей,
бедняжка. Я дотянулся до одной губами и поймал. Она растягивалась и
провисала, как шарик, наполовину наполненный спертым воздухом. Я набрался
смелости и стал сосать сосок, а она взяла мою елду в руку и выгнула спину.
Вот так мы и рухнули на дешевую кровать, и, не снимая халатов, там я ее и
взял.
3.
Его звали Лу, бывший зэк и бывший забойщик. В гостинице он жил внизу.
Последней работой его было выскребать баки в конторе, которая делала
конфеты. Ее он тоже потерял - как и все остальные работы - с помощью кира.
Страховка по безработице истощается, и мы сидим тут, как крысы - крысы,
которым негде спрятаться, крысы, которым надо платить за квартиру, с
голодными животами, твердеющими хуями, усталыми душами, без образования,
без профессии. Говно крутого замеса, как говорят, это Америка. Многого мы
не хотели, но и того не получали. Говно крутого замеса.
Я познакомился с Лу, пока пил, люди входили и выходили. Моя комната
была бальной залой. Пришли все. Был там индеец Дик, воровавший в магазинах
полупинты и складывавший в комод. Говорил, что у него от этого ощущение
безопасности. Когда мы не могли нигде достать выпивку, то всегда
обращались к индейцу как к последнему спасению.
У меня воровать получалось не очень хорошо, но одному трюку я научился
у Алабама, воришки с тоненькими усиками, который когда-то работал в
больнице санитаром. Мясо и ценные вещи закидываешь в большой мешок, а
сверху засыпаешь картошкой. Бакалейщик взвешивает все сразу и берет с тебя
только за картошку. Но лучше всего у меня получалось разводить Дика на
кредит. В том районе Диков было множество, и продавца винной лавки тоже
звали Диком. Сидим мы, и тут заканчивается последняя бутылка. Мой первый
ход - отправить вниз какого-нибудь гонца.
- Меня зовут Хэнк, - говорю я парню. - Иди скажи Дику, что тебя послал
Хэнк за пинтой, пусть запишет на манжетке, а если будут вопросы, пусть
позвонит мне.
- Ладно, ладно. - И парень уходит. Мы ждем, уже ощущая вкус напитка,
курим ходим сходим с ума. Тут парень возвращается:
- Дик сказал "нет!" Дик сказал, что твой кредит больше недействителен!
- ГОВНО! - ору я.
И поднимаюсь на ноги в полном небритом негодовании с налитыми кровью
глазами.
- ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ГОВНО, ВОТ УЕБИЩЕ!
Я на самом деле сержусь, это честный гнев, сам не знаю, откуда он
берется. Я хлопаю дверью, съезжаю вниз на лифте и под горку мчусь...
грязный уебок, вот же грязный уебок!... и заруливаю в винную лавку.
- Ладно, Дик.
- Привет, Хэнк.
- Мне нужно ДВЕ КВИНТЫ! (И я называю хорошую марку.) Две пачки
покурить, парочку вон тех сигар и сейчас посмотрим... банку вон тех
орешков, ага.
Дик выстраивает все это добро передо мной, стоит и смотрит.
- Ну что, платить не собираешься?
- Дик, я хочу это мне на счет.
- Ты и так мне уже задолжал 23.50. Ты раньше мне платил, раньше хоть по
чуть-чуть платил мне каждую неделю, я помню, каждую пятницу вечером. А
сейчас уже три недели не платишь. Ты ведь не похож на остальных бродяг. В
тебе есть класс. Я тебе доверяю. Ты что, не можешь мне хоть доллар время
от времени заплатить?
- Послушай, Дик, мне сейчас не хочется спорить. Сложишь все в пакет или
ОБРАТНО заберешь?
Тут я подталкивал бутылки и все хозяйство к нему и ждал, затягиваясь
сигаретой, как сам хозяин мира. Класса во мне было не больше, чем в
кузнечике. Я не чувствовал ничего, кроме ужаса, что он сейчас возьмет и
сделает единственно разумную вещь - сгребет бутылки, поставит их назад на
полку и велит мне катиться к чертям. Но лицо его всегда как-то проседало и
он складывал товар в пакет, а я ждал, пока он подобьет новый счет. Он
вручал мне чек; я кивал и выходил. При таких обстоятельствах выпивка
всегда была вкуснее. А когда я возвращался с добряками для мальчишек и
девчонок, то на самом деле был королем.
Как-то ночью мы сидели с Лу у него в комнате. Он уже на неделю
запаздывал с квартплатой, а у меня срок тоже подходил. Выпивали портвейн.
И даже самокрутки сворачивали. У Лу для этого была машинка, и самокрутки
выходили очень мило.
Вопрос был в том, чтоб держать вокруг себя четыре стены. Если есть
четыре стены, то у тебя есть шанс. Как только попадаешь на улицу, шанса
нет, тебя имеют, тебя имеют по-настоящему. Зачем что-то красть, если не
сможешь приготовить? Как ты собираешься что-то трахнуть, если живешь в
переулке? Как ты будешь спать, если все в Союзной Миссии Спасения храпят?
И тырят у тебя ботинки? И воняют? И лишены рассудка? Даже сдрочить не
сможешь. Тебе нужны четыре стены. Дайте человеку четыре стены хоть на
недолго, и он сможет овладеть миром. Поэтому мы немножко волновались.
Каждый шаг звучал поступью хозяйки. А хозяйка была дамой весьма
таинственной. Молодая блондинка, которую никто не мог трахнуть. Я
разыгрывал ее очень холодно, думая, что она сама ко мне придет.
Приходить-то она приходила, стучалась даже, но всегда только за деньгами.
У нее где-то был муж, но мы его ни разу не видели. Они там жили и не жили.
Мы же ходили по досточке. Мы считали, что если сможем выебать хозяйку,
наши беды закончатся. У нас одно из тех зданий, где ебешь каждую женщину в
порядке вещей, почти из чувства долга. Но вот эту я заполучить не мог, и
от этого было тревожно на душе. И вот сидели мы, вертели сигаретки, пили
портвейн, а четыре стены постепенно таяли, отпадали. В такие моменты
беседуется лучше всего. Несешь дичь, вином запиваешь. Мы были трусами,
потому что хотели жить. Слишком плохо нам жить не хотелось, но жить мы
хотели все равно.
- Ну, - сказал Лу, - мне кажется, я понял.
- М-да?
- М-да.
Я начислил еще.
- Работаем вместе.
- Еще бы.
- Значит, ты - хороший говорун, рассказываешь много интересных историй,
неважно, правда или нет...
- Правда.
- Я имею в виду, что это неважно. У тебя - хороший рот. Теперь вот что
мы сделаем. На этой улице, чуть дальше, есть классный бар, ты его знаешь,
Молино.
Ты туда заходишь. Тебе нужны деньги только на первый стаканчик. На это
мы скинемся. Ты садишься, посасываешь свою выпивку и оглядываешься, не
начнет ли кто махать пачками денег. Туда такие толстые ходят. Засекаешь
парня и подваливаешь к нему. Садишься и включаешь - включаешь херню свою.
Ему это понравится. У тебя даже словарный запас есть. Ладно, он, значит,
покупает тебе выпивку весь вечер, сам весь вечер пьет. А ты следи, чтоб не
останавливался.
Когда они начинают закрываться, ты его ведешь к улице Альварадо, на
запад, мимо переулка. Говоришь, что сейчас достанешь ему хорошенькую
молодую мокрощелку, все, что угодно, говори ему, но веди на запад. А я уже
буду ждать в переулке вот с этим.
Лу протянул руку и вытащил из-за двери бейсбольную биту - очень большую
бейсбольную биту, 42 унции, по меньшей мере.
- Господи боже мой, Лу, ты ведь его убьешь!
- Нет-нет, пьяного убить невозможно, сам знаешь. Может, если б он
трезвым был, я б его и грохнул, а пьяного я только ею оглушу. Берем
бумажник и делим поровну.
- Послушай, Лу, я - приличный человек, я не такой.
- Да какой ты там приличный человек? Ты - сукин сын, каких мало, я
таких и не встречал. Потому ты мне и нравишься.
4.
Я нашел такого. Большого и толстого. Такие жирные недоразумения, как
он, увольняли меня с работы всю жизнь. С никчемной, плохо оплачиваемой,
тупой и тяжелой работы. Сейчас все получится славно. Я начал влазить ему в
ухо. Уж и не знаю, что я ему плел. Он слушал, смеялся, кивал и покупал
выпивку. Носил часы с браслеткой, целую кучу колец и глупый полный
бумажник. Тяжко пришлось. Я рассказывал ему байки о тюрьмах, бандах
путевых рабочих и борделях. Про бордели ему понравилось.
Я рассказал ему о парне, который заходил каждые две недели и хорошо
платил. Все, что ему было нужно, - это блядь в номер. Они оба раздевались,
играли в карты и разговаривали. Просто сидели. Через два часа он вставал,
одевался, говорил до свиданья и уходил. Саму блядь никогда не трогал.
- Черт возьми, - сказал он.
- Ага.
Я пришел к выводу, что не стану возражать, если дубина Лу загонит на
базу этот жирный череп. Чума просто. Что за бесполезный кусок говна.
- Тебе молоденькие девчонки нравятся? - спросил я.
- О да, да, да.
- Лет четырнадцати с половиной?
- Ох господи, да.
- Тут есть одна, приезжает в полвторого ночи чикагским поездом.
Примерно в 2.10 будет у меня. Чистая, горяченькая, умная. Я сейчас играю
по-крупному, поэтому прошу за нее десять баксов. Много?
- Не, нормально.
- Ладно, когда этот притон закрывается, идем ко мне.
Наконец, 2 часа наступили, и я его оттуда вывел, в сторону переулка.
Может, Лу там и не будет. Винище в башку стукнет или просто зассыт. Таким
ударом человека и убить можно. Или мозги набекрень свернуть на всю жизнь.
Нас шкивало под луной.
Вокруг никого не было, на улицах - тишь. Семечки, а не работа.
Мы свернули в переулок. Лу стоял на месте. Но Жиртрест его заметил. Он
выкинул вперед руку и пригнулся, стоило Лу занести руку. Бита заехала мне
прямо за ухо.
5.
Лу снова взяли на старую работу, которую тот потерял из-за кира, и он
поклялся пить только по выходным.
- Ладно, старина, - сказал ему я, - держись от меня подальше, я -
запойный и пью все время.
- Я знаю, Хэнк, и ты мне нравишься, ты мне нравишься больше, чем другие
мужики, которых я знал, только я оставлю пьянку на выходные, по вечерам в
пятницу и субботу, а в воскресенье - ни капли. Я раньше прогуливал
понедельники, это стоило мне работы. Я буду держаться от тебя подальше, но
хочу, чтобы ты знал - к тебе это не имеет никакого отношения.
- Кроме того, что я - алкаш.
- А-а, ну да, это есть.
- Хорошо, Лу, только не приходи и не ломись ко мне до пятницы или
субботы. Ты можешь слышать отсюда песни и смех прекрасных семнадцатилетних
девчонок, но не стучись ко мне в дверь.
