- Как вы себя чувствуете?
- Чудесно.
- Вы не находите, что игла болезнетворна?
- Идите на хуй.
- Что?
- Я сказал - идите на хуй.
- Он еще маленький. Он сердится. В чем его винить? Вам сколько лет?
- Четырнадцать.
- Я могу только похвалить вас за мужество - вы так хорошо переносите
иглу. Вы сильный человек.
- Идите на хуй.
- Нельзя так со мной разговаривать.
- Идите на хуй. Идите на хуй. Идите на хуй.
- Вам следует лучше себя вести. А если б вы были слепым?
- Тогда не пришлось бы на вашу рожу смотреть.
- Мальчишка рехнулся.
- Еще бы, оставьте парня в покое.
Ну и больничка мне попалась - я и не представлял, что через 20 лет
вернусь сюда - и снова в благотворительную палату. Больницы, тюрьмы и
бляди - вот университеты жизни. Я уже заработал несколько степеней. Зовите
меня Мистер.
4.
Я сошелся еще с одной. Мы жили на 2-м этаже во дворе, и я ходил на
работу. Это меня чуть и не прикончило - кирять всю ночь и мантулить весь
день. Я вышвыривал бутылку в то же самое окно. Потом, бывало, носил это
окно к стекольщику на углу, и там его ремонтировали, вставляли новое
стекло. Я проделывал это раз в неделю.
Человек посматривал на меня очень странно, но деньги мои всегда брал -
они странными ему не казались. Я пил очень сильно и постоянно в течение 15
лет, а однажды утром проснулся и нате: изо рта и задницы у меня хлестала
кровь. Черные какашки. Кровь, кровь, водопады крови. Кровь воняет хуже
говна. Моя баба вызвала врача, и за мной приехала скорая помощь. Санитары
сказали, что я слишком большой, чтобы нести меня вниз по лестнице, и
попросили спуститься самому.
- Ладно, чуваки, - ответил я. - Рад вам удружить: не хочу, чтобы вы
перетруждались. - Снаружи я влез на каталку; передо мной распахнули
бортик, и я вскарабкался на нее, как поникший цветочек. Пригожий такой
семицветик, черт меня раздери. Соседи повысовывали из окон головы,
повылазили на ступеньки, когда я проезжал мимо. Большую часть времени они
наблюдали меня под мухой.
- Смотри, Мэйбл, - сказал один из них, - вот этот ужасный человек!
- Господи спаси и помилуй его душу! - был ответ. Старая добрая Мэйбл. Я
выпустил полный рот сукровицы через бортик каталки, и кто-то охнул:
ОООООххххххоооох.
Несмотря даже на то, что я работал, ни гроша за душой у меня не было,
поэтому - назад в благотворительную палату. Скорая набилась под завязку.
Внутри у них стояли какие-то полки, и все расселись повсюду вокруг.
- Полный сбор, - сказал водитель, - поехали. - Плохая поездка вышла.
Нас раскачивало и кренило. Я из последних сил удерживал в себе кровь,
поскольку не хотел все завонять и испачкать.
- Ох, - слышал я голос какой-то негритянки, - не могу поверить, что со
мной такое случилось, просто не могу поверить, ох Господи помоги!
Господь становится довольно популярным в таких местах.
Меня определили в темный подвал, кто-то дал мне что-то в стакане - и
все дела.
Время от времени я блевал кровью в подкладное судно. Нас внизу было
четверо или пятеро. Один из мужиков был пьян - и безумен, - но казался
посильнее прочих. Он слез со своей койки и стал бродить, спотыкаясь о
других, переворачивая мебель:
- Че че такое, я вава рабочий, я джуба, я блядь джумма джубба васта, я
рабочий.
- Я схватил кувшин для воды, чтоб заехать ему промеж рогов. Но ко мне
он так и не подошел. Наконец, свалился в угол и отъехал. Я провел в
подвале всю ночь до середины следующего дня. Потом меня перевели наверх.
Палата была переполнена.
Меня поместили в самый темный угол.
- Оох, в этом темном углу помрет, - сказала одна медсестра.
- Ага, - кивнула другая.
Однажды ночью я поднялся, а до сортира дойти не смог. Заблевал кровью
весь пол.
Упал и не смог встать - слишком ослаб. Стал звать сестру, но двери
палаты были обиты жестью, к тому же - от трех до шести дюймов толщиной, и
меня не услышали.
Сестра заходила примерно каждые два часа проверить покойников. По ночам
вывозили много жмуриков. Спать я не мог и, бывало, наблюдал за ними.
Стянут парня с кровати, заволокут на каталку и простыню на голову. Каталки
эти хорошо смазывали. Я снова заверещал:
- Сестра! - сам не знаю, почему.
- Заткнись! - сказал мне один из стариков. - Мы спать хотим. - Я
отключился.
Когда я пришел в себя, весь свет горел. Две медсестры пытались меня
приподнять.
- Я же велела вам не вставать с постели, - сказала одна. Ответить я не
смог. У меня в голове били барабаны. Меня как будто выпотрошили. Казалось,
слышать я могу все, а видеть - только сполохи света, казалось. Но никакой
паники, никакого страха; одно чувство ожидания, ожидания чего-то и
безразличия.
- Вы слишком большой, - сказала одна сестра, - садитесь на стул.
Меня усадили на стул и потащили по полу. Я же чувствовал, что во мне не
больше шести фунтов весу.
Потом все вокруг меня собрались: люди. Помню врача в зеленом халате,
операционном. Казалось, он сердится. Он говорил старшей сестре:
- Почему этому человеку не сделали переливания? У него осталось ...
кубиков.
- Его бумаги прошли по низу, когда я была наверху, и их подкололи, пока
я не видела. А кроме этого, доктор, у него нет кредита на кровь.
- Доставьте сюда крови и НЕМЕДЛЕННО!
- Да кто этот парень такой, к чертям собачьим, - думал я, - очень
странно. Очень странно для врача.
Начали переливание - девять пинт крови и восемь глюкозы.
Сестра попробовала накормить меня ростбифом с картошкой, горошком и
морковкой - моя первая еда. Она поставила передо мной поднос.
- Черт, да я не могу этого есть, - сказал я ей, - я же от этого умру!
- Ешьте, - ответила она, - это у вас в списке, у вас такая диета.
- Принесите мне молока, - сказал я.
- Ешьте это, - ответила она и ушла.
Я не притронулся.
Через пять минут она влетела в палату.
- Не ЕШЬТЕ ЭТОГО! - заорала она, - вам ЭТО НЕЛЬЗЯ!! В списке ошиблись.
Она унесла поднос и принесла стакан молока.
Как только первая бутылка крови вылилась в меня, меня посадили на
каталку и повезли вниз на рентген. Врач велел мне встать. Я все время
заваливался назад.
- ДА ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ, - заорал он, - Я ИЗ-ЗА ВАС НОВУЮ ПЛЕНКУ
ИСПОРТИЛ!
СТОЙТЕ НА МЕСТЕ И НЕ ПАДАЙТЕ!
Я попробовал, но не устоял. Свалился на спину.
- Ох черт, - прошипел он медсестре, - увезите его.
В Пасхальное Воскресенье оркестр Армии Спасения играл у нас под самым
окном с 5 часов утра. Они играли кошмарную религиозную музыку, играли
плохо и громко, и она меня затапливала, бежала сквозь меня, чуть меня
вообще не прикончила. В то утро я почувствовал себя от смерти так близко,
как никогда не чувствовал. Всего в дюйме от нее, в волоске. Наконец, они
перешли на другую часть территории, и я начал выкарабкиваться к жизни. Я
бы сказал, что в то утро они, наверное, убили своей музыкой полдюжины
пленников.
Потом появился мой отец с моей блядью. Она была пьяна, и я знал, что он
дал ей денег на выпивку и намеренно привел ко мне пьяной, чтобы мне стало
хуже. Мы со стариком были врагами на всю жизнь - во все, во что верил я,
не верил он, и наоборот. Она качалась над моей кроватью, красномордая и
пьяная.
- Зачем ты привел ее в таком виде? - спросил я. - Подождал бы еще денек.
- Я тебе говорил, что она ни к черту не годится! Я всегда тебе это
говорил!
- Ты ее напоил, а потом сюда привел. Зачем ты меня без ножа режешь?
- Я говорил тебе, что она никуда не годится, говорил тебе, говорил!
- Сукин ты сын, еще одно слово, и я вытащу из руки вот эту иголку,
встану и все говно из тебя вышибу!
Он взял ее за руку, и они ушли.
Наверное, им позвонили, что я скоро умру. Кровотечения у меня
продолжались. В ту ночь пришел священник.
- Отец, - сказал я, - не обижайтесь, но пожалуйста, мне бы хотелось
умереть безо всяких ритуалов, безо всяких слов.
Потом я удивился, поскольку он покачнулся и зашатался в недоверии;
можно было подумать, что я его ударил. Я говорю, что меня это удивило,
поскольку этих парней я считал более сдержанными. Но и они себе задницы
подтирают, с другой стороны.
- Отец, поговорите со мной, - сказал один старик, - вы ведь можете со
мной поговорить.
Священник подошел к старику, и всем стало хорошо.
Через тринадцать дней после той ночи, когда меня привезли, я уже водил
грузовик и поднимал коробки по 50 фунтов. А еще через неделю я выпил свой
первый стакан - тот, про который мне сказали, что он точно меня убьет.
Наверное, когда-нибудь я подохну в этой проклятой благотворительной
палате. Мне, наверное, просто от нее никуда не деться.
5.
Удача опять мне изменила, и я в то время слишком нервничал от
чрезмерного пьянства; дикоглазый, слабый; чересчур угнетенный, чтобы
искать себе обычную промежуточную, шаровую работку, вроде экспедитора или
кладовщика, поэтому я пошел на мясокомбинат, прямо в контору.
- А я тебя раньше нигде не видел? - спросил там человек.
- Нет, - соврал я.
Я приходил туда два или три года назад, заполнил все бумаги, прошел
медкомиссию и прочее, и меня отвели по лестнице на четыре этажа вниз, а
там становилось все холоднее и холоднее, и полы покрывал налет крови,
зеленые полы, зеленые стены.
Он объяснил мне, что нужно делать, - нажал на кнопку, и из этой дыры в
стене послышался шум, будто два защитника столкнулись или слон упал, и вот
оно - что-то мертвое, много мертвого, окровавленное, и он мне показал:
берешь и закидываешь на грузовик, и снова нажимаешь на кнопку, и валится
еще один. Потом ушел. Когда он ушел, я снял робу, каску, сапоги (мне
выдали на три размера меньше), поднялся по лестнице и навалил оттуда. А
вот теперь вернулся.
- А ты не слишком стар для такой работы?
- Подкачаться хочу. Мне нужна тяжелая работа, хорошая тяжелая работа, -
соврал я.
- А справишься?
- У меня одни кишки внутри. Я раньше выступал на ринге, дрался с самыми
лучшими.
- Вот как?
- Ага.
- Хмм, по лицу и видно. Круто тебе, должно быть, приходилось.
- С лица воды не пить. У меня были быстрые кулаки. И до сих пор
остались.
Приходилось кое-что ловить, чтоб смотрелось красивше.
- Я за боксом слежу. Что-то твоей фамилии не припомню.
- Я дрался под другим именем, Пацан Звездная Пыль.
- Пацан Звездная Пыль? Не помню я никакого Пацана.
- Я дрался в Южной Америке, Африке, в Европе, на островах, в
мухосрансках всяких. Поэтому у меня и пробелы в трудовой книжке - мне не
хотелось вписывать "боксер", поскольку люди подумают, что я шутки шучу с
ними или вру. Я просто оставляю пустые места и черт с ним.
- Ладно, приходи на медкомиссию в 9.30 утра завтра, и мы определим тебя
на работу. Говоришь, тяжелой работы хочется?
- Ну, если у вас есть что-нибудь другое...
- Нет, сейчас нету. Знаешь, ведь ты уже на полтинник тянешь. Я,
наверное, что-то неправильно делаю. Нам не нравится, когда вы, народ, наше
время впустую тратите.
- Я не народ. Я Пацан Звездная Пыль.
- Ладно, пацан, - рассмеялся он, - мы заставим тебя ПОРАБОТАТЬ!
И мне не понравилось, как он это сказал.
Два дня спустя я вошел через проходную в деревянный сарай, где показал
старику карточку с моим именем: Генри Чинаски, - и он отправил меня на
погрузочную рампу. Я должен был подойти к Турману. Подошел. На деревянной
скамье сидело несколько мужиков - они посмотрели на меня так, словно я был
гомосексуалистом или паралитиком.
Я ответил им взглядом, выражавшим, по моему мнению, легкое презрение, и
протянул с самой лучшей интонацией задворок, воспроизвести которую был
способен:
- Где Турман. Мне сказали, к нему.
Кто-то показал.
- Турман?
- Н-ну?
- Я на вас работаю.
- Н-да?
- Н-да.
Он взглянул на меня.
- А где сапоги?
- Сапоги? Нету сапог, - ответил я.
Он сунул под скамейку руку и протянул мне пару - старую, задубевшую
пару сапог.
Я их натянул. Та же самая история: на три размера меньше. Пальцы у меня
