ночи, почти видел Джима на черном деревянном жеребце, себя
самого почти одеревеневшего в тени под деревом. Ему
хотелось кричать: "Смотри! Вот ты на карусели! Она
крутится вперед, ты этого хотел, да? Вперед, а не назад! И
ты на ней. Смотри: раз проехал - тебе пятнадцать, еще круг
- уже шестнадцать, еще три - девятнадцать! И музыка играет
правильный похоронный марш! А тебе уже двадцать, и ты
сходишь с карусели, высоченный такой, совсем не тот Джим,
которому почти четырнадцать и с которым я, зеленый от
страха, стою посреди ночной улицы".
Вилли развернулся и ударил Джима. Врезал ему прямо по
носу. Потом бросился на него, повалил и поволок в кусты.
Он зажимал Джиму рот и заталкивал все дальше...
Открылась парадная дверь.
Вилли навалился на Джима сверху, придавил, не давая
дышать, все еще зажимая рот. Что-то стояло на крыльце. Оно
крутило головой, искало Джима и не могло найти.
Да нет, это же маленький мальчишка, Роберт, племянник.
Поза небрежная, руки в карманах, насвистывает чуть слышно.
Просто вышел подышать перед сном. Вилли некогда было
особенно раздумывать - он держал вырывавшегося Джима, - и
все-таки его поразил вид самого обычного мальчишки: веселая
маленькая личность, в которой сейчас, ночью, и следа не
отыщешь от взрослого дядьки.
Он бы запросто мог сигануть к ним в кусты и возиться с
ними, как маленький щенок, и хохотать, а потом, может быть,
и заплакать даже, если поцарапается каким-нибудь сучком, и
страх растаял бы, улетучился, превратился бы в дурной сон, в
воспоминание о дурном сне... Но ведь правда же - простой
маленький мальчишка, самый настоящий племянник, свежий, как
персик, смугло-розовый... Вот он уже увидел их, сцепившихся
намертво, вот улыбнется сейчас...
Роберт стремительно метнулся в дом. Джим и Вилли все еще
хватали, крутили, жали и мяли друг друга, а племянник уже
вылетел обратно, перемахнул через перила, четко впечатавшись
в собственную тень на траве. В руках у него было полно
звезд. Они так и сыпались вокруг. Золото, бриллианты
падали в траву возле сжимавших друг друга в объятиях Вилли и
Джима.
- Помогите! Полиция! - заорал Роберт.
Этот вопль так потряс Вилли, что он выпустил Джима. Джим
был потрясен не меньше и выпустил Вилли. Оба одновременно
коснулись холодного рассыпанного... металла.
- Во дела! Браслет!
- Ха! Кольцо! Ожерелье!
Роберт на бегу ловко сшиб два мусорных бака на углу. Они
с грохотом повалились, рассыпая мусор на мостовую. Наверху,
в спальне, вспыхнул свет.
- Полиция! - снова заорал Роберт и швырнул ребятам под
ноги последнюю сверкающую пригоршню. Потом одним движением
смахнул с персикового лица улыбку и дунул по улице.
- Стой! - подскочил Джим. - Стой! Мы тебя не тронем.
Вилли поймал Джима за ногу и уронил на землю. Отворилось
окно. Мисс Фолей выглянула. Джим стоит на коленях и держит
в руках женские наручные часики. Вилли глупо моргает с
ожерельем в руках.
- Кто там? - закричала мисс Фолей. - Джим? Вилли? Чем
вы там заняты?
Но Джим уже уносился вдаль по ночной улице. Вилли
подождал ровно столько, чтобы дать мисс Фолей кинуться в
соседнюю комнату и обнаружить кражу. Он услышал вопль.
Уже на бегу Вилли сообразил, что племянник именно этого и
хотел от них. Надо бы вернуться, собрать браслеты, часы и
камни, объяснить все мисс Фолей. А как же Джим? Его же
спасать надо!
Позади все кричала мисс Фолей. Зажигались огни.
- Вилли Хэллуэй! Джим Найтшед! Ах вы, воры ночные!
"Это про нас, - думал Вилли на бегу. - О Боже, ведь это про
нас! Теперь никому ничего не докажешь, что бы мы ни
сказали: про карусель, про зеркала, про племянника, никто
же теперь не поверит!"
Так они и бежали, три зверя под ночными звездами. Черная
выдра. Уличный кот. Кролик.
"Я - кролик, - подумалось Вилли, - белый испуганный
кролик!"
23
Они вырвались на луг со скоростью около двадцати миль в
час и с разрывом в милю. Впереди - племянник, за ним,
настигая, Джим и, наконец, все больше отставая, Вилли.
Племянник, похоже, не на шутку струхнул и больше не
улыбался. Он бежал, часто озираясь через плечо.
"Одурачили его, - устало думал Вилли. - Он-то
рассчитывал, я останусь, полицию вызовут, я объяснять начну,
мне, конечно, не поверят, или, может, он думал, я смоюсь
потихоньку. А теперь он меня боится, я же изобью его в
кровь, вот он и рвется к своей карусели, хочет накрутить лет
десять-пятнадцать. Ой, Джим, мы же должны сохранить его
молодым, надо же содрать с него эту шкуру". Но по тому, как
бежал Джим, Вилли видел: Джим ему не помощник. Джим не за
племянником бежал. У него впереди был бесплатный
аттракцион. Вот племянник скрылся между шатрами. Джим
следом. Когда Вилли добежал, карусель уже дергалась,
оживая. Музыка спросонья билась, грохотала, взвизгивала, а
племянник со своим персиковым лицом уже ехал на большом
круге в вихрях полуночной пыли.
Футах в десяти стоял Джим. Глаза у него были точь-в-точь
как у дикого черного жеребца, что проплывал мимо. Карусель
двигалась вперед. Джим подошел вплотную к разгоняющемуся
кругу. Племянник пропал из виду, а когда появился вновь, то
уже протягивал Джиму розовые пальцы и приговаривал, словно
мурлыкал:
- Джим?..
Джим подался вперед.
- Нет! - завопил Вилли и кинулся на Джима. Ударил,
схватил, удержал. Они снова сцепились, рухнули в пыль.
Удивленный племянник вынесся из тьмы, став на год старше.
"На год, - успел подумать Вилли, - плохо дело. Ведь это не
только выше, но и сильнее, умнее на год". Он отпихнул
Джима.
- Скорее! - и бросился к пульту, сплошной головоломке из
медных рычагов, фарфоровых ручек и шипящих проводов. Он уже
схватился за переключатель, но набежал Джим и повис на руке.
- Вилли! Не тронь! Сломаешь.
Джим дернул переключатель обратно. Вилли повернулся и
двинул Джима локтем. Они опять вцепились друг в друга, но
на этот раз быстро устали и повалились на землю возле
пульта.
Противный мальчишка, повзрослевший еще на год, пронесся у
Вилли перед глазами. Еще пять-шесть кругов, и он перегонит
их обоих.
- Джим! Он же убьет нас!
- Нет, не меня.
Вилли ударило током. Он взвыл, подскочил и дернул
переключатель. Пульт плюнул в него синим огнем. Откуда-то
из недр вылетела молния. Ребят разбросало ударом, и они,
слегка оглушенные, лежа наблюдали за резко набравшей
скорость каруселью. Мимо снова просвистел племянник,
постаревший еще на год. Он ругался почем зря. Он плевался,
как павиан. Он боролся с ветром, цеплялся за медный
стержень, сопротивляясь все растущей центробежной силе. Он
пытался пробиться через коней и зебр к внешнему краю. Он
приезжал, уезжал, приезжал, уезжал, цеплялся и вопил. Из
пульта сыпался сплошной каскад сиреневых искр. Карусель
вздрагивала и взбрыкивала. Вот племянник промахнулся рукой
мимо стержня и упал. Копыто черного жеребца зацепило его по
лицу. На лбу появилась кровь.
Джим рвался к пульту. Вилли оседлал его и прижимал к
земле. Оба были бледны до синевы. Теперь уже из недр
пульта вылетали целые фейерверки. Карусель сделала тридцать
оборотов, сорок - "Ладно, Вилли, дай я встану", - пятьдесят
оборотов. С последним клубом пара взвыл калиоп, засипел и
вовсе потерял голос. Шипящая ослепительная дуга встала над
остатками пульта, она словно заботилась о животных,
несущихся по кругу, освещала им путь. Где-то среди зверей
затерялся уже не мальчик, и даже не мужчина, а куда больше,
намного больше, и даже еще больше того... все по кругу, по
кругу.
- О Вилли! Он же теперь... он... - Джим вдруг
всхлипнул. Он уже ничего не мог сделать, во всяком случае
вот так, придавленный к земле, со стиснутыми руками. - Да
отпусти же ты меня, Вилли! Мы должны заставить ее крутиться
назад!
В шатрах начали появляться огни, но пока еще никто не
выходил. "Почему? - думал Вилли. - Почему никого нет?
Тут взрывы, грохот, музыка эта безумная - и никого. Где
мистер Дарк? Ушел в город? Готовит какую-нибудь новую
пакость?"
Фигура на карусельном круге билась в агонии. Сердце у
Вилли тоже пыталось нащупать какой-то лихорадочный ритм:
быстро, очень быстро, медленней, медленно, опять быстро,
невероятно быстро, опять медленно, совсем медленно, так
медленно опускается луна в конце белой зимней ночи.
Там, на карусели, едва слышный стон.
"Слава Богу, темно, - подумалось Вилли. - Слава Богу, не
разглядеть ничего. О! Там ходит кто-то, сюда идет".
Выцветшая тень на вихляющемся кругу пыталась удержаться
на какой-то незримой грани, но было поздно, уже поздно,
совсем поздно, о, слишком поздно. Карусель со свистом
рассекала воздух, она словно высасывала из пространства
остатки солнечного света, смеха, чувств, а вокруг все шире
расползались тьма и стужа.
В последнем приступе рвоты пульт управления напрочь
оторвался от машинной коробки. Карусельные огни мигали и
гасли один за другим. Круг постепенно замедлял свой
безумный бег.
Вилли отпустил Джима. "Сколько же раз она повернулась?
- подумал он. - Шестьдесят? Восемьдесят? Девяносто?"
"Сколько?" - спрашивали глаза Джима.
Карусель сотрясали судороги. Она остановилась. Круг
замер, и по его фатальной неподвижности сразу становилось
понятно: ничто больше, ни сердца, ни руки, ни головы, не
вернет карусель к жизни.
Ребята встали и медленно подошли. Подошвы пошаркивали,
словно делились друг с другом впечатлениями.
Что-то лежало с ближней стороны на деревянном полу. Лица
не видно. С платформы свисала рука. Она могла принадлежать
кому угодно, только не мальчишке. Большая, будто обтянутая
пергаментом, сморщенным от огня. У человека на деревянном
кругу были длинные-длинные, спутанные ветром белые космы.
Ребята наклонились над ним. Глаза закрыты и как будто
ссохлись. Нос заострился - так обтянула его кожа. Губы
выцветшими лепестками едва прикрывали сжатые зубы. Тело под
одеждой казалось тщедушным, но совсем не по-детски. Это был
старик, но не обычный старый человек, умерший лет в
девяносто, или очень старый, доживший до ста десяти, нет,
это был какой-то совершенно ветхозаветный старик невозможных
лет.
Вилли тронул тело. Человек был холоден, как
лягушка-альбинос. От него исходил едва различимый запах
ночных болот и древних египетских гробниц, наверное, так
пахли полотнища, в которые заворачивали набальзамированных
фараонов. Какой-то музейный экспонат, вынутый из витрины.
И все же он был еще жив. Он слабенько поскуливал и
продолжал усыхать на глазах, быстро, очень быстро.
Вилли вывернуло наизнанку прямо у края платформы. А
потом они бежали, поддерживая друг друга, с трудом загребая
стопудовыми подошвами чугунные листья, окаменевшую траву и
свинцовую пыль...
24
Одинокий жестяной фонарь у перекрестка окружило облачко
мотыльков. Неподалеку чуть слышно сипела старая газовая
будка. Двое мальчишек забились в тесную телефонную кабину.
Они крепко держались друг за друга и вздрагивали при каждом
ночном шорохе.
Вилли повесил трубку. Полиция и "скорая помощь" должны
были прибыть с минуты на минуту.
Поначалу они с Джимом хриплым шепотом строили самые
невероятные планы. Они сейчас пойдут домой, лягут спать,
уснут и все забудут. Нет! Отправятся на товарном поезде на
запад. Нет! Ведь если м-р Кугер сообразит, что это они его
так отделали, тот старик, та египетская мумия, в которую он
превратился, будет гоняться за ними по всему свету, рано или
поздно догонит и разорвет в клочки. Так, споря и трясясь,
они и оказались в телефонной кабине, и вот уже мимо с
включенной сиреной пробирается полицейская машина, а за ней
и "скорая помощь". В обеих машинах заметили перепуганных
пацанов, стучащих зубами в мутном от мотыльков свете фонаря.
А три минуты спустя машины уже мчались вперед, Джим
показывал дорогу и болтал при этом без умолку.
- Да жив он, точно! Должен быть жив. Мы же не хотели
вовсе. Ей-богу, жаль, что так получилось! - Он уставился
на черные шатры и замолчал.
- Не дрейфь, приятель, - пробасил полицейский. - Пошли.
