вероятно, с большим удовольствием, поскольку немецкий для него родной
благодаря отцу, но в целом чувствует, что жизнь проходит стороной, что его
обходят с повышениями, что он стареет. Это безрадостное положение вещей
прерывается только в тысяча девятьсот шорох письмом, когда внезапно его
извлекают из нафталина и дают новое задание. "К такому заданию, -- загадочно
говорит он накануне отъезда одному из своих бывших подручных еще с испанских
времен, -- к такому заданию вся жизнь сотрудника -- только подготовка". После
чего он отбывает. В следующий раз приятели слышат о нем X лет спустя, когда,
взятый ФБР в этой самой бруклинской квартире, старина Вилли запел: "Я
полковник Красной Армии Рудольф Абель, и я требую..."
XIX
Из массы доступных нам добродетелей терпение, дорогой читатель, знаменито
тем, что вознаграждается чаще прочих. Более того, терпение есть неотъемлемая
часть всякой добродетели. Что есть добродетель без терпения? Просто хороший
характер. Но в определенных видах деятельности это не окупается. Более того,
оказывается смертельно опасным. Определенный род деятельности требует
терпения -- дьявольского терпения. Может быть, именно из-за того, что в
определенном роде деятельности терпение -- это единственная осязаемая
добродетель, лица, деятельностью этой занимающиеся, так на нем зависают.
Поэтому потерпи, любезный читатель. Считай, что ты -- "крот".
XX
Стон гитары, звук выстрела в полутемной аллее. Место действия: Испания,
незадолго до окончания гражданской войны (кончающейся, разумеется, не из-за
нерадивости Орловских сотрудников, но в Москве многие вещи, вероятно, видятся
иначе). В этот вечер Орлова вызывают на встречу с неким официальным лицом из
Москвы на борту корабля, ставшего на якорь в Барселоне. Как руководитель
советской разведывательной сети в Испании Орлов подотчетен только -- и
непосредственно -- секретариату Сталина. Он чует ловушку и бежит. Т.е.
хватает жену, спускается на лифте в вестибюль и просит портье вызвать такси.
Кадр. Панорама зазубренных Пиренеев, рев двухмоторного аэроплана. Кадр. Утром в
Париже; звуки аккордеона, панорама -- ну, скажем, площади Согласия. Кадр.
Кабинет в советском посольстве на рю де Варенн. Усы Джугашвили над распахнутой
настежь дверью сейфа "Мослер"; крахмальный рукав с запонками и рука,
торопливо запихивающая в саквояж французские банкноты и документы. Кадр.
Затемнение.
XXI
Увы, никаких крупных планов. В сцене исчезновения Орлова таковых не было. И
все же, если достаточно пристально всматриваться в темный экран, можно
различить письмо. Письмо адресовано Сталину и говорится в нем нечто в том духе,
что он, Орлов, порывает с безбожным коммунизмом и его отвратительной и
преступной системой, что он с женой выбрал свободу, и если хоть один волос
упадет с головы их стариков-родителей, остающихся в тисках этой системы, то
он, Орлов, расколется и вывалит urbi et orbi весь совсекретный товар, ему
известный. Письмо вкладывается в конверт с адресом то ли редакции "Ле Монд", то
ли "Фигаро". Адрес, так или иначе, парижский. Перо снова ныряет в чернильницу:
еще одно письмо. На этот раз -- Троцкому. Написано в нем примерно следующее:
я, нижеподписавшийся, -- русский негоциант, только что через Сибирь бежавший
из Советского Союза в Японию, и совершенно случайно в московской гостинице я
подслу шал разговор в соседнем номере. Речь шла о покушении на Вашу жизнь, и
через щель в двери я даже сумел разглядеть предполагаемого убийцу. Это высокий
молодой человек, который прекрасно говорит по-испански. Считаю своим долгом Вас
предупредить. Письмо подписано вымышленным именем, но Дон Левин -- биограф и
исследователь Троцкого -- достоверно установил, что автор -- Орлов, и, если я
не ошибаюсь, Орлов лично ему это подтвердил. На конверте -- почтовый штамп
Нагасаки, а адресовано оно в Мехико. Однако оно тоже попадает в местные
газетки (La Prensa Latina? El Pais?), поскольку Троцкий, едва оправившийся от
второго покушения (во время которого его американского секретаря убил
впоследствии всемирно знаменитый художник-монументалист Давид Альфаро
Сикейрос при содействии впоследствии всемирно знаменитого поэта и даже
Нобелевского лауреата Пабло Неруды), регулярно передает в печать все угрозы и
предостережения, которые он получает. И Орлову это известно, хотя бы потому что
вот уже три года ему приходится просматривать кипы периодики на испанском. Ну,
например, за кофе. В холле "Насьоналя", например, или у себя в люксе на шестом
этаже.
XXII
Где он обычно принимал самых разных посетителей. В том числе, Рамона
Меркадера, третьего -- и справившегося с задачей -- убийцу Троцкого. Который
был попросту подчиненным Орлова, так же как и Фишерабель, и работал в той же
самой конторе. Так что если бы Орлов действительно хотел предупредить
Троцкого, он мог бы рассказать ему про Рамона Меркадера намного больше, а не
только что тот -- молодой, высокий, красивый и прекрасно говорит по-испански.
Однако не Троцкий был поводом для второго письма: поводом для второго письма
было первое письмо, адресованное Сталину. Точности ради, скажем так: письмо
Сталину, напечатанное в газете "Ле Монд", было обращено к Западу, тогда как
письмо Троцкому, хотя отправлено оно было именно на Запад -- в западное
полушарие, -- было обращено к Востоку. Цель первого из них заключалась в том,
чтобы обеспечить Орлову приличную репутацию за границей, предпочтительно в
кругах, связанных с разведкой. Второе было предназначено для своих, чтобы
показать ребятам в московской штаб-квартире, что он не болтает лишнего, хотя и
мог бы -- например, про Меркадера. Так что они -- ребята -- могут доделать
дело с Троцким, если им так хочется. (Им захотелось, но слез в связи с этим мы
лить не станем, поскольку Троцкий, утопивший в крови Кронштадтское восстание
-- единственную подлинную русскую революцию, которая когда-либо имела место,
-- был ничуть не лучше, чем то исчадье ада, которое отдало приказ его
прикончить. В конце концов, Сталин был оппортунист. Троцкий был идеолог. От
одной мысли, что они могли бы поменяться местами, кидает в пот.) Более того,
если бы всплыло, что он был автором второго письма (как и всплыло в ходе
исследований Дона Левина), это только укрепило бы репутацию Орлова как
истинного антисталиниста. Каковым он вовсе не был. У него не было ни
идеологических, ни каких-либо иных расхождений со Сталиным. Он просто бежал,
спасая свою драгоценную для него шкуру, и на ходу кинул псам кость, чтоб было
что грызть. И пару десятилетий они ее грызли.
XXIII
Затемнение. Сейчас пойдут титры. Десять лет назад русское эмигрантское
издательство во Франции выпустило книгу под названием "Охотник вверх ногами".
Название это вызывает в воображении "загадочную картинку", в которой нужно
отыскать скрытые фигуры -- охотника, зайцев, крестьян, птиц и т. д. Автор книги
-- Виктор Хенкин. Он был тем самым подручным Вилли Фишера в старые добрые
испанские времена, и книга его посвящена главным образом Фишерабелю, хотя по
существу это -- автобиография. Некоторые детали про Орлова тоже заимствованы
оттуда. Книга должна была бы стать бестселлером уже хотя бы потому, что
осведомленные лица на более длинном из двух берегов Атлантики по-прежнему
считали, что взяли Рудольфа Абеля. Так же точно, как они все еще верили, что
Орлов, в свое время к ним перешедший, действительно работал на эту сторону
Атлантики, награды которой горделиво красуются у него на груди на одном из
редких снимков Орлова в книге, с помпой изданной в Штатах через много лет после
его смерти (умер он в 1972 году). С книгой Хенкина никакой помпы не было.
Когда американский издатель попытался заключить на нее контракт, он уперся в
стенку авторского права. Еще был какой-то негромкий скандал, обвинения в
плагиате в связи с французским и немецким изданиями, дело дошло до суда и,
насколько я знаю, Хенкин проиграл. Теперь он работает на мюнхенской
радиостанции, которая вещает на Россию -- почти что зеркальное отражение того,
чем он занимаются долгие годы на московском радио, вещая по-французски. А
может быть, он уже на пенсии. Российский эмигрант со слишком пестрой
биографией... Ненадежный человек, видимо -- параноик... Живет прошлым,
скверный характер... По крайней мере, теперь он свободен, теперь у него
нормальные документы. Он может отправиться на Лионский вокзал, сесть на поезд
и, как пятьдесят лет назад, проведя ночь в вагоне, прибыть наутро в Мадрид,
город его юности и приключений. Стоит лишь пересечь широкую привокзальную
площадь, и он окажется перед входом в "Насьональ" -- он может его найти с
закрытыми глазами. Так же, с закрытыми глазами, он может войти в вестибюль
отеля, где пятьдесят лет назад кишели Орловы, Фишеры, Абели. Хемингуэи, Филби,
Орвеллы, Меркадеры, Мальро, Негрины, Эренбурги и светила поменьше, вроде него
самого, -- все те персонажи, которые на данный момент уже приняли участие в
нашем повествовании или которым мы обязаны своими сведениями. Однако раскрой
он глаза, он обнаружил бы, что "Насьональ" закрыт. Закрыт он, если верить
одним -- молодежи в особенности -- вот уже десять лет; если верить другим --
уже скоро пятьдесят. Судя по всему, ни молодежь, ни старики не знают, кто
платит за него налог на недвижимость; но может, в Испании все вообще делается
по-другому.
XXIV
А чтобы ты, дорогой читатель, не подумал, что мы забыли про Кима Филби, давай
извлечем его из этой толпы в вестибюле "Насьоналя" и спросим его, что он тут
поделывает. "Пресса, знаете ли, -- услышим мы в ответ. -- Репортаж с поля
боя". Попробуем выяснить, на чьей он стороне, и представим на минутку, что он
ответит честно. "В данный момент меняю стороны. Инструкции". И, возможно,
легким движением подбородка укажет на шестой этаж "Насьоналя". Ибо я на сто
процентов убежден, что именно Орлов в 1937 году или около того в Мадриде велел
ему сменить свою песню в "Тайме" с республиканской на франкистскую, для вящего
камуфляжа. Если, как принято считать, идея была в том, чтобы превратить Филби
в мину замедленного действия в sancta sanctorum британской разведки, окраска
его должна была стать профашистской. Не то чтобы Орлов предвидел, чем кончится
испанский спектакль (хотя какие-то предчувствия у него могли быть), -- просто
он предполагал или даже знал, что Филби нужно приберечь на будущее. А полагать
или знать это Орлов мог только при условии, что он имел доступ к досье Филби,
которое к этому времени накопилось у русских (завербован он был в 1933 году),
или же был причастен к самой его вербовке. Первое несомненно, второе --
возможно. Так или иначе, Орлов знал Филби лично, что он и пытался довести до
сознания незадачливого сотрудника ФБР, который с ним беседовал в 1944 году,
по-моему, в Айове, где Орлов обретался после того как иммигрировал в
Соединенные Штаты из Канады. В этот момент, судя по всему, Орлов был готов
расколоться, но малый из ФБР не обратил внимания на упоминание о каком-то
заике-англичанине, работавшем на Советский Союз, каковой, ко всему прочему,
был тогда американским союзником. Орлов не стал особенно настаивать, и Ким
Филби дослужился до почтовой марки.
XXV
Со всеми этими данными в полной сохранности в так и не расколовшемся
гиппоталамусе, с одной стороны, и с парой напечатанных романов, напичканных
безликой детективной жвачкой, правда, русского образца, с другой, Орлов,
несомненно, представлял некоторый интерес для только что образованного в конце
40-х гг. ЦРУ. Понятия не имею, милый читатель, кто сделал первый шаг: я не
занимался изучением ни биографии Орлова, ни печатных о нем материалов. Не мое
это дело. Я даже не детектив-любитель -- просто собираю на досуге все эти
обрывки в нечто единое, и не из любопытства даже, а чтобы заглушить приступ
сильного отвращения, вызванного видом заглавной страницы вышеупомянутой
литературной газеты. Стало быть -- автотерапия, и какая разница, каковы
источники, лишь бы действовало. Как бы там ни было, кто бы ни сделал первый
