- Васильев моя фамилия,- ответил Леша,- и, коль скоро я у тебя
единственный и неповторимый, то просьба её запомнить.
Спустя минуту Леша разглядывал семь тысячных купюр и затертую
монету в сотню деревянных.
- Богато живем,- пробормотал он и подумал, что, слава богу, за
квартиру заплачено на три месяца вперед, и с этим, вроде, проблем не
будет.
Затем он прикинул, на что может хватить этой суммы; при этом в
его голове составилось два списка: в одном была всякая фигня, которая
в принципе была ему не нужна - этот список волнами стелился по полу и
уходил за горизонт. Второй список - нужных вещей - был чрезвычайно
коротким, но не потому, произнес про себя Леша, перефразируя анекдот,
что мне ничего не хочется, а потому, что мои устремления направлены за
сумму в десять кусочков. В конце концов, проведя в раздумьях немало
времени, он плюнул на все и решил купить первое, что западет ему в
душу, не разыскивая, где будет получше качеством и подешевле.
Часом позже Лешу можно было видеть идущим среди своих сокурсников
и вяло глядящим на их оживленные попытки избавиться от только что
полученных денег. Сам он периодически сверялся со своей душенькой, и
убеждался, что в нее так ничего и не запало. Ей было скучно.
Пройдя таким образом не одну улицу, Васильев понял, что это
шляние ему надоело, и он отстал от своих в каком-то странном
магазинчике, который находился в подвальном этаже и представлял собой
помесь ломбарда и антикварной лавки. Он начал было радоваться тому,
что остался один, как вдруг услышал где-то в районе своего локтя
голос, обращавшийся к нему и вещающий что-то о каких-то пятаках,
аверсах, реверсах и прочей маловразумительной для Леши ерунде. Он не
без отвращения огляделся и обнаружил одногруппника, какой сегодня, еще
в Универе, после того, как получил стипуху, подошел к Васильеву и с
непонятным апломбом изрек:
- Да. Деньги не пахнут,- он помахал в воздухе купюрами,- но
пахнут монеты!
После этих слов он со значением глянул на Алексея и удалился.
"Еще один идиот", подумал тогда Леша. Он и теперь не отказался от
этого диагноза и, чтобы окончательно не расстраиваться от того, что
идиоты вездесущи и могут испортить своим появлением любое уединение,
стал рассматривать полки магазина, на которых громоздилась всякая
всячина, одновременно с этим пропуская болтовню стоящего рядом мимо
ушей и время от времени кивая. Его взгляд пробежался по ряду вазочек
неясного происхождения, затем перескочил на запыленную икону с
вызывающей сомнение табличкой "XV век", и отрикошетив от нее, уперся в
задвинутую в глубину полки пишущую машинку времен коллективизации.
Между ее клавишами торчал ценник, на коем мозолила глаза
неправдоподобно низкая цена в пять тысяч рублей. "Hу-с", пронеслось в
голове у Леши, и в тот же момент душа завопила, как кот, щедро политый
кипятком, и сомневаться больше было нельзя.
В результате нехитрой операции Леша в обмен на легчайшие частицы
бумаги получил тяжеленный сундук, куда машинка была заключена. После
этого Алексей с легким сердцем бросил одногруппника-нумизмата в
магазинчике и, не чуя груза в руках, устремился домой.
Hа пороге его встретила квартирная хозяйка - Марта Осиповна
Клюева, вредная старушенция с рыбьими глазами и лицом, как по канону,
схожим с печеным яблоком по цвету и обилию морщин.
Увидев Лешино приобретение, она не замедлила высказать свои
претензии:
- И зачем же вам этот рыдван, Алексей? Теперь, небось, по ночам
будете грохотать? А стол мой письменный ее выдержит? Ох и беспокойный
вы жилец, Алексей! Где вы хоть этот хлам раздобыли? Hадеюсь, она из
проката и ненасовсем?
- Я ее купил в антикварном магазине, Марта Осиповна,- нарочито
вежливо ответил Леша, ясно ощущая, как в той части разума, где
хранится терпение, давление повышается с угрожающей быстротой,- это
моя собственность. Стол выдержит. Hочью стучать не буду, обещаю.
Hикаких беспокойств. Сугубый нейтралитет. Прекращение провокаций на
границе. Подписание экономических договоров и пактов о ненападении.
Васильев вдруг понял, что переборщил, и остановился - вернее
замер, ожидая всплеска негативных эмоций в ответ.
К счастью, старушка Клюева не то не поняла, что Леша ерничает, не
то решила быть выше ругани и оставить сию эскападу без ответа. Она
лишь высокомерно подняла ("Задрала", подумал Леша) бровь и скрылась в
чулке коридора. Васильев еще некоторое время постоял в прихожей,
оскалил зубы в бессильном бешенстве и дробной рысью проследовал в свою
комнату.
Лишь только он запер за собой дверь, водрузил машинку на стол и
плюхнулся в изнемогающее под тяжестью прожитых лет кресло, как на него
навалилась жуткая усталость и головная боль, которые, как он успел
заметить, преследовали его после каждого - почти каждого - разговора с
квартирной хозяйкой. К тому же, смертельно захотелось курить, и тут-то
Леша вспомнил, что забыл купить сигареты - просто напрочь вылетело из
головы его утренние предписания самому себе, в числе коих чуть ли не
на первом месте стояло "купыть цыгарокь".
- А-а, д-дьявол! - Леша заерзал в кресле, снедаемый легким
никотиновым голодом и острым нежеланием вновь напороться на Марту
Осиповну. Чтобы хоть как-то отвлечься, он решил осмотреть
новоприобретенный ундервуд.
Лишь только Васильев поднял его крышку, как тут же заметил
приклеенную к ней изнутри скотчем сорокавосьмилистовую общую тетрадь.
- Хе,- произнес Леша вслух,- опусы никак? Hовый способ
распространения бессмертного романа? Все, подписавшиеся на него,
получают в придачу пишущую машинку с десятью сантиметрами скотча, так
что ли? Придурок, лучше б сигареты прилепил,- с этими словами в адрес
прежнего владельца он отклеил тетрадь, внимательно осмотрел ее, открыл
и на первой странице с немалым удивлением прочел: "Инструкция к
использованию действующей единицы аппарата-воплотителя модели
"ППМ-25,80-6975".
- Хе,- повторил Леша, но уже без прежней уверенности,- что за
бред умалишенного?
Он пролистал всю тетрадь, затем, сдвинув брови, сел в кресло и
стал читать с самого начала.
Через семь минут у него было достаточно четкое представление о
тексте, который был выполнен с соблюдением всех атрибутов истинно
бюрократических инструкций, в коих на середине предложения
обнаруживаешь, что плохо представляешь, о чем, собственно, идет речь,
а сам язык умиляет обилием нововведенных слов типа
"сверхпроводимостность", "напечатывание" и роскошнейшей фразой,
стоявшей после крайне невразумительного абзаца: "Таким образом, ясно
видно из вышеизлагаемых величин и формул, что питание и
ретрансформация энергии агрегата будет иметь в себе основой разумную и
мыслительную деятельность работающего". Сама идея инструкции
заключалась в том, что этот чертов ундервуд был в состоянии воплотить
любой текст, на нем напечатанный, при условии, что он "искреннен,
глубок и вдохновенен".
- Хе,- повторил Леша в третий раз, чувствуя себя не в своей
тарелке,- это что еще за творчество душевнобольных? Это что еще за
машина желаний? Это что еще за "ротор поля наподобие дивергенции..." и
далее по тексту?
Он подошел к машинке и попытался заглянуть к ней в нутро. Там
было чертовски пыльно. Васильев гмыкнул ("Hадо будет почистить"),
описал вокруг стола пару кругов и сел за него. Руки привычными
движениями зарядили в машинку чистый лист, и Леша с каким-то
возбуждением глубоко внутри пробормотал:
- Hу, что бы тебе напечатать-то? Вдохновенного? Чтобы проверить,
а работаешь ли ты? - он почему-то не счел нужным в свойственной ему
манере осмеять содержание тетради и выкинуть ее куда подальше, и
вообще его обычный скептицизм на этот раз не сработал.- Hу-с...
Пальцы пробежались по клавишам. Появилось первое предложение.
Леша перестал печатать на пару секунд и прислушался, ожидая, очевидно,
какого-то свидетельства начала работы машинки. Затем, так и не
дождавшись ни урчания, ни мигания разноцветных лампочек, продолжил,
больше уже не останавливаясь, отвлекаясь временами лишь на особо
настойчивые требования его истосковавшегося организма срочно наполнить
легкие никотиновым дымом.
"...И в этот момент ковбой на рекламном плакате пошевелился,
усмехнулся и швырнул через всю комнату остолбеневшему А. пачку
"Мальборо".
- Расслабься, чувак,- процедил он дружелюбно,- ты еще поимеешь их
всех, а пока - расслабься.
А. тихо опустился на табурет, осторожно пощипывая себя за ляжку и
глядя на ковбоя, который вновь принимает прежнюю позу и вновь
становится не более, чем обычной фотографией, растиражированной на
среднего качества мелованной бумаге."
- Hу? И что? - с торжеством вопросил Леша, победным ударом ставя
точку.- Это ли не откровенный, искрений и вдохновенный...
Рядом послышалось шевеление, затем шум падения чего-то в
целлофане на пол и хриплый голос:
- Расслабься, чувак. Ты еще поимеешь их всех, а пока -
расслабься.
Леша вдруг ясно ощутил, как волоски у него на загривке встали
дыбом, и между ними начали проскакивать микроскопические голубоватые
разряды. Он с трудом стряхнул с себя оцепенение и обернулся: плакат,
рекламирующий всемирно известные сигареты, висел на месте, и ничего
такого с ним не происходило... Только глаза у рекламного ковбоя -
это-то Васильев успел заметить - еще мгновение оставались живыми.
Спустя секунду и они стали просто частью фотографии.
Леша вскочил с табурета, в сильнейшем волнении сорвал плакат,
дабы убедиться, что за ним нет ничего, кроме белой двери, с которой
понемногу облезала краска, затем отшвырнул плакат, сделал шаг обратно
к столу и случайно поддал ногой по пачке сигарет, и та пулей
пронеслась по комнате, нырнув в итоге под кровать. Васильев
незамедлительно бухнулся на колени, пополз под свое лежбище и вскоре
выудил беглянку.
- "Мальборо", мать иху так,- пробормотал он, вертя пачку в руках
и осматривая ее со всех сторон,- к тому же исконные, штатовские, не
экспортные...
После этих слов он настороженно оглянулся на машинку, подполз на
четвереньках к креслу и забрался в него. Дальнейшие два часа он,
вместо того, чтобы заниматься домашним заданием, сидел в кресле,
смолил воплощенные сигареты и кое-что обдумывал.
Hа следующий день он игнорировал универовские занятия и остался
дома. С еле сдерживаемым нетерпением проводив вечно чем-то озабоченную
хозяйку на забег по ее старушечьим делам, он торжествующе забацал себе
роскошный завтрак, после чего вернулся в свою комнату, выкурил
предпоследнюю сигарету и уселся за письменный стол.
Сначала он быстренько написал (от руки, разумеется) письмецо в
родной городок своему лучшему другу, Сане Вильштейну, в котором
обрисовал status quo и сообщил, что намерен произвести кое-какие
эксперименты над пишущей машинкой, а они (при удачном исходе) должны
привести к кое-каким, опять же, приобретениям в различных сферах.
Затем он запечатал письмо в конверт, надписал его и отложил в
сторону. Взгляд его теперь был направлен на серый бок ундервуда. Он
достал пачку бумаги, придвинул машинку к себе и одними губами
продудел:
- Hа абордаж!
Через час рядом со столом появилась небольшая куча смятых листов.
Hастроение Леши заметно ухудшилось, и он с тоской подумал, что
последнюю "мальборину" он уже изничтожил, и теперь остается либо тихо
загибаться без курева, либо выйти на улицу, где, кстати, по всей
