около шестнадцати утомленных рыцарей помимо него самого. Поначалу он не
пожелал расстаться даже с одним, когда Бен с Фарреллом передали ему
рассказ Хамида и настоятельно посоветовали отправить кого-либо в разведку:
- Да пусть она даже выставит против нас всех паладинов Карла
Великого. Что проку, если мы и будем об этом знать?
Но Бен яростно настаивал, и Симон в конце концов уступил и сказал,
ткнув пальцем в Фаррелла:
- Ну пусть тогда он идет - вон с тем вместе.
И он указал на шотландского лаэрда Крофа Гранта, по самые глаза
обмотанного в тартан, увенчанного похожей на рождественский кекс с
цукатами шотландской шапочкой, обвешанного красными и зелеными значками
кланов и щеголяющего достойным вулкана плюмажем, по которому легко можно
было восстановить всего страуса целиком.
- Без Эгиля Эйвиндссона я защитить крепость не смогу, но если уйдут
эти двое, мы не станем слабее.
Фаррелл почувствовал себя так, словно его опять поставили последним
номером в уличной бейсбольной команде.
Крадучись с Крофом Грантом сквозь заросли, Фаррелл думал, что нечто
очень похожее он уже пережил однажды, когда пытался в глухую ночь утянуть
бильярдный стол из квартиры, расположенной на четвертом этаже дома, в
котором не было лифта. Прежде всего, одеяние Гранта никуда красться не
желало, цепляясь вместо того за все, способное произвести хоть какой-то
шум, да и сам Грант, теплой, ни на минуту не замирающей струей
разбрызгивая смычные и щелевые согласные, балабонил о бесчисленных
сассенахах, павших в сей день от его верного клеймора. Пытаться заглушить
разглагольствования Гранта было бессмысленно, поскольку Фаррелл не решался
повысить голос хотя бы до такого же уровня громкости. В самый разгар
описания его единоборства с тремя вооруженными моргенштернами врагами,
коим доспехами служила всесокрушающая юность: "Богом клянусь, дружище,
кабы сложить их года воедино, и то до моих бы не дотянуло", - оба
разведчика вышли на полянку и увидели безмолвно поджидающих их воинов
Гарта.
Надо отдать Крофу Гранту должное, прежде, чем смазать пятки, он
сказал лишь: "Утю-тю!". Фаррелл же на один жуткий миг задержался - не от
изумления или остолбенения, но пытаясь разглядеть пятерых мужчин, плотно
сбившихся позади стоявшей рядом с отцом Эйффи. На первый взгляд, мало что
отличало их от прочих мрачных от усталости, ободранных воинов Гарта, но
Фарреллу, когда-то столкнувшемуся в доме Зии с желтоглазым мужчиной, стала
теперь понятной суть препирательств между Эйффи и Никласом Боннером.
{Господи-Боже, она таки вызвала их.} Тут Эйффи увидела его и рассмеялась,
и указала на него рукою, и один из рыцарей-чужаков натянул лук с таким
проворством, что Фаррелл едва успел заметить угрозу. Стрела пропела над
его левым ухом и нырнула в кусты можжевельника.
К этому времени Фаррелл уже бежал, полусогнувшись, прикрывая ладонями
лицо, продираясь сквозь ежевику, сирень, болиголов, один раз он упал и
потратил какое-то время, чтобы проверить, не пострадала ли лютня - и в
ушах его булькали издаваемые им самим сдавленные звуки, словно всхлипывал
садовый шланг или не перекрытая толком батарея парового отопления.
Несколько в стороне от него, что-то жутко трещало и топало,
определеннейшим образом обличая бегство Крофа Гранта, а сзади до Фаррелла
доносился лишь ухающий и дребезжащий хохот Эйффи. Но он сознавал, что его
преследуют, так же ясно, как понял вдруг, кто эти пятеро: {это уже не
подделка, самые настоящие душегубы из настоящих Средних Веков - из
Крестовых Походов, из Испанских Нидерландов, из Войны Алой и Белой Розы.
Ни притворства, ни милосердия, ни знакомства с мылом - подлинные, хоть
сейчас в драку. Госпожа Каннон, смилуйся ныне надо мной}. Тут он, огибая
одно дерево, с разбегу влепился в другое, отлетел назад к первому и сполз
по его стволу на землю, успев все же прикрыть лютню руками.
На какое-то время белый свет лишился для Фаррелла красок, и когда он
сумел подняться на ноги, троица серых людей уже почти настигла его. Самый
ближайший мог быть и подавшимся в наемники пилигримом, и норманном из тех,
что вторглись в Сицилию. Из-под стальной каски смотрело обветренное
квадратное лицо с плоскими скулами и кустистыми бровями, смотрело так
мирно и услыбчиво, что поневоле возникала мысль о безумии его обладателя.
Фаррелл подобрал сухой сук и с обмирающим, терпеливым любопытством
разглядывал приближающегося к нему человека, слегка присогнутые в коленях
ноги, ладонь, свободно охватившую рукоятку меча, перхоть, усеявшую брови и
усы. Меч был ржавый, с мерцавшей у острия выщербиной, ничем не украшенная
головка эфеса походила на старую медную дверную ручку шишечкой. Фаррелл на
миг задумался, где, собственно, садится солнце, свет которого падает ему
на лицо, - в Авиценне или в Палестине?
Воздетый меч начал смещаться назад, и Фаррелл поднял сук над головой.
Меч плыл неестественно медленно, и так же неторопливо сжимались,
покрываясь морщинами, губы мужчины, тело которого уже затвердело,
изготовясь к боковому удару. Тут-то между ними и встрял Кроф Грант,
бесстрашно хватаясь за меч и громыхая:
- Воздержись, или ты покроешь себя тяжким позором. Пред тобою, воин,
безвредный музыкант - ужель поднимешь ты руку на искусного, испуганного,
мирного менестреля?
Дикая шляпчонка где-то слетела с его головы, и белые волосы все время
падали на глаза. Рыцарь негромко зарокотал и отступил на шаг, намереваясь
достать Фаррелла с другой стороны. Но Грант последовал за ним, снова
частично прикрыв Фаррелла своим неповоротливым, спеленутым телом.
- Нет, говорю я, не смей! Разве тебе не ведомы правила Лиги, воин?
Меч погрузился в шею Гранта и он, неуверенно схватившись за рану,
упал. Краски вернулись в мир вместе с хлынувшей кровью.
Впоследствии Фаррелл не смог вспомнить, как он попал в замок, он знал
лишь, что его не преследовали, и что, влетая в замок, он плакал. Бен
поддерживал его, не давая упасть, и буквально переводя его
полуистерический рассказ о происшедшем Симону Дальнестраннику, но никто,
кроме Хамида, похоже, не принял рассказа всерьез. Со всех сторон слышались
уверения, что на самом деле Кроф Грант никак не мог умереть, что в
сражениях Лиги железные мечи никогда разрешены не были, и что ни одному
капитану даже в голову не придет вербовать новых бойцов после того, как
война уже началась. Что касается насланных Эйффи чудищ, то о них мало кто
проявлял желание разговаривать, ибо общее мнение склонялось к тому, чтобы
счесть их массовой галлюцинацией, причиненной общим, по счастью несильным,
солнечным ударом вроде тех, что постоянно случались, начиная с полудня. Да
и вообще следовало готовиться к последнему приступу, так что бодрящая
музыка была куда нужней разговоров. Хамид смотрел на Фаррелла с шатких
помостей и молчал.
Армия Гарта пошла на приступ, когда до заката оставалось каких-нибудь
двадцать минут. Попытки взять осажденных врасплох предпринято не было,
уцелевшие рыцари из войска Гарта де Монфокон, по-прежнему не
превосходившие числом воинов Симона и еще пуще измотанные с виду, открыто
и смело приблизились к замку, ступая в медленном, грозном ритме и распевая
для препровождения времени нечто мрачное. Сам Гарт важно вышагивал
впереди, но Эйффи с Никласом Боннером в их неприметных, лишенных знаков
отличия костюмах оруженосцев, скромно брели несколько в стороне,
возглавляя пятерку вызванных ей себе на подмогу мужчин. Фаррелл,
забравшийся к Хамиду, сказал:
- Вон тот, второй слева, приземистый.
Эйффи показалась ему встревоженной и притихшей. Хамид без всякого
выражения произнес:
- Я не желал его смерти. Я вообще не желал предсказывать чью-либо
смерть.
- Он мертв, уверяю вас, - ответил Фаррелл.
Гарт подвел свое войско к внешней стене и, выступив вперед, крикнул:
- Будьте столь любезны, отойдите подальше от стен, ибо мы не желаем,
чтобы кого-нибудь ранило, когда стены падут.
Фаррелл знал, что использование тарана для проникновения в замок -
дело в Лиге столь же традиционное, сколь и выкупы или пиршества в честь
победы, впрочем никакого тарана он в руках осаждающих не наблюдал. Тем не
менее, несколько рыцарей спустилось со стен.
- Всем стоять, - крикнул Симон. - Не слушайте его и держите луки
натянутыми.
Эйффи звучно поцеловала сначала одну свою ладонь, потом другую,
поднесла ладони ко рту и сдула поцелуи в сторону замка, разведя руки,
чтобы напутственно помахать им вслед. Внутренние и внешние ворота замка
рухнули, и воины Гарта устремились в поднявшееся облако пыли.
Симон Дальнестранник и его лучники отчаянно стреляли прямо в облако и
уложили нескольких бойцов, пока те перебирались через обломки ворот. Затем
размахнуться хотя бы моргенштерном стало уже негде да и для судей места не
осталось. Замок бурлил и содрогался, будто вагон подземки в час пик;
сражающиеся рыцари, проскочив один мимо другого, уже не могли отыскать
былого противника или оказывались в гуще чей-то чужой схватки, где шансы
уцелеть были в точности равны шансам пасть от меча своего же товарища.
Упавшие весьма серьезно рисковали тем, что их затопчут, поэтому Фаррелл с
Хамидом постарались убраться как можно дальше от места сражения. Они
забились в дальний угол замка, Фаррелл обнял лютню, а Хамид присел на
землю, щегольски скрестив под собою ноги и все еще продолжая вслух
описывать происходящее. Пыль, серая и оранжевая, элегантно возносилась над
битвой, и застывала, словно пар от дыхания бойца.
- А вот и они, - мягко сказал Хамид, и Фаррелл, подняв глаза, увидел,
как сквозь рухнувшие ворота входят в замок пятеро Эйффиных новобранцев:
трое рядком впереди и двое сзади, в затылок, вступая в гущу сражения с
осторожностью кошек, подбирающихся к птичьей купальне. Фаррелла - даже при
том, что он о них знал - поразило их сходство с переодетыми банковскими
управляющими.
- Все более или менее из одной и той же эпохи, - произнес Хамид. -
Сколько я способен судить, один из них норманн, один - венецианский
кондотьер, двое из первых крестовых походов, а вот про этого малого я
ничего сказать не могу, кроме того, что добра от него ждать не приходится.
Оба поднялись на ноги, Хамид продолжал задумчиво:
- Интересно, как ей удалось справиться с психологическим шоком. Уж
больно спокойными они выглядят, особенно если учесть, что у них наверняка
были совсем другие планы на вечер.
Фаррелл во все горло выкрикнул первое пришедшее в голову слово:
{- Настоящие!}
Хамид прыснул, но больше никто не обратил на крик никакого внимания.
Фаррелл заорал:
- Настоящие мечи, у чужаков, осторожнее, у них настоящие мечи!
Пятеро рассыпались, наметив себе по жертве. Венецианец начал
подбираться к Симону Дальнестраннику, а тот, что убил Крофа Гранта,
двинулся прямиком к Фарреллу и Хамиду.
Хамид сказал:
- Надо будет как-нибудь выбрать время и обсудить, так ли уж вам
стоило это делать.
Норманн сбоку рубанул открывшегося Вильяма Сомнительного так, что тот
согнулся пополам, и поднял меч для завершающего удара, который разнес бы
шлем Вильяма вдребезги. Что было дальше, Фаррелл не увидел, поскольку
убийца Крофа Гранта заслонил от него эту пару. Лицо убийцы выражало живую
радость, словно он только что встретил в аэропорту милых сердцу друзей.
Когда он начал вздымать меч, Хамид громко продекламировал: "Не
хотелось бы мне поминать твою маму, такая была хорошая женщина" - и,
