У меня в палисаднике случай был.
Целый выводок воробьишек на улице за моей изгородью прыгал. А ястреб
через два двора в елке прятался, с них глаз не спускал - караулил минуту.
Ястреб ведь не то что сокол. Соколу что шире кругом, то лучше. Он как
волк свою добычу ловит - догоном. И все больше не лету птиц берет. А
ястреб - этот, как кошка: схоронится в засаду да вот из прикрытия-то и
кидается. От него куда ни схоронишьося, - он вытащит: ноги долгие, когти
хваткие.
Вот ястреб сидел на елке и ждал, когда людей на улице не будет. Меня
не видал, потому что я в избе сидел, за окном.
Улцсил минутку, снялся да по-за избам неприметно - да шасть на
воробьишек!
Те, конечно, горохом врассыпную!
А один не успел.
Ястреб уж над ним и ноги вперед вытянул, - вот скогтит!
А воробьмишка, не будь дурак, скок - и за изгородь. Он маленький, ему
между кольями как раз проскочить.
Ястребу, конечно, так нельзя: крылья не дадут, - они у него широки.
Ему через изгородь надо.
ОН взмыл - и ко мне в палисадник.
А воробьишка назад - сквозь прутья - на улицу.
Ястреб повернул да за ним - через изгородь.
Ну, да ведь не поспеть же ему никак:, воробьишка-то давно уж опять у
меня в палисаднике.
А тут на улице люди показались, - колхозники наши.
Пришлось ястребу убираться подобру-поздорову: так и так не его
добыча!
Провел его воробьишка. Хоть целый день за ним гоняйся - не поймаешь.
РЯБЧИКИ
Рябчики - вот у кого поучиться надо в прятки играть.
Уж кому-кому, а нам-то, охотникам, доподлинно известно, какие они
ловкачи по этой части.
По теретевиным или там глухариным выводкам умудрился - вывел человек
легавых собак, разных там сеттеров да пойнтеров. Таких собак, что стойку
на дичь делают.
Легавая собака носится впереди хозяина туда-сюда: дичь разыскивает. А
как нашла, так на полном ходу - стоп! - и ни сместа.
тетеревята, конечно, от нее в траве прячутся, под кочками. Прирпадут
к земле, - не шелохнутся.
Каждый тетеревенок думает: "Она не на меня глядит. Она меня не
заметит".
А собаке видеть их совсем и не надо: она носом точно знает, где они
сидят, - чутьем.
Охотник, конечно, подходит, посылает собаку вперед. Тетеревята все
разом - фырр! - срываются, летят кто куда. Тут уж, ясно, разве только
слепой их не увидит: в воздухе да совсем близко.
которые в траву опукстятся, - тех живо опять собака носом разыщет. А
которые на деревья усядутся, - те перед тобой как на ладошке: рыженькие-то
на зеленом.
Бери палочку-стукалочку, стучи: "Вижу! Вижу!".
А вот на рябчиков никакая собака не может.
Те, как ее заслышат, сразу - фырр! - и всем выводком по деревьям.
Ружья поднять не успеешь.
А рябчик на дерево - и кончено: пропал из глаз.
Такое у него перо - неидимка. Самого защитного цвета в лесу -
пестрого. Все в серых, да черных, да рыжих рябинах., В лесу-то ведь все
кругом в глазах так пестрит.
Только я придумал все-таки, как их на ветках высматривать.
Вспорхнет выводок с земли, и слышно: "Стук, стук, стук!" - по веткам
расселись; я сейчас становлюсь на колено, голову к плечу нагибаю - и так
гляжу.
Этак тебе все по-другому видится.
Лес будто набок приляжет. Ветки все слоями на небе, слоями. И сцчочки
все торчат прямо от них или вниз. И уже не важно тебе, что листва пестрит:
ты только сучочки эти и примечай.
Глядишь так, глядишь на деревья да вдруг и удивишься: почему один
сучок на ветке столбиком вверх?
Эге, брат, вот ты где!
Стоит на ветке ножками, сам весь вытянулся, головка маленькая,- какой
же это судочк на ветке столбиком вверх?
Эге, брат, вот ты где!
Стоит на ветке ножками, сам весь вытянулся, головка маленькая, -
какой эе это сучок, бутылочкой-то!
Ведь это рябчик.
Рябчик и есть.
Ну, тут я за палочку-стукалочку: стук! Мой.
Однако, как говорится, и на старуху бывает проруха. Наскочил я на
один выводок, - ну никак его не взять.
Так вот - там лесосека старая, так вот - лес за углом.
А в углу под большим лесом еще частый осинничек поднимается. И как
сюда не придешь, - из этого осинничка выводок рябчиков - фырр! - и на
большие деревья. Долетят - и пропали.
Уж как я их только ни высматривал: и с колена, и на землю ложился, -
ну нет ни одного рябчика на ветвях!
А и лес тут на опушке вовсе редкий, дерево от дерева в особицу стоит,
- каждое просматривается, - лучше не надо.
А вот ни одного такого "сучка" нет, чтобы вверх глядел.
Дай, думаю, я к этому месту сбоку подойду, с опушки, - не улетают ли,
мол, рябчики сразу в глубь леса?
Подошел. Рябчики из осинника вспорхнула, до первых больших берез и
сосен долетели,- поминай как звали!
Что ты скажешь! Значит, тут они, на этих деревьях.
Рассердился я: как так меня, старого охотника, этакая пташка за нос
водит? С места не сойду, пока не разыщу!
Приметил я одного рябчонка, как он до большой березы долетел. Подошел
к этой березе и давай каждую ветку оглядывать.
Никогого не наглядел.
Отсчитал от ствола десять шагов и кругом дерева тихим шагом, - а сам
глазами по веткам, как по ступенькам, - снизу доверху.
Рябчонка не видать.
Еще десять шагов отсчитал, - шире круг дал, высматриваю...
Нет, не видать!
Я упрямый. Я еще десять шагнов, еще больше круг даю, - зорко гляжу.
Все равно нет.
"Так, - думаю. - Так. А ежели я теперь в это самое дерево за
выстрелю? Уж не пожалею заряда, - а ты у меня где-нибудь за выскочишь. Тут
и узнаю, где ты хоронишься".
Выбираю, куда мне стрельнуть, - его спугнуть.
Все ветки, как одна, прямые, ровные. На одной только утолщение будто.
Приложился я да в это утолщение - ббах!
"Утолщение"-то мое брык с ветки да прямо к моим ногам и упало.
Ряббонок это был.
Тут только я и разобрал, в чем дело.
Я-то ведь его высматривал, как он на ветке бутылочкой на ножках
стоит. А он лежмя лежал, прижавшись.
Как его эдак-то снизу углядишь?
Потом я проверил: весь этот выводок так хоронился. Первые старики, а
за ними весь молодняк.
Один такой хитрый выводок и нашелся во всем нашем лесу.
Зато и уцелел весь, кроме, конечно, этого моего первого рябчонка.
Надо же было мне как-то загадку разгадать.
ГОГЛЮШКА
Водоплавающая птица - у той опять свои правила в прятки играть.
Где по берегам треста или камыш растет - тут ей все равно как в лесу.
Без собаки тут охотнику, пожалуй, и делать нечего. В челне-то им тебя
далеко видно и слышно. Разве уж сдуру какая утенка к себе подпустит да
из-под самого носа выскочит.
Разговор про чистую воду. Тут птице либо улетать надо, не допустив
охотника на выстрел, либо под воду уходить и так спасаться.
А и есть же из них, из водоплавающих-то, мастера нырять, - диву
даешься!
Живет у нас по озерам птица - чемга называется. Из гагар из мелких.
Востроносенькая такая. Так та не то что сама, та и детей своих под воду
берет.
Они у ней, как из яйца, так ужи плавать могут.
А устанут - матери на спину повылезут, - она их на себе катает.
попробуй - догони ее в лодке! Как приметит, что ты за ней, сейчас
дитенков своих под крылья берет, голову в воду - и нет ее.
Жди, когда выйдет!
Так с дитенками в тресту и уйдет.
Нырковая утка - разные там чернушки, крохоля, турпан, морянка, гоголь
- те тоже лолго могут под водой жить: минуту, другую. А все не так, как
гагары да чемги.
Ну, а в прятки тоже великие мастера играть, пусть хоть и на чистой
воде.
Повстречалась мне одна такая гоглюшка, - я, старик, и то рот разинул.
Втроем мы тот раз в лодке были: двое молодых охотников и я. Я на
корме сидел, правил.
оВзяли мы несколько уток и уж хотели домой ехать. Да у тресты
вылетела гоглюшка, - я ее на лету и сбил.
Сбить-то сбил, а поди ее возьми на воде, - нырять она и с подбитым
крылом может.
Молодых моих товарищей задор взял: как это упускать подрангка! И
началась у нас тут погоня.
На Боровне это было, на озере. Плеса там широкие. Есть острова.
Местами треста из воды поднимается.
Ну, мы, конечное дело, отжимаем гоглюшку подальше от островов да от
тресты - на середину плеса.
Один на нос лодки сел с ружьем, курки поднял, чтобы, как только она
покажется, сейчас стрелять, пока опять не нырнула. Другой в веслах.
А моя обязанность - как она где вынырнет, сейчас лодку ставить так,
чтобы тому с носу удобно стрелять было.
Беда, до чего он хитер, подраненный нырок! Вся-то гоглюшка нам и не
показывалась: выставит из воды одну голову, наберет полную грудь воздуха -
и назад.
Носовой в нее - бах! бах! - двустволка у него. Да куда там!
Умудрись-ка, попади ей в головенку. Головенка-то и вся меньше спичечного
коробка. Он живо все свои последние патроны расстрелял, а гоглюшка
по-прежнему нас по всему плесу водит.
Пересели: теперь тот, что в веслах видел, на носу устроился, - тоже
он с двустволкой. А отсраелявшийся в весла сел.
Опять пальба пошла: бах! бах! да бах! бах! - и все мимо!
А жара. У гребца рубаха к телу прилипла: взмок.
И второй стрелок все свои патроны кончил.
- Ну, теперь ты, - мне говорят.
Думаю: "Ладно! Возьму пониже, покажу им, как стрелять-то надо".
- Только, - говорю им, - я отсюда, с кормы. Мне так сподручней.
Приладился половчей, - как раз она тут и выскочила. И даже спинку
маленькоо показала.
Я приложился, под нее взял - ббах! Да сам видел: раньше выстрела она
под воду ушла. Дробь так дорожкой и прошла над ней по воде.
Ах ты, шут!
Скорей патрон переложил и жду: где теперь объявится? И оба товарища
глядят, с воды глаз не сводят.
А вода - ну чистое зеркало! Ни морщинки нигде. Время-то уж подходило
к полудню, ветерок улегся.
Глядим в шесть глаз.
Проходит минута, другая, третья... Кто их знает, сколько их прошло:
на часы-то ведь не глядели. А только и так понятно: что-то уж больно долго
нет гоглюшки.
А уж не показаться ей нам никак невовзможно: по самой середине плеса
мы... До любого берега или там тресты добрых полкилометра. Никакой гагаре
не донырнуть. А у ней еще крыло подбито.
И кружим мы по плесу, и кружим, - все глаза проглядели.
нет гоглюшки!
А ведь и быть того не может, чтобы нигде не было. Врешь, где-нибудь
полжна же быть! Глядим.
Еще время проходит, - ее все нет.
Товарищи мои молчат.
Потом один говорит:
- Давайте рассуждать спокойно.
Первое: проглядеть ее на такой глади мы втроем не могли? Не могли:
раньше ведь каждый раз видели, как голову высовывала.
До берега она донырнуть не могла? Не могла.
Утонуть утка живая или мертвая не может? Никогда не тонет. Разве
камень ей на шею привязать. Так где ж она?
Другой говорит,
о- Дело ясно: стреляли мы в нее, стреляли - и так дробью ее начинили,
что ко дну пошла. Дробь-то свинцовая - тяжелей камня.
Посмеялись.
Жкрко, - у меня в горле пересохло.
- Вы, - товарищзам говорю, - глаз с воды не спускайте. Я напьюсь
только.
ружье положил, сам через борт перегнулся.
Перегнулся за борт - и чуть не крякнул!.. И пить не стал: сразу
расхотелось... Выпрямился.
- Давай, - говорю, - ребятки, греби к берегу. Обманула нас гоглюшка,
- ушла от троих охотников. Так уже, значит, жить ей да жить.
Куда там! Они, конечно дело, и слышать ничего не желают. Нам,
говорят, стыд и срам подранка бросать. Да и нельзя так домой, не узнавши,
куда она подевалась. Спать не будем от такого вопроса.
Мне что? Я молчу.
Хватило у них терпенья ещю с полчаса дожидаться.
