Наконец один и говорит:
- Ну, - говорит, - если уж столько времени не показалась, - значит,
ушла. А уж как ушла, - совершенно даже непонятно.
Меня смех разбирает, только виду не подаю.
- А может, - говорю, никуда не ушла? Может, еще покарулисть желаете?
- Да нет, - говорят, - чего уж там.
- Дгомой, куда же больше?
- Так, - говорю, - охотнички дорогие. Выходит, с носом?
Переглянулись между собой и в стороны глаза отвели.
- Выходит, что так, - признались.
- Ну, гребите.
У берега подвел я лодку прямо к тресте.
- Ну, а теперь, - говорю, - глядите, как эта водоплавающая нас -
умных - провела.
Сейчас весло кладу, за борт свешиваюсь - и вот вам, пожалуйста, двумя
руками поднимаю оттуда живую гоглюшку!
У охотников моих глаза на лоб. Я гоглюшку всю оглядел, вижу - крыло у
нее маленько только попорчено.
- Ничего, - говорю, - срастется, только крепче будет. Поживет еще,
полетает. Нашего брата, охотника, не раз еще в задор введет.
И пустил гоглюшку в тресту.
Она - нырк! - и пропала.
Товарищи мои:
- Ахти! Ахти! Как можно такую добычу из рук выпускать?
И за ружья.
Забыли, что ружья у них пустые.
Так и ушла гоглюшка в тресту.
Навещал я ее после, - с неделю прожила тут, пока не зажило крыло.
Тогда улетела.
Сами скажите: ну как такую умницу не пожалеть было, не отпустить на
вольную волюшку?
Ведь пока мы ее по всему плесу искали, она сама к нам поднырнула, под
бортом притулилась - да вместе с нами и плавала. Куда мы, туда и она.
Не наклонись я за борт - воды испить, - так бы нам и не догадаться,
где она посреди озера от нас схоронилась.
А и сказал бы кто, - не поверили бы, пожалуй.
ХРАБРЫЙ ВАНЯ
Да что я все про птиц да про птиц!
В прятки ведь и зверь рыскучий и гад ползучий умеют играть.
Спросите-ка вот нашего Ваню, - того самого, что зайца, косого-то Саньку,
тогда напугался, - он знает.
С того случая, с зайца-то, его девочнки Храбрым Ваней прозвали.
задразнили парнишку. А он возьми да и пойди храбрость свою доказывать.
Есть у нас в лесу место, куда ребята не ходят, - опасаются. Сырое
место: тут ручей бежит и весной разливается, затопляет лес. Кочки, осока,
желтые цветы, просто сказать - болото. Прозывается - Гаденьячье. И не зря:
как ни пойдешь, всегда тут две-три гадюки увидишь. Любят они это место.
Ваня и расхвастался:
- Один пойду на Гаденячье, один всех гадов побью!
И верно: пошел. Тросточку себе вырезал, расщепил с одного конца и
пошел.
Уж не знаю, долго ли он там бродил, нет ли, только сам я его там и
застал.
- Глянь, - говорит, - дедушка: я двух гадов убил. Храбрый я?
правильно: две гадюки у него битые, - перед собой на палочках несет.
Одна серая с черной зигзагой на спине, другая как есть вся черная, только
брюхо серебром отливает. Эта у нас самая опасная считается: сильный у нее
в зубах яд.
- Как же, - говорю, - ты нехрабрый, Ваня. Эких страшненьких забил.
- Я, - говорит, - их прутом, прутом. А они все шевелстся. Умаялся
очень.
- Дак что ж, Ваня, давай сядем, - отдохнешь. Домой вместе пойдем.
Уселись на кочки один против другого. Добычу свою он на куст повесил.
- А что, - спрашивает, - дедушка, коли б гад меня за ногу хватил,
умер бы я?
- Чтоб умирали у нас, - говорю, - от гадюсьего яда - что-то не
слыхать. А поболеть бы ты шибко поболел, - это уж верно. И вот зря ты,
Ваня, сюда босиком пожаловал, - сапоги бы надо обуть. Через сапог гадючьим
зубом не достать до тела.
- Я, - говорит, - нарочно так, дедушка: пускай все видят, что не
робкого десятка. Я еще и штаны закатал. Тут только спустил. Ты не
сказывай.
- Мне что? Я не скажу.
- Штаны, вишь, у меня долгие - до самых пальцев. И столстые горазд.
Через такие штаны разве гад возьмет?
- Пожалуй, что и не возьмет. Да ведь снизу может, - под штатину-то.
Не успел я это договорить, гляжу, - что такое с Ваней моим сделалось?
Разом вся кровь с лица сбежала, посерел весь, глаза остеклянели, - сейчас
закатятся...
Я - к нему. Опустился перед ним на коленки:
- Ваня, Ванюшка! Что с тобой? Ваня, приди в себя. А он мертвыми
губами:
- Мне под... под шта... штан... - выговорить не может. Шепчет: -
Склизкий... Гад...
Глянул я ему на ноги, - под одной штатиной у него шевелится что-то.
Ну, так и есть: гад заполз!
Сказать правду, и я тут растерялся: что делать?
Хватить парнишку палкой по ноге?
Гад его же и куснет.
За хвост оттудова вытащить?
Хвоста уж и не видоно. Уж под коленкой у него топорщится.
- ВАняшка, - кричу, - Вань! Да ты брыкнись что есть соилы, может и
вылетит. Брыкнись!
Ваня мой ни жив ни мертв.
- Да ну, Вань!Ну!..
Ваня мой на спину повалился - да как взбрыкнет!..
Я наклонившись стоял, - отскочить не успел.
И прямо в лицо мне плюхнуло - холодное, мокрое, мягкое!
И отскочило.
Я за щеку схватился.
Глядь, на земле между нами, - кто бы, вы думали?.. - здоровенная
лягушка на спине барахтается.
Ах, чтоб тебе неладно было!
И вот, - хотите верьте, хотите нет, - перевернулась на брюхо,
прыг-прыг да прямо Ване на босу ногу и опять под штанину хочет, - так
вверх и лезет!
Тут уж Ваня опомнился, - как поддаст ее! Кувырком через кочки
улетела.
И, скажи ты на милось, не иначе это, как от нас же и пряталась. Нашла
себе норку.
Так вот какие прятки на свете бывают.
ТАЙНА НОЧНОГО ЛЕСА
(Рассказ юнната)
Здорово мне захотелось добыть белую куропатку. В наших местах это
редкая дичь. Подпускают они близко, да всегда так неожиданно срываются,
что каждый раз вздрогнешь, и пока сообразишоь, что да как, они уже далеко.
Ну и смажешь, конечно.
А вот Кузя-пвстушонок нет-нет да и принесет из лесу, где лошадей
пасет, две-три штуки. И ружье-то у него - бердана какая-то допотопная, вся
в дырьях, на двадцать шагов с подбегом бьет. А вот поди ж ты!
Все-таки я у него выпытал, как это он ухитряется.
Оказывается, он их ночью бьет. Разведет на мшарнике костер и
спрячется рядом в кусты... И белые куропатки целым выводком приходят к
костру. Тут уж, конечно, не шутка в них, в пеших-то, попасть в десяти
шагах.
Мне и расхотелось добывать: другое совсем в голову пришло. Я же ведь
не просто охотник, а естествоиспытатель. Орнитолог - специалист по птицам.
"Почему это, - думаю, - другие лесные куры - глухарь, рябчик -
никогда к костру не летят, а куропатка идет? Зачем?"
Что насекомых непреодолимо влечет к себе свет в ночи, всем известно.
Я сам ловил бабочек на велосипедный фонарь. Они летят прямо на огонь, и
если бы не стекло, тут им и крышка: сожглись бы. Но ведь на то они и
насекомые - животные неразумные!
А куроптки что будут делать, когда подойдут к костру? Неужто,
зачарованные пламенем, тоже кинутся в него, погибнут, как бабочки?
Или, может быть, куропатки подойдут к костру и чинно рассядутся
вокруг него всем семейством? И папаша с мамашей будут объяснять детям на
своем удивительном курино-собачьем языке:
- Ко-ко-ко, - дескать, - хэто, детушки, огонь! К нему не подходите, -
обожжет!
Или, может быть, совсем не красота пламени на них действует, а просто
они приходят погреться у костра?
Ведь кто его знает, какие неожиданные тайны можно подсмотреть ночью в
лесу у костра! То есть не сидя у костра, а вот, как Кузя, со стороны.
В том-то и дело, что охотник, когда разложит огонь, сам около него
сидит - на свету. Всем лесным глазам его видно, а он - как слепой: ничего
не знает, что вокруг него в темноте творится.
И я решил во что бы то ни стало узнать: чем это таким привлекает
куропаток огонь? С помощью Кузи, конечно.
Мы пошли в лес с вечера. И сразу нам повезло.
Встретили колхозников на моховом болоте. Они шли с большими корзинами
клюквы за спиной. Не успели дойти до нас, - вдруг у них из-под ног с
криком вырвался старый куропач, а за ним и воесь его выводок.
Кузя хотел даже, на счастье, пальнуть в стадо, да я удержал его:
- Брось бы! Что ты, не понимаешь? Распугаем сейчас, они ночою не
придут. Пока не подсмотрим, чем они у костра занимаются, о ружье забудь.
Понятно?
- Тоже мне! - рассердился Кузя.; - Командир нашелся!
- Обожди еще, может быть, они сами в костер бросятся, сами зажарятся.
Готовое жаркое получишь.
Кузя сразу повеселел:
- А и правда! Чего заряд даром тратить?
Теперь мы знали, что выводок здесь есть. И, конечно, приметили, куда
он переместился. В угол болота перелетел. Там, на опушке леса, мы и
собрали груду сушья и смолья.
Поужинали всухомятку.
Наконец наступила ночь. Черная, прохладная, настоящая августовская
ночь с Млечным Путем и падающими звездами,. - все как полагается. Мы
раздожили костер и засели в кустах, шагах в пяти друг от друга; Кузя
левее, я правее.
Сушняк пылает ярко; поблизости каждая кочечка, каждая мшинка на ней
видна. Но я нарочно отвернулся, стал смотрнеть на лес позади: какой он при
огне? Ведь сразу куропатки не придут же! Кузя говорил - другой раз часами
ждет.
Вдруг члышу сзади тихонько так:
- Эрр-рэк-кэк, ор! Го-кок-ко! Гау!
Быстро оборачиваюсь: идут! Куропатки!
Гуськом идут. Одна, другая, третья...
Не успел сосчитать - ббах! - слева.
Дернул-таки Кузя из своей берданы! Не выдержал!
Одна куропатка упала. Остальные, конечно, сорвались и с треском и
кудахтаньем в один миг исчезли в темноте. - Спятил! - кричу на Кузьку. -
Котлетку из тебя сделаю!
Только сучья в лесу затрещали: удрал Кузя.
не гнаться же за ним в темноте!
Подобрал я убитую куропатку и тут же решил, что Кузьке ее не отдам:
пускай чувстувет. Раскидал костер, огонь затоптал.
А что больше делать? Вторая раз куропатки не придут - не дуры.
Хорошо, что Кузька на другой день не попадался мне на глаза: злой я
ходил, ух! Подумать только, теперь уж я, быть может, знал бы такую
интересную тайну ночного леса! Первый на всем свете узнал бы ее.
Мысль, зачем приходят куропатки к костру, все не выходила у меня из
головы. Наконец я решился пойти один на болото - караулить. Три дня
выжидал, чтобы куропатки забыли, как Кузя грохнул, и пошел на то же место.
Все так же сделал, как тогда. Забрался в кусты и жду.
Не очень-то весело одному в лесу черной осенней ночью. Я зарядил
ружье разрывной пулей: не от страха, конечно, а мало ли что может
случиться! Может, медведь из лесу выйдет. Что ж мне - шапкой от него
отбиваться?
Долго я сидел - ждал. Законченел совсем. "Пойду, - решил. - Все равно
тоылку никакого не будет".
Взглянул подальше, где уж свет от костра слабее.
Что такое?
Чьи-то большие желтые меховые туфли передвигаются между кочками!
Крадутся к костру...
А ног не видно.
Я, конечно, нисколько не струсил. Присмотрелся, а это белые куропатки
идут! От костра они желтыми кажутся. Впереди, видно, старый куропач идет,
ппапаша: большой очень, краснобровый. Сзади маленькие поспевают. Папаша
влез на кочку, головку назад повернул и говорит так вполголоса:
- Эрр-рэк-кэк-кэк, ор!
Потом какие-то звуки вроде слов:
- Ковар-рство, ковар-рство, гау!
Из темноты ему мяукнуло:
- Ми-у! Ми-у! - Очень нежно. Наверно, самочка.
И тут из-за кочек выскочило все семейство, штук пятнадцать. Куропач
прыгнул с кочки, пошел к костру, и все за ним гуськом.
А он опять:
- Коваррство! ор!
Я подумал: "Улетят сейчас!"
Вдруг - ббах! - и нет куропаток...
Что такое? Кто это? Не сразу даже сообразил, что сам же я и
