ного "Манхэттенского проекта" в США. А еще хотелось, читатель, расска-
зать тебе о тех, кого называют "атомными" разведчиками. Так уж получи-
лось, что советской разведке в создании секретного оружия была отведена
особая и отнюдь не последняя роль...
Из воспоминаний Уинстона Черчилля:
"17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехал
Стимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано:
"Младенцы благополучно родились". Я понял, что произошло нечто из ряда
вон выходящее. "Это значит, - сказал Стимсон, - что опыт в пустыне
Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана..." Сложнее был вопрос о том,
что сказать Сталину. Президент и я больше не считали, что нам нужна его
помощь для победы над Японией. В Тегеране и Ялте он дал слово, что Со-
ветская Россия атакует Японию, как только германская армия будет побеж-
дена, и для выполнения этого обещания уже с начала мая началась непре-
рывная переброска русских войск на Дальний Восток. Мы считали, что эти
войска едва ли понадобятся, и поэтому теперь у Сталина нет того козыря
против американцев, которым он так успешно пользовался на переговорах в
Ялте. Но все же он был замечательным союзником в войне против Гитлера, и
мы оба считали, что его нужно информировать о новом великом факте, кото-
рый сейчас определял положение, не излагая ему подробностей. Как сооб-
щить ему эту весть? Сделать ли это письменно или устно? Сделать ли это
на официальном или специальном заседании, или в ходе наших повседневных
совещаний, или же после одного из таких совещаний? Президент решил выб-
рать последнюю возможность. "Я думаю, - сказал он, - что мне следует
просто сказать ему после одного из наших заседаний, что у нас есть со-
вершенно новый тип бомбы, нечто совсем из ряда вон выходящее, способное,
по нашему мнению, оказать решающее воздействие на волю японцев продол-
жать войну". Я согласился с этим планом.
...На следующий день, 24 июля, после окончания пленарного заседания,
когда мы все поднялись со своих мест и стояли по два и по три человека,
я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать од-
ни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и
внимательно наблюдают эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается ска-
зать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина.
Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто
это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба!
Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для
всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создайтесь у меня в
тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того,
о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и
заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее
представление о той революции в международных делах, которая соверша-
лась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать:
"Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конеч-
но, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить
своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспер-
том завтра утром?" Но на его лице сохранилось веселое и благодушное вы-
ражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончи-
лась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну. "Ну, как сош-
ло?" - спросил я. "Он не задал мне ни одного вопроса, - ответил прези-
дент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо
осведомлен о том огромном процессе научных исследований, которым в тече-
ние столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Сое-
диненные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллио-
нов фунтов стерлингов... Советской делегации больше ничего не сообщали
об этом событии, и она сама о нем не упоминала".
О взрыве в пустыне под Аламогордо первого американского атомного уст-
ройства Сталин узнал - и это уже не секрет - до встречи с Трумэном. О
результатах испытания, полученных американцами, Иосифу Виссарионовичу
доложил лично мой отец. Было это там же, в Потсдаме, в период работы
конференции глав великих держав. Разговор состоялся в присутствии гене-
рал-полковника Серова. От него я и знаю все эти подробности.
Генерал-полковник Серов находился тогда при маршале Жукове в оккупа-
ционных войсках в Германии. К слову, Героем Советского Союза он стал по
представлению Георгия Константиновича. Отличился Серов в боях за Берлин,
на Зееловских высотах. Так вот как раз он и рассказал мне, как все про-
исходило в действительности. Прибыли люди из разведки, у которых уже бы-
ли на руках материалы, связанные с испытаниями первой атомной бомбы. До-
ложили отцу. Отец, в свою очередь, тут же доложил Сталину.
Иосиф Виссарионович был очень недоволен. Раздражение понятно, амери-
канцы нас опередили... Естественно, в довольно резкой форме поинтересо-
вался, как обстоят дела у нас. Отец доложил, что нам потребуется еще
год-два, мы находимся, сказал, на том уровне, который пока не позволяет
нам ответить на вызов американцев раньше.
Должен сказать, что разговор на эту тему заходил у них конечно же не
впервые. Сталин постоянно интересовался ходом исследований. Вот и на
этот раз отец доложил о последних результатах, рассказал, в частности,
что сам плутоний уже получен, полным ходом идут работы над конструкцией
самой бомбы. И тем не менее, сказал отец, при самых благоприятных обсто-
ятельствах раньше ничего у нас не получится. "Минимум два года".
Курчатова при этом разговоре, вопреки тому, что сплошь и рядом пишут
сейчас, не было. Не было, естественно, и целого монолога, якобы произне-
сенного тогда Сталиным. Пишут, что Иосиф Виссарионович тут же поручил
Курчатову ускорить работы. В действительности же, как рассказывал мне
Серов, Сталин внимательно выслушал доводы отца и сказал лишь, что наме-
рен в ближайшем будущем к этому вопросу еще вернуться. Вот, пожалуй, и
все. Потом, как известно, был разговор с американским президентом, о ко-
тором и вспоминает Черчилль...
Удивление Черчилля вполне понятно, но нам-то с вами предыстория раз-
говора Сталина с Трумэном уже известна... Иосиф Виссарионович воспринял
сообщение американского президента абсолютно спокойно. Скорее, это и не
сообщение было, как таковое, а зондаж. Проба на реакцию Сталина.
Возвратившись с заседания, Сталин никаких разносов никому не устраи-
вал, как рассказывают, а лишь дал указание моему отцу подготовить пред-
ложения по форсированию этих работ. В результате, как известно, был соз-
дан Специальный комитет с более широкими полномочиями, а все ресурсы
страны были брошены на создание атомной бомбы.
Из официальных источников.
Специальный комитет был создан на основании постановления Государс-
твенного Комитета Обороны от 20 августа 1943 года. В Специальный комитет
при ГКО входили Л. П. Берия (председатель), Г. М. Маленков, Н. А. Возне-
сенский, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, П. Л. Капица,
В. А. Махнев, М. Г Первухин. На Комитет было возложено "руководство все-
ми работами по использованию внутриатомной энергии урана". В дальнейшем
был преобразован в Специальный комитет при Совете Министров СССР. В мар-
те 1953 года на Комитет было возложено и руководство другими специальны-
ми работами оборонного значения. На основании решения Президиума ЦК КПСС
от 26 июня 1953 года Специальный комитет был ликвидирован, а его аппарат
передан во вновь образованное Министерство среднего машиностроения СССР.
Сталин торопил и с водородной бомбой. Надо отдать ему должное, ничего
без его ведома тут не делалось. Здесь средств у него было много - от ма-
териального поощрения людей, занятых в проекте, до давления. Но помогал,
безусловно. Я как-то рассказывал своим нынешним коллегам, что у меня в
институте тогда было вычислительных машин больше, чем сегодня. Одиннад-
цать! Да, большие по объему, еще первого поколения, но - были! Отечест-
венная, кстати, техника. Все расчеты и в атомном проекте, и в ракетном,
да и других систем крупных, были сделаны на нашей вычислительной техни-
ке. Странно, что все это уже забыто. А ведь основные разработчики нахо-
дились в Киеве и Харькове. Профессор Лебедев, целый ряд других ученых
создали эти машины с помощью атомного комитета. Они и предназначались
изначально для реализации ядерного проекта.
Хотя именно тогда партия давила лженауку кибернетику... Ее ЦК, аппа-
рат, как всегда, были далеки от реальных вещей.
Юрий Жданов с товарищами громил кибернетику, а страна выпускала для
"оборонки" эти крайне необходимые нам машины. Их болтовня нам не мешала,
потому что к таким серьезным вещам, как ядерный, ракетный проекты, пар-
тийных работников и близко не подпускали. В других отраслях, где они
имели возможность вмешиваться, они, конечно, мешали здорово... А Сталина
интересовало дело. Цену аппарату ЦК он знал, поверьте... Он ему был ну-
жен лишь для контроля. Во всяком случае - знаю это точно - противником
вычислительной техники он не был. Напротив, выделялись соответствующие
средства, предприятия переходили на выпуск новой продукции.
Да, с позиций сегодняшнего дня можно, безусловно, сказать, что следо-
вало больше средств вкладывать в перспективное дело, но вспомните, какое
это было непростое время. Если бы столь грандиозная задача была постав-
лена даже не сегодня, а, скажем, в более благополучные восьмидесятые го-
ды, не уверен, что можно было бы достичь подобного. А тогда, после такой
страшной войны, с нуля начинали. Но ведь справились.
Михаил Первухин, в послевоенные годы министр химической промышленнос-
ти, заместитель председателя Совета Министров СССР, в своих воспоминани-
ях, написанных еще в конце шестидесятых годов и опубликованных лишь не-
давно, утверждал, что "в случае неудачи нам бы пришлось понести суровое
наказание за неуспех". "Конечно, мы все ходили под страхом", - вторит
ему Ефим Славский, в те годы первый директор атомного комбината, а впос-
ледствии трижды Герой Социалистического Труда, министр среднего маши-
ностроения СССР. В других источниках прямо говорится, что Лаврентий Пав-
лович приехал на полигон с двумя списками сотрудников - один был наград-
ной, другой, в случае неудачи, для ареста... Поговаривают даже, что отец
якобы до самой последней минуты не верил, что бомба взорвется...
Баек на сей счет ходит действительно много. И об этих списках я чи-
тал, и о прочем... А правда такова. Тогда, в августе 1949 года, я сам
присутствовал при взрыве первой советской атомной бомбы, так что обо
всем знаю не понаслышке. Дописались даже до того, что отец был после
взрыва в дурном настроении, потому что не успел первым доложить об удач-
ных испытаниях Сталину.
Реакцию своего отца я помню прекрасно. Все было совершенно иначе.
Сразу же после взрыва отец и Курчатов обнялись и расцеловались. Помню,
отец сказал тогда: "Слава Богу, что у нас все нормально получилось..."
Дело в том, что в любой группе ученых есть противники. Так было и здесь.
Сталину постоянно писали, докладывали, что вероятность взрыва крайне ма-
ла. Американцы, мол, несколько попыток сделали, прежде чем что-то полу-
чилось.
И отец, и ученые, привлеченные к реализации атомного проекта, об
этом, разумеется, знали. Как и о том, что чисто теоретически - уже не
помню сейчас, какой именно процент тогда называли, - взрыва может не
быть с первой попытки. И когда бомба взорвалась, все они, вполне понят-
но, испытали огромное облегчение. Я смотрел на отца и понимал, какой це-
ной и ему, и людям, которые не один год с ним вместе работали, достался
этот успех.
Как пишут сейчас, "это был триумф Берия"... Но это был триумф Советс-
