бы возглавить научную сторону столь сложного дела. Переговорил с доброй
полусотней кандидатов и остановил свой выбор на Курчатове. И академик
Иоффе, и другие своими рекомендациями отцу тогда, безусловно, помогли.
С этим предложением отец и пришел к Сталину. Иосиф Виссарионович вни-
мательно выслушал и сказал:
- Ну что ж, Курчатов так Курчатов. Раз вы считаете, что этот человек
необходим, то пожалуйста.
Самое любопытное, что тогда же Сталин предупредил отца:
- Знай только, что Курчатов встретит очень сильное сопротивление мас-
титых ученых...
И отец понял, что параллельно, по каким-то своим каналам, Сталин уже
навел соответствующие справки о крупных ученых.
Вообще, должен сказать, советская система была создана Владимиром
Ильичем, а впоследствии усовершенствована Иосифом Виссарионовичем на па-
раллелизме проверок. Партийный аппарат и тогда, и позднее контролировал
всех и вся. В государственном аппарате были специальные службы, в со-
ветском - госконтроль. Проверяли друг через друга... Все было построено
на недоверии, противопоставлении одних людей другим. Так видимо, было и
в данном случае...
Словом, так Игорь Васильевич стал "отцом" атомной бомбы.
Спустя какое-то время Сталин обратился к моему отцу: надо, мол, опре-
делиться с президентом Академии наук, кто подходит? Нельзя ли, сказал,
Курчатова на этом посту использовать?
Мой отец был категорически против. Вызвал Курчатова, рассказал о раз-
говоре со Сталиным и сказал.
- Решать тебе, Игорь Васильевич. Если надумаешь уходить - возражать
не буду, конечно. Останешься руководить проектом - буду рад.
Курчатов был умный человек, к славе относился равнодушно и прямо от-
ветил, что президентство в Академии наук рассматривает нежелательным и
хотел бы остаться в проекте. Тогда, сказал отец, сам Сталину об этом и
скажи. Реакцию Сталина предугадать было нетрудно. Иосиф Виссарионович
очень резко реагировал, когда ктолибо отвергал в таких случаях его пред-
ложения. Игорь Васильевич сам мне рассказывал, как Сталин рассердился и
обвинил в упрямстве и Курчатова, и моего отца. Мол, Берия тебя настроил,
вот и не хочешь идти в президенты академии. И пригрозил, что все равно
заставит его стать президентом.
Примерно такая же история была и с Сахаровым. Рассказывать о масштабе
дарования этого ученого, думаю, сегодня не стоит. Он учился на третьем
или четвертом курсе университета, когда попал в поле зрения моего отца.
У него уже тогда были интересные предложения, которые могли быть исполь-
зованы на второй стадии реализации проекта.
Отец имел довольно полную информацию о всех молодых людях, успевших
так или иначе проявить себя в тех областях, которые были связаны, в
частности, с обороной страны. Понятно, что сам отец не ездил по институ-
там и университетам, этим занимались другие люди. Были созданы специаль-
ные группы, которые целенаправленно занимались подбором научных кадров,
в том числе и для ядерного проекта. Это не были представители высшей
школы или Академии наук. Помнится, такой важной работой активно занимал-
ся академик Тамм, физиктеоретик академик Фок и другие. Всех не припомню,
но привлекали для отбора перспективной научной молодежи и таких извест-
ных ученых, как Ландау, Гинзбург. Не помню, кто именно, но Сахарова, как
претендента, они... забраковали. Вывод сделали тогда такой: человек он,
наверное, способный, талантливый, но неконтактный и так далее. Дело в
том, что и в молодости Андрей Дмитриевич был убежденным в своей правоте
человеком. Не имею в виду в данном случае его философские взгляды. Так
вот, с точки зрения науки, решили корифеи, с ним будет нелегко. Он выд-
вигал концепции, которые пожилые, много лет отдавшие науке, люди порой
не воспринимали. Так бывает. А Сахаров отстаивал зачастую свои идеи,
прямо скажем, в резкой форме. Видимо, корифеи и решили: а зачем нам та-
кой, пусть и очень талантливый, но неудобный молодой человек.
Что было, то было... Сколько талантливых ребят тогда отыскали. И не
только физиков, но и математиков. Их сразу же приглашали на собеседова-
ния, семинары. Это была колоссальная работа. И, надо отдать должное на-
шим ученым, они с ней справились, в результате были созданы поистине
уникальные коллективы, способные реализовать ядерный проект.
Много лет спустя я прочел, как Андрей Дмитриевич вспоминал о встрече
с моим отцом. "Только после того я испугался, - писал Сахаров, - и по-
нял, с кем имел дело". Чисто по-человечески читать все это неприятно. И
вот почему. Как раз отец, которого он якобы боялся относился к нему с
большой симпатией. Сахаров сам ведь вспоминал, как мой отец предложил
ему обращаться в случае необходимости.
Отец отлично знал об отношении маститых ученых к Сахарову. Он имел
полную информацию об этом студенте, явно талантливом молодом человеке,
который выдвигает собственные оригинальные концепции. И если на боль-
шинство талантливых ребят он имел списки, какието материалы, то на Саха-
рова имел, как я говорил, довольно подробный материал. Знаю я это и от
Ванникова, и от Махнева, члена Комитета, генерала, помощника отца, ве-
давшего делопроизводством. Так вот, они вспоминали, как произошло зна-
комство моего отца с Сахаровым. Заинтересовавшись "ершистым" студентом,
отец пригласил его на беседу. Разговор был откровенный.
- Как думаете, почему наши ученые не воспринимают ваши идеи? - спро-
сил отец.
Сахаров откровенно рассказал, что думает по этому поводу.
Независимость, неординарность мышления отцу импонировали всегда. Он
пригласил молодых расчетчиков-теоретиков и попросил ознакомиться с теми
идеями, которые с жаром отстаивал университетский студент. Мнение их бы-
ло единодушным:
- Лаврентий Павлович, он ведь только студент, но почти готовый уче-
ный.
- Тогда так, - сказал отец. - Помогите ему. Пусть заканчивает учебу,
свои расчеты и забирайте его к себе. Пусть занимается вашей темой.
И довольно быстро, попав в группу расчетчиков-теоретиков, людей до-
вольно молодых, Сахаров ее и возглавил. Непосредственного отношения к
конструированию бомбы, получению необходимых материалов он, как фи-
зик-теоретик, не имел, но его расчеты были тогда использованы. Те самые,
что он начинал делать еще студентом. Во всяком случае, в основу его ра-
боты были положены именно они. Выдающийся ученый, и жаль, конечно, что
свой потенциал он не реализовал в полной мере...
Органам Сахаров был известен давно, и желание расправиться с ним тоже
было. Андрей Дмитриевич был из тех людей, которые не скрывают свои мыс-
ли, просто не умеют скрывать. Конечно, он не выражал свои взгляды столь
откровенно и тем образом, как это было потом, но органам хватало и того,
что было. Оснований по меркам того времени для "привлечения" парня было
предостаточно. Если сказать прямо, мешал мой отец. Только это их и сдер-
живало. Самое ужасное, что инакомыслие у нас всегда рассматривалось как
уголовное деяние против государства. И тогда, и позднее. Какая разница,
или тебя в камеру тюрьмы НКВД засунут, или в психбольницу, как это было
еще не так давно?
Я уже говорил, что отец всячески поощрял мое увлечение техникой. По
его же совету я начал заниматься радиолюбительством. С него и началось
мое знакомство с радиолабораторией НКВД. Впрочем, название было довольно
условным - в этой лаборатории работали экспертные группы по самым разным
направлениям. Один из специалистов, помогавших мне овладеть радиотехни-
кой, помню, знакомил меня с радиостанциями для разведчиков, созданными
нашими конструкторами, немцами, англичанами. Можете представить интерес
мальчишки... Очень заинтересовала меня и группа людей, находившихся даже
в этой закрытой лаборатории на особом режиме. К ним никого не подпуска-
ли, и довольно продолжительное время свое любопытство я удовлетворить не
мог. Каково же было мое разочарование, когда я узнал, что это "всего
лишь" засекреченные физики, которые анализируют какие-то материалы, пос-
тупающие из-за границы. Меня это нисколько не удивило, потому что подоб-
ных групп было немало. Работали они по разным направлениям, давая экс-
пертные оценки тем или иным материалам.
Чем занимаются физики, я, естественно, не знал, что вполне понятно,
но кое-какие разговоры их в лаборатории слышать тогда приходилось. За-
помнилось, как эти люди обсуждали между собой новое сверхоружие, которое
появится в самое ближайшее время. Как я понял тогда, речь шла о создании
бомбы чудовищной разрушительной силы, но не у нас, а за рубежом. Выска-
зывались опасения, что новое сверхоружие может получить Гитлер.
О том, что война с Германией будет, сомнений ни у кого не было. Об
этом я слышал постоянно. Конечно, кроме любопытства, ничего другого раз-
говоры о бомбе, которую можно сделать, у меня не вызвали. Отложилось в
памяти и то, что немцы могут стать обладателями страшного оружия. Ника-
ких подробностей создания бомбы за рубежом я тогда не знал.
Сегодня, спустя много лет, я вспоминаю все эти разговоры в лаборато-
рии, встречи с "технарями", работавшими в НКВД, и думаю: а ведь мало кто
знает что даже тогда, в тридцатые, Народный Комиссариат внутренних дел
не был чисто карательной организацией. Специалисты высочайшей квалифика-
ции занимались здесь всей группой вопросов, так или иначе связанных и с
военной техникой, да и не только с военной. Соответствующие службы НКВД
интересовали транспорт, авиация, промышленность, экономика - словом, аб-
солютно все, что было необходимо для оценки стратегических возможностей
нападения на СССР той или иной державы. Этой оценкой в широком смысле
наша разведка и занималась. Были люди, и легалы, и нелегалы, которые до-
бывали за границей соответствующую информацию, но был и целый аппарат в
системе НКВД, который обрабатывал поступающие материалы. Потому что без
аналитического разбора все донесения разведки всего лишь ворох бумаг.
Разведчик может сообщить, например, дату нападения, но когда его инфор-
мация связана с техникой, экономикой, научными разработками, это требует
дальнейшей колоссальной по объему работы. Так было и тогда, в конце
тридцатых, в сороковые, так и теперь. Не случайно ведь российскую раз-
ведслужбу возглавил Примаков. Я не собираюсь оценивать его деятельность
и привожу этот факт всего лишь как пример, но пример показательный. При-
маков - ученый, аналитик.
Тогда подобные назначения проходили менее помпезно, но принцип был
тот же: в разведке должны работать аналитики. В истории атомной бомбы,
которая, надеюсь, будет когда-нибудь написана, следовало бы сказать и о
них. Имею в виду настоящую историю, а не ту, что мы имели вчера, да и
сегодня, к сожалению, мало что изменилось.
Не так давно, правда, заговорил академик Юлий Харитон. Он, в частнос-
ти, пишет, что задолго до получения какой-либо информации от наших раз-
ведчиков сотрудниками Института химической физики (ИХФ) Я. Зельдовичем и
самим Харитоном был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной реак-
ции деления урана в реакторе как регулируемой управляемой системе. В ка-
честве замедлителей нейтронов уже тогда эти ученые предлагали использо-
вать тяжелую воду и углерод. В те же предвоенные годы, рассказывает ува-
жаемый академик, Г Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получе-
ны важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции -
числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтрона-
ми.
Тогда же Г Флеров и К. Петржак открыли самопроизвольное, без облуче-
ния нейтронами, деление урана.
Академик Харитон напоминает и о других научных заслугах советских
ученых - вместе с Я. Зельдовичем еще до войны он выяснил условия возник-
новения ядерного взрыва, получил оценки его колоссальной разрушительной
силы, а уже в 1941 году с участием И. Гуревича была уточнена критическая
