Он пел, я спрашивала: Что поем?
Про то, как счастия ключи куем?
Про то, как вышли все мы из народа?
Мы вышли из народа, ну и что?
Какая же народу в том измена?
За что же нас хухряют-то, за что? --
-- А говоришь ты складно, что Камена...
Пойти на танцы в клуб иль шапито?
Все радости и жизни перемена! --
Все радости и жизни перемена
Меня манили все куда-то вдаль,
Мне дней моих безмужних было жаль,
И убегала я обыкновенно.
Прочь отходила я непреткновенно,
Накинув на плечи простую шаль.
И жаль мне эту молодую шаль --
Она с девичеством неразделенна.
А после нам гражданский акт зачли,
И я от счастья горько зарыдала,
И что вы, слезы, на меня нашли?
Ты, сердце, боль мою предугадало?
И счастья дни, как воды, утекли,
Вы, песни, им несчастье предпочли.
Вы, песни, им несчастье предпочли,
Всем этим дням с благоуханьем мяты,
Когда отавы трав стоят несмяты
И, словно море, волнятся вдали.
И отлетают в стайках журавли,
И прочь уходят стайками солдаты.
Ах, Пашенька, куда же ты, куда ты?
Ушел, и молодости дни ушли.
И вот ты нем и хладен, что колода,
Так, стало быть, тебя смогли сразить,
Застав в пыли и злобе средь болота,
Твое лицо страданьем исказить...
О Боже мой, не дай вообразить
Укусы пуль, агонию исхода!
-- Укусы пуль, агонию исхода
Не надо продлевать, -- сказала мне
Сорока, восседавшая на пне
Унылой рощи, рядом химзавода. --
Скажи, во-первых, что те за забота
Воображать кончину на войне,
Тем боле, он в тылу, на целине...
Ну что же ты молчишь? С тобой зевота! --
-- Так что же он не явится, живой!? --
-- Смешно! А если стережет конвой,
Да лес, да гнус, да топи по колено!
Да что в те суке, язве моровой
Такому человеку с головой --
Всегдашние лишь узы, узы плена!
-- Всегдашние одне лишь узы плена
И я от них терпела, -- говорю. --
Ведь Пашу, их, за это не корю,
Мне лишь бы возвернуть их непременно! --
-- Дурища же ты, мать, непрошибенна
И наглая, как танк, как посмотрю.
И где сам выкопал такую фрю,
Что и по-русски-то неизреченна!
Ступай-ка ты к Антошке малышу
И будь с ним ласковенька, поясняю,
О Пашеньке ж своем забудь, прошу! --
И я стою, и молча уясняю.
Себя все поносила -- возношу,
Себя винила, ныне -- извиняю!
Себя винила, ныне извиняю...
О нет, упоена, горжусь собой:
Ведь горечь ран и плен почетный мой
Снесла и ни на что не променяю.
Судьбам ревнивым горько я пеняю,
Зачем силок порвали ясный мой,
Сломали острие стрелы златой, --
Ей гибель сладкую в вину вменяю.
Горда собой затем, что хоть влекли
К себе меня в лета его: свобода,
И радости, и жизни перемена, --
Вы, песни, им несчастье предпочли,
Укусы стрел, агонию исхода
Всегдашнего, и узы -- узы плена.
ВОЗМЕЗДИЕ
Родить бы уж! Наскучило таскаться!
-- И осень ей немедля в ум вошла --
Как ты со мной могла не посчитаться,
Когда я на перрон тогда сошла?
Нашла момент и поводы считаться! --
И повернулась вдруг и прочь пошла,
Оставив в полночь сникнувшую духом
Меня с ребенком, рухлядью и брюхом!
Ведь знали -- еду к вам не на курорт,
Ведь вы войне обязаны визитом,
А не она б -- меня ни Бог, ни черт
Сюда бы ни с присестом, ни с транзитом!
Родители вы, точно, первый сорт!
Ну как пенять всем прочим паразитам? --
Они уж от издевок-то не прочь! --
Ведь он вам внук, а я -- родная дочь!
Что, не по нраву? -- отвернули морды...
Что ж, мама, ты не ешь: щи холодны!
Я понимаю вас -- со мной вы горды
И есть не будете, хоть голодны.
Но к хлебу что за ненависть! Вы -- лорды?
Работать вы, конечно, не годны,
Но вы годны чрез город припираться
И обжирая внука -- нажираться!
Да, ты права, я не была такой --
Да вы ведь и святого соблазните!
Отец с рукой, о Боже, стыд какой!
Как вы позор мне этот объясните --
При общей нашей трудности такой?
Мне слов моих не стыдно ль? Извините!
Но приговор ваш несколько суров:
Не знала, что стыдиться надо слов!
Живот вот! Опростаться бы скорее!
О, вы, конечно, правы: лишний рот!
А вы меня нисколько не добрее,
А даже несколько наоборот...
Но это грустно мне всего скорее:
Не тот, как говорится, оборот.
Но грусть мы не пришьем сегодня к делу,
Поэтому давайте ближе к делу!
Что пишет муж? Советует домой.
Он говорит, что немец может выжить,
А с заварившеюся кутерьмой
С ребенком будет очень трудно выжить.
Поэтому и ехать смысл прямой
И выжать все, чтобы конечно -- выжить.
Как вы? Ну что же мне ответить вам --
Уж как-нибудь потерпите вы, мам!
Вас на горбу моем тащить в дороге
Затея не из легких пустяков,
Да не пришлось бы уходить в потоке:
Шанс выжить в нем совсем уж пустяков.
Боюсь, что немец поджимает сроки,
Отъезд за днями более рисков.
Так вы уж на меня не обессудьте
И, если можно, то надежны будьте.
Опять за Волгой крекинги бомбят --
Ну, что ни ночь, то как с цепи сорвались!
Опять за Волгой крекинги бомбят,
А мы все извелись тут, измотались,
Все ночью долгой крекинги бомбят, --
Свернуть к вокзалу бы не догадались!
Что ж не едите? Сколько ж вас просить?
Я не пойду вас с ложкой обносить!
Ведь нам пора в дорогу собираться,
Мы повезем с собой одно брахло.
А вам, я, лучше, думаю, остаться --
Конечно же возьмем с собой брахло,
Чтоб было продавать и нам питаться,
Да не осталось и вещей -- брахло!
Взглянул бы муж: узлов-то у зазнобы,
Живот еще, да уж родить давно бы!
А ведь в дороге время подопрет!
Как раз среди бомбежек и содома.
Я все как будто знала наперед.
Ах, никуда не ездить, быть бы дома!
Но если немец нам лицо утрет,
То мы -- под силу легшая солома.
Нет, лучше в чистом поле меж печей,
Чем здесь полечь -- под градом кирпичей!
Нет, Господи, бежать, бежать отсюда!
Куда бежать? Там, говорят, совхоз.
Ведь нынче молоко такое чудо,
Что слышать не могу о нем без слез.
Ведь нам в совхозе было бы нехудо,
И что нам их ЦОСТРОМ и что завоз!
Там, как за каменною за стеною,
Я -- скотницей и мой малыш со мною.
Подумайте -- молочная река --
Ну что там в сказке -- в берегах кисельных!
Нет, мама, нет, работа нелегка --
Да я ведь не из барышень кисейных.
А радость-то там на помин легка --
Не в облацех -- в вещах минутосейных.
Сестра моя там Валя и к тому ж,
Узнав, где я, воротится и муж.
Грибов-то, ягод! Не увяжешь гужем --
В Касимове так было до войны --
Когда на выработке жили с мужем,
Бывало рыбы -- подолы полны,
Поужинаем, служим, да не тужим,
Икру набалтывали до весны, --
Да Павел ведь не мастер уживаться...
Нам в путь, а вам -- счастливо оставаться!
Все лишнее -- давно уже у вас,
Да одеяло, да подушек ворох...
За мной Курындин явится сейчас...
Проверим -- не забыли ли что в сборах,
Шесть мест, не меньше -- вот и весь мой сказ.
Что ж не идет Курындин? Не из скорых...
Да, вы тростите про велосипед --
Какое же добро велосипед?
Но я должна подумать о ребенке!
Конечно, где вам помнить прошлый март
И как у сына вспыхнули глазенки,
И счастливый ребяческий азарт,
С которым он вцепился в колесенки.
Он только удивлялся: Не стандарт? --
Слетит с седла, как рыбка, но не плачет,
Лишь спросит -- Не стандарт? -- и озадачит.
А как же он расстроился, когда
Узнал, что "нестандарта" с ним не будет,
Как он рыдал! Я думала тогда,
Его отчаянью конца не будет...
Я не могу быть так жестока, да,
Беру и этот -- что с меня убудет?
Подумайте -- семь бед -- один ответ,
Так что возьму седьмым велосипед.
Как рад он -- слушайте! Ведь колокольца
Звенят не так, как этот райский смех --
Не огольца, папаши-добровольца! --
Или органа самый чистый мех!
Ведь и когда вам смыливали кольца --
Так звонко не смеялись вы на грех, --
Тогда вы шли с отсидки по порошам,
А смех ваш был негорьким и хорошим.
Отец, я помню хохот ваш густой,
Когда вам били зубы со сноровкой.
Как вы смеялись, человек простой,
Уйдя со свекловичкой иль морковкой
И возвращаясь с сумкою пустой
Ко мне -- пустой девчонке и неловкой,
Но не порожней бедами, в один
Из месяцев задолго до родин.
Я вас любила! Да! Ну что ж молчите!
Безмолвия не надо на порог!
Ах, даже молча, молча -- вы кричите!
От ваших уст отъемлется парок...
Зачем вы слезы из меня точите!?
Я поняла уже! Какой урок!
Так невиновной долго мне виниться?
Как вы посмели вновь во сне явиться?
Какая пытка -- словно наяву --
И эти сборы в долгий путь без прока!
Ах, мама, мама, я вот так живу!
Так вы из-под земли, где стебли дрока --
Вот отчего вы шли не смяв траву --
Ах, как не жестко! Только так жестоко!
Как обогнули вы, взойдя на двор,
Кусты вам ненавистных помидор?
Ну вот опять тоска меня снедает,
Что вас она сгубила на корню --
Ведь помидора не надоедает --
Откушивай хоть десять раз на дню --
А мама между тем недоедает --
Подумать мне над этим, не возню
Затеиватъ с кустами! Сколько срама!
Не снитесь больше мне, отец и мама!
Подите прочь, не вешая голов!
Не попадайтесь больше, ради Бога!
По вашим лицам видно и без слов,
Что чувствуете вы себя неплохо.
Отец немножко лишь седоголов --
Бритоголова ты. Ступай без вздоха,
Без жалобы -- что пользы горевать --
И горечью нам сердце надрывать!
Ну что же ты не говоришь, что рада?
Ты, верно уж, не рада ни черта!
И крошечный кусочек рафинада
У внука не изъемлешь изо рта...
Уходишь так, не подымая взгляда?
Ну и родительница -- срамота!
Ну хоть в последний раз-то оглянитесь...
Подите вон и больше мне не снитесь!
А я проснусь и побегу стремглав
Послушать сына легкое дыханье,
Себя поверх неслышно распластав,
Вся содрогаясь в рыке издыханья...
И он, во сне ручонку опростав,
Вдруг переменит позу и дыханье,
Проснется, помолчит и горячо
Шепнет мне: Мама, мамочка, ты чо?
-- Ты не уйдешь ведь от меня? -- Смешная...
Мне некуда покамест уходить.
Вот если утро подойдет -- не знаю... --
-- Побудь со иной! -- Могу и погодить...
-- Я так несчастна! -- Правда. Я ведь знаю.
Так я могу на двор не выходить! --
-- Ну что ты! Нет, без воздуха, как можно?
Ступай, играй! Да бегай осторожно.
Смотри-ка что за утро занялось!
День обещает быть весьма погожим.
Побегай, а дыханье занялось --
Сядь на скамью и приглядись к прохожим --
Быть может, и увидишь... Занялось
Во мне опять все... А чуть позже сможем
Съесть миску помидор в один присест...
Вот тоже кушанье... не надоест...
АВВА МАРИЯ
"Я убит подо Ржевом..."
ИЗ ПИСЕМ ОТЦА
Иду и думаю -- на кой мне ляд
Отец мой ветреный, сей муж вальяжный,
Пускай глаза по нем еще болят...
В ярчайшей клумбе некий старец, влажный
От глины и песка, метнул мне взгляд
Младенчески доверчивый и важный.
Он тырк лопатой в землю, что-то бурк!
-- Жидков... -- а он мне мягко: Эренбург...
