Так при оценке дорогого братца
Вам на меня всех лучше опираться.
Узнав о нападении на нас,
Пробормотал он: "Дня здесь не останусь.
На сборный пункт я побреду тотчас.
Там, если надо, ночевать останусь.
Ах, Ольга, вот уж радость-то для нас:
Ведь так, пожалуй, я с тобой расстанусь.
Мне станет смерть желанная жена,
А бронь и на понюх мне не нужна.
Вот и прекрасненько! И повоюем!
С кем? С Гитлером? Чудесненько, ей-ей!
Мир -- хижинам! Война -- дворцам! Ату им!
Чужого не желай! Свое -- жалей!
Вотрем землицу эту нам, а ту -- им.
Мир на земле, а в волосах елей!" --
Сказавши так, он отошел в пункт сбора,
Добавив, что теперь придет не скоро.
-- Но не хотите ль вы сказать, что брат
Ваш жаждал гибели всерьез и скорой?
-- Нет, просто за отчизну он был рад
Отдать ту жизнь, несчастлив был в которой.
Оно конечно -- Ольга -- сущий клад.
К тому ж, он очень увлекался Флорой,
Ну и -- Помоной... -- Имена двух дам?
-- Нет: по полям скучал и по садам. --
-- Он подлинный был друг своей отчизне! --
Вскричал на это, как безумный, гость.
-- И, зная истинную цену жизни,
Он воспитал в себе святую злость.
А в наше время размазни и слизни
Ее, как шляпу, вешают на гвоздь,
Смотря в глаза! Да им и дело в шляпе!
И сын такое написал о папе!
Тут Тетушка, подняв горе глаза,
Промолвила: "Увы, мой бледный юнош!
Кем не однажды пролита слеза!
Позвольте, я затем и строй пою наш,
Чтоб в том ему не смыслить ни аза!
Ну что вы гладите по острию нож!
Быть может, чаю вам еще налить? "
Но грустно гость в ответ: "Душа болить
Сносить кощунственную точку зренья
На всех нас, как на юмора предмет..."
-- Ах, что вы, это ведь не из презренья!
В том есть немало времени примет...
-- Да ваш племянник и вне подозренья.
Вот только б не наделал больших бед...
-- Каких же бед? Не поняла немного...
О чем вы? Поясните, ради Бога!
-- Вы понимаете, есть некий стиль
Быть в наше время "гомо социалис",
Все остальное ерунда и гиль.
Так вот. Как бы они не отказались
Принять на веру этот странный "штиль",
Не заключив о нем, что "аморалис".
-- Но он отнюдь не враг, не диссидент...
-- Но стих его содержит... прецедент.
-- Усвоенный им "штиль" не больно ловок, --
Прервала гостя Тетушка сейчас, --
Но не содержит никаких уловок,
Направленных на разоренье масс...
-- Но в нем такая пропасть подтасовок! -
Взревел уж гость. -- Я вам повем зараз:
Где он берет столь женщин озверелых
И пишет! Где он только усмотрел их!
Не может мать столь зверьей бабой быть!
-- Мать никогда другою не бывала!
-- Не может женщина волчицей выть!
-- На памяти моей она вывала!
-- Не станет сына мать до крови бить!
-- Представьте все-таки: она бивала!
-- Так что ж она -- крутее кипятка?
-- Отнюдь! Она прекрасна и кротка!
-- Как может быть она небесный ангел
При жутком обращении с детьми!?
-- Да мой племянничек-то бес, не ангел, --
Сказала Тетушка, -- вот черт возьми!
Не Пушкин, сукин сын Дантес, не ангел,
А кое-что похуже, в толк возьми,
Товарищ! (если с князем: "Вот в чем дело,
Князь! Что вы смотрите остервенело?").
В душе он, видите ль, аристократ,
А внешне скромен и благовоспитан, --
Да нам-то что с того? Покойный брат
Следил, чтобы, премудростью напитан,
Не стал он, Бога ради, как Сократ
И приобрел чтоб пролетарский вид он.
Но вы представьте: этот эрудит
Не метит в враны! В соколы глядит!
Какой-то Датский принц, какой-то Гамлет,
Носящийся с отравленным отцом,
Которого сковал не по годам лед,
И в собеседованьях с мертвецом
Он черпает подпору... Сколько вам лет?
Вам за шестьсят? Двенадцать и с концом!
В двенадцать лет кто не бывал принц Датский?
Бесспорно, взрослый вид, но ум -- дурацкий!
Вы приведете веский аргумент,
Что в этом возрасте или чуть позже
Дивизией командовал Дик Сэнд
И кораблем Гайдар -- но те ли дрожжи?
И наши дети пьют уже абсент!
Чем беспомощней -- тем для нас дороже!
И выклик наш: "Ах, вырастешь когда ж?!!" --
Поверьте, просто выспренная блажь!
Блаженны, кто детей за ручку водят
До самой старости последних сих,
От них же искусительство отводят,
Их думать приучив от сих до сих, --
А чуть ребенок взросл -- его уж содят! --
Ну нет, избави Бог несчастий сих!
Пока есть дяди из кремня и стали --
Не надо, чтобы дети вырастали!
-- Но вы в ошибке! -- восклицает гость, --
Ведь метод проб, ошибок и попыток --
Он щуп и знамя! Палица и трость!
Вы правы, что избави Бог от пыток!
Но в остальном всем -- как собаке кость
Весьма полезен трудностей избыток!
Так тяжкий млат дробит стеклохрусталь,
Зато кует, как говорится, сталь! --
-- Ах, ничегошеньки-то не кует он!
Но огрубляет норов молодой, --
Сказала Тетушка, -- вам через год он!
К лицу ль, скажите, деве молодой
Боксировать с мужчиной? Ведь убьет он!
Что до Антоши, то большой бедой
Была нам смерть отца в войне кровавой
И материнский суд, куда как правый!
Отец наш умер на войне, а мать
Сошла с ума от пытки неустройством.
Вольны вы выдумки не принимать
И гибель на войне считать геройством, --
Ну да, вы в полном праве полагать,
Что вы с героем состоите свойством,
Заботами лишь коего страна
Россия и Европа спасена.
Да, это он в армейском полушубке
Прошел Европу из конца в конец,
Спас вас и вашу дочь от душегубки,
И вы вот живы, ну а он -- мертвец.
Так вы шепните бабе-однолюбке,
Что ради вас осиротел юнец,
А муж, чтоб вам пожить, пошел кладбищем.
Что? Нет! Прибьет и косточек не сыщем.
Давайте лучше пробу отложим
Времян до лучших -- что вам за забота?
Давайте-ка мы скорби убежим,
Что хуже всякой пытки... Вам зевота,
Ваше сиятельство? А мы дружим
С несчастьем нашим крепко: дом, работа.
Так песню нам поставите в вину ль? --
А в перспективе что же -- круглый нуль?
Мы просим вас, оставьте нам возможность
Вкушать, пока вкушается еще,
Ребенка ненамеренную сложность
Во взрослости, где с выдумкой тоще.
Она вернее, чем благонадежность
Того, кто лицемерит вам нище,
По службе, сколь возможно, продвигаясь...
Попробуйте понять нас, не пугаясь.
В ХОМУТОВСКОМ ТУПИКЕ
Мы жили в Хомутовском тупике:
Я, мама, наш А.И. и тетя Валя.
Висели занавески из пике,
Их колебанья ветра отдували.
В саду приятным голосом Трике
Пел наш А.И. И страсти бушевали,
И мать срывалась, отказав сплеча:
"Гнала бы ты в три шеи скрипача!"
А.И. -- скрипач! Но если б только это!
Он -- кларнетист, саксофонист, жилец!
Он -- выдумщик столь милого куплета,
Что веселее, чем весь Ежи Лец.
Ему весь двор наш смотрит в рот за это.
Еще он -- рыцарь, донжуан, подлец!
Его мы любим: я и тетя Валя.
А мама -- нет. И Тетушка едва ли.
Что за беда! Поет его кларнет,
Рыдает саксофон, смеется скрипка
И льется голос, вкусный, как ранет,
И у прохожих на устах улыбка,
А от ребят отбою вовсе нет.
И только мать вздыхает: "Ах, ошибка,
Что ты его призрела у себя.
Он как-нибудь уж подведет тебя!"
Мы ждем, а наш А.И. нас не подводит.
Утрами заливается щеглом,
В кино на собственные деньги водит,
Он в полдень пропадает за углом,
Пришед с работы, сказки он заводит,
Он машет языком что помелом,
Чтоб все к досаде вящей тети Вали
От смеха животы понадорвали.
У нас и днюет, и ночует двор,
Золотозвездый и золотошарый.
Заходит в гости Вячеслав Григор,
Один или с супружескою парой,
Затеять чрез окошко разговор
С моею тетей, женщиной не старой.
Она же у окна стоит как раз
И начиняет вишней медный таз.
Она высокороста, узкокостна,
Подчеркнуто, мучительно умна,
Лицо печально и великопостно.
-- Да что же вы стоите у окна,
Зайдите в дом -- ведь это же несносно! --
Воскликнет, деланно возмущена.
И слышит их ответ почти что хором:
"У нас билеты в "Колизей"!"(иль "Форум").
И все стоят, пока оград ажур
Не растворится в летней ночи робкой,
Покамест не затеплим абажур
Над мраморной клеенкой с книжной стопкой,
И радио ежевечерний жур
Не подарит "Фиалкой" иль "Холопкой"...
-- Зайдите же в светлицу со двора!
-- Нет, нет, увольте, нам совсем пора!
О вечер! -- Время музыки и чтений.
"Айвенго", "Тома Сойера", Дюма,
Когда струятся в дом цветки растений
И даже трепетная ночи тьма
Полна для сердца милых привидений.
И вскрикнешь вдруг -- как бы сойдешь с ума,
Но только лишь от бури происшествий!
Вот сладостнейшее из сумасшествий!
Не спать, но постепенно усыплять
Рассудок, удаляясь от тревоги,
Вечерней сказкой скуку дня заклять,
Чтоб радостным и сильным быть, как боги,
Воображенья сторожей растлять,
Чтоб стать свободным, как оно, в итоге,
Чтоб пальцами блаженства нас настиг
Таинственной удачи высший миг.
Не удивительно ль, что сопряженье
Нейтральных звуков, дремлющих в строке,
Такое пиршество воображенья?
Ну не с богами ли накоротке
Становимся мы в медленном круженье
На знаками протравленном листке?
Каким очарованьем воплотится
Как бы очам и человек и птица!
И наяву услышишь гам лесной,
И запах трав над полом растечется,
И сложишь голову в ковыль степной,
Где Игорь с половчанами сечется,
Или воскреснешь с братией лесной,
О коей в мыслях сам король печется,
Иль в душном мире каменных громад
Услышишь вдруг вербены аромат.
А по Москве, читающей романы,
Презрев суровый паспортный прижим,
То пробредут раблезские гурманы,
То Вечный Жид, умом не постижим,
Протащится в одесские лиманы, --
И лунный свет, обманно недвижим,
Сомкнется занавесками из шелка
От соловьиного густого щелка.
А эти травы королевы Маб,
Торчащие в любом дворе московском!
Какой гордец душою к вам не слаб! --
Не обязательно лишь в Хомутовском --
Возьмите на Пречистенке хотя б,
Остоженке, или в Спасопесковском,
Где просто борщевик или лопух
Вас вдруг рассыплет в прах! Развеет в пух!
Читатель! Берегись очарованья,
В ночи струимого борщевиком!
Зане, какого бы ты ни был званья,
На продпайке ни состоял каком,
Будь с высшим или без образованья,
Будь производства передовиком
Иль задником для выдвиженцев в люди, --
Ты -- мертв, ты замер, словно гриб на блюде.
Не шампиньон какой, нет -- дождевик,
Простейший гриб в крапивном огороде,
Что шепчешь ты? "Проклятый борщевик,
Ну погоди, змеиное отродье,
Ужо тебе!" Ах, стоит ли язык
На них и тратить, Ваше Благородье?
Нет, так не совладать с борщевичком --
Вы как-нибудь уж так -- бочком, бочком --
К спасительной для вас реке асфальта,
Где воя сыплет искрами трамвай.
Ах, сталь сердец! Ах, груди из базальта!
Ну вот вы на панели -- не зевай --
Пусть позади огней кошачьих смальта,
А все же лучше -- рта не разевай,
Не то -- не ровен час -- погоня будет.
Бежим, пока Оруд еще орудит.
Но вот на город сходит тишина
