Тут содержимого как раз с избытком,
Чтоб огонек до донышка проник
И чтоб не умножать числа попыткам...
Пить надо с чувством горький сей родник.
-- Пить надо с чувством горький сей родник --
Как славно сказано, мой черный витязь. --
-- Одни вы только и не кипятитесь,
А прочих всех -- как подменяет вмиг.
И хорошо, коль только схватит тик,
Иной срывается -- тут берегитесь.
Иной так даже крикнет "отъебитесь!" --
Но пользы в этом нет тому, кто дик.
-- Дичиться пользы нет? Так я не буду... --
-- Не я ведь виноват, я не жесток... --
-- Брависсимо! Давай сюда посуду! --
-- И дуть не надобно: не кипяток. --
-- Что ж, стану дуть, не дуя, этот ток. --
-- Так помните. -- Не бойся, не забуду!
-- Так помните! -- Не бойся, не забуду...
Отпью немедленно, к чему тянуть...
Ну вот и все... На дне осталась муть,
Ее глотать и лишне, и не буду.
Как думаешь, Критон, сегодня ль буду
"В жилищах их" на горняя взглянуть?
Иль -- биографии, анкеты... нудь... --
-- Сократ, тебя оплакивать я буду. --
-- А и поплачете. Труд невелик.
-- И похороним. -- А и похоронишь,
Когда меня сквозь пальцы не проронишь.
Но может, наскребешь каких толик...
Но специально гнаться -- не угонишь...
Я далеко... передо мною... лик...
-- Я далеко. Передо мною -- лик, --
Вот все, что он сказал перед кончиной,
И не продолжил... замер в миг единый...
Скажи, Критон, мне, что такое -- лик?
-- Ксантиппа, есть лицо, но есть и лик.
Тут разница меж веком и годиной,
Иль комариной песни с лебединой,
Но что сказал Сократ, так то был -- лик.
-- Я внутренно была готова к чуду,
Ведь он сказал. "Ксантиппа, не умру", --
И приговор сочла я за муру.
Так оценить великую причуду!
Случившееся мне не по нутру,
И только изумленья не избуду.
***
Пока вы вашей тетке слезы лили
Он видимо разочарует нас
На что живет презренная сей час
Проникнуть то что виле поручили
Отступничество сделать это в силе
От поля к полю на глаза лишь с глаз
В Элизиум без бурь и без прикрас
Что неподступен самое могиле
Все лучшее а главное язык
Я с тем и говорить теперь не буду
Не замочив подошв прошел родник
Я ваших слов до смерти не забуду
Какой чудовищно безумный лик
Приду в себя ли отойду ль избуду
XIV. Время
Приду в себя ли? Отойду ль? Избуду?
Анахорет, читающий Бог весть
Какую гиль, но как благую весть,
Дух проливающий и тще и блуду.
Жидков, принявший даму за паскуду,
Не пожелавший ранее и лезть, --
Теперь густою ниткой тянет лесть
"Больному скудоумному сосуду".
Почто почтил еси, Отец Святой?
Меня ведь контролеры подселили
В купе, чтоб вкупе плыть нам пустотой.
Бог знает, чем ее вы наделили --
Разумством, вежеством и чистотой, --
Пока своей здесь тетке слезы лили.
Пока вы вашей тетке слезы лили, --
Сознайтесь, батенька, бахвал пустой, --
Не мыслили ль с последней прямотой
Вы паки обо мне и братце Виле?
Ведь вы бы меня очень удивили,
Сказавши с благородной простотой:
Пусть с благодарностью пьет взоры той, --
Когда б о Виле знанья не явили.
Ведь та же ненависть к властям у нас,
Что и Жидкова, и при том -- с измальства.
Мы презираем всякое начальство,
Не сразу поощряющее нас.
Но ваш Сократ -- известное канальство.
Он, видимо, разочарует нас.
Он, видимо, разочарует нас,
Как поступающий неадекватно
Тому, что социально и приватно
Вещает он для греков и для нас.
Зачем он в заблужденье вводит нас,
В речах внутрикелийно, накроватно --
Не избегая кары, что превратно
Слепая чернь обрушила на нас?
Ах, Виля презирал их каждый час
И, называя идолами жести,
Со школьных лет уже мечтал о мести
Учителям и матушке на час,
Что Тетушкой его слывет в сем месте
И что живет, презренная, сей час.
На что живет, презренная, сей час,
Когда и Тасс унылый, и "Известья",
И радио разносят всем известья,
Что умер брат позавчера в сей час.
Что где-то не на небесах сей час --
В конце столь длительного путешестья --
Приобретет и честь, и благочестье
Факира или рыцаря на час.
Недаром брату этот МИГ вручили!
Недаром брат пытался столько лет
Освоить каждый небольшой секрет.
Какому классу Вилю научили!
Куда вам, господин Анахорет,
Проникнуть в то, что Виле поручили!
Проникнуть то, что Виле поручили,
Немыслимо. Он выдал все ТУДА.
Ага, вы, вижу, поняли... Ну да...
Учители-то вот что получили!
Но... вы тут мыслишку одну всучили,
Что умный -- не предатель никогда,
Что с умного -- все -- как с гуся вода, --
Иль вы в стишках -- все не про то строчили?
Что сколько б у груди нас ни носили,
Ни вскармливали млечной густотой, --
Мы не должны, как только нас взбесили.
И каждый, кто с наивной прямотой
Облагородит прелесть простотой
Отступничества, -- сделать это в силе?
Отступничество сделать это в силе,
Напрасно б мы грозили тут тюрьмой,
Напрасны даже деньги, Боже мой,
Где материнская любовь не в силе.
Бессильны и Гайдары, и Кассили
С их белым светом и кромешной тьмой, --
Равно познает, где ей путь прямой,
Душа, когда б ей ног не подкосили.
Стоит свобода ей и стоит глаз,
И нет уже ни дна ей, ни покрышки,
И крылышки рулят к последней вспышке.
И только впереди и сзади глаз, --
И газу, газу -- прочь от вышки к вышке,
От поля к полю, на глаза лишь с глаз.
От поля к полю, на глаза лишь с глаз,
И небо -- одиноких благостыня...
Но ты перенаселена, пустыня,
Не скрыться, не уйти -- повсюду глаз.
И, Господи, пока хватает глаз,
Сомнительней литании летыня,
И облака, то горячась, то стыня,
То в холод, а, то в жар бросают глаз.
И в высоте "Прослушайте известья", --
Так значит -- беспомощен был и брасс, --
Нам каплет вверх по получасу раз.
И как проникнуть -- полное безвестье --
В желательное райское поместье,
В Элизиум без бурь и без прикрас.
В Элизиум без бурь и без прикрас,
Что отличался бы от нашей дури,
Не проскочить по пепельной лазури --
Туда и космос не проводит нас.
Ни женский пеплос, ни лихой Пегас
Не вызволяют нас из-под деюри, --
Ни скитней тюре, ни смурной микстуре
Нас не приблизить к Царствию на влас.
Пусть лишь математической рангили,
Высоким танцам хореохарит
И рифмоволн просчитанной бегили
Дан в память -- так эфир нам говорит, --
Слог, коий речь ничья не повторит,
Что неподступен самое могиле.
Что, неподступен самое могиле?
Ты, мальчик, ошибаешься. Безмен
Уже отяготила горсть измен, --
Там, в горних, в мирозданья эпистиле.
Предатель, ищущий себя в бегили
От родины, он хощет перемен
В стране сенаторов или камен, --
Равно, куда б его ни исхитили.
Измена -- почкой распускать язык,
Какой бы слава ни казалась лестной,
Во имя той, что нам дала язык.
Прекрасно славен только неизвестный.
Молчанье красное, обычай честный --
Все лучшее, а главное -- язык.
Все лучшее, а главное -- язык,
Не подтирающий порог у Мильна,
Не треплющий с восьми и до семи льна,
Но тот, что сам себе всегда язык.
Невнятен черни подлинный язык,
И только общность, к звуку щепетильна,
Преймет, когда смиренна и умильна,
Простой и восхитительный язык.
Но с этой мыслью гонят нас отвсюду.
Несчастный Виля! Так обнять штурвал,
Что и прозектор еле оторвал!
О, мы достойно празднуем Иуду.
Кто миг измены не переживал,
Я с тем и говорить теперь не буду.
Я с тем и говорить теперь не буду,
Кто не Вильям Шекспир, не Вильям Питт,
Кто множество раз в жизни не был бит
И не бежал раз в жизни ниоткуду.
Не предал ли Христос допрежь Иуду:
Тот подбивал, а этот лишь подбит.
Но беспредельный блеск, что нас слепит,
Один сродни предательству и чуду.
Предатель -- гениальный ученик,
Отступник всякий, кто превысил меру:
В модель Мадонны он возвел Химеру.
А тот, кто бросил строгих душ Парник
И по воде, подобно водомеру,
Не замочив подошв, прошел родник?
Не замочив подошв, прошел родник
Как по суху -- вот квислинг расчудесный
И контестатор всякой силы пресной,
Которой, кстати, сотворен родник!
Открыть высокой мудрости родник
Для всякой разной шушеры окрестной, --
Чрез то ей не занять сей огнь небесный,
Но всякий пей теперь -- тебе родник!
-- Простите перебью, а то забуду, --
У Матюрена есть роман "Мельмот", --
Никак оттуда строчку не забуду --
О том, что душу продает всяк тот,
Кто, жизнесловий не приняв, живет...
-- Я ваших слов до смерти не забуду.
-- Я ваших слов до смерти не забуду.
Теперь позвольте -- выйду покурить.
Он поспешил ей двери отворить,
А сам остался думать про Иуду.
Произвела в нем странную побуду
Девица бледная, что говорить!
Да не могла б с собой что сотворить --
Он бросился по клацанью, по гуду.
И вдруг к стеклу оконному прилик
Смущенно, страстно и уже бессильно,
Весь спазма зренья, желчи и колик.
-- Такую смерть, -- он зашептал бессильно, --
Вручает рок, а ревность тут бессильна!
Какой чудовищно безумный лик!
Какой чудовищно безумный лик!
Как раз над Леной мост лежал в том месте,
И полосы стальные в перехлесте
Упругих шпал вязали бык и бык.
Но вот что он увидел в этот миг:
Его попутчица -- со зла? Из мести?
(Когда бы даме в ум пришло процвести...) --
Слетала вниз, как падающий МИГ.
Ко дну -- неохватимому сосуду,
Где Вечности прозрачная черта
Преполовила бык и бык моста.
В объятья Сулейману ибн Дауду,
В Алкивиадоград, к стопам Христа.
Приду в себя ли? Отойду ль? Избуду?
XV. Вечность
И ненависть стенаньем не избуду,
И о любви добормочу до звезд,
И руки, и колена вперехлест --
И так сидеть до закосненья уду.
Почто пролил скудельному сосуду
Такую муку, горшую корост,
И эту плоть, что бело-алый грозд,
Подверг еси томлению и зуду?
Почто еси не уподобил той,
Кого одну блистать определили
Разумством, вежеством и чистотой --
В мирах, которыми нас обделили --
Затем, чтоб под хрустальной высотой
Чужим рекам мы наши слезы лили?
Чужим рекам мы наши слезы лили
И праздновали вражеский постой,
Встречая тех сердечной теснотой,
Кого над нами властью наделили.
Вся соль ушла -- нет горечи в солиле.
Ты ищешь влаги малышу -- постой:
Пусть с благодарностью пьет взоры той,
Кого все беды мира не растлили.
Что делать -- может, он грядущий Спас,
Смотри, какой прозрачный и лядущий,
Но голос, чуть прорезался, уж бас.
Читай псалом: Единый, Присносущий,
Окутай от сомненья в сон грядущий
О родине, давно забывшей нас.
О родине, давно забывшей нас,
Но даже в забытье своем зовущей, --
Молись в колонне, к западу идущей:
Быть может, вспомнит и постигнет нас.
К нам низойдя, тотчас догонит нас
Иль тучкою, иль песенкой плывущей
Она и грянет: Ты, поток ревущий,
