И отчего ты головой поник?
Столь светел твой младенческий дневник
Про полувзор в сиянии невинном,
Что осенил мерцаньем голубиным
Он и Акрополя зловещий лик.
Твой ясный взор -- ищу его повсюду, --
Пошли мне поскорей двуокий свет
Своей звезды, подобной изумруду. --
-- Да, -- говорит язык, -- а сердце: Нет. --
-- Но может измениться твой ответ? --
-- Да, если самое себя забуду.
Да, если самое себя забуду.
Подумай-ка, а будешь ли ты рад
Услышать "да" того, кто не Сократ,
Внимать пустому звонкому сосуду?
Вот ты Однако принял за причуду
Ума под бременем тяжелых трат,
И этот ум -- величиной в карат
Игрой ты уподобил изумруду.
Сколь мал бы ни был он и сколь велик
Он ни казался вам на расстоянье, --
Прошедшее имеет тьму прилик, --
Его игра -- всего лишь состоянье,
Где все решает противостоянье:
Источник света -- глубина -- и лик.
Источник света -- глубина -- и лик
Младенческий, как поле, разделенный
В той глубине тем светом и влюбленный
Во все, что свет. Свет добр и свет велик.
Скала в зеленом вихре повилик
Благоухает свежестью зеленой.
В ограде, белым солнцем раскаленной,
Зеленой дверцы удивленный всклик.
Я, кажется, готов поверить чуду
Прихода в камне, легкого шажка,
Провеявшего на лицо остуду... --
-- Но твой обзор... он одноок пока... --
-- Мне, правда, не забыть о нем, пока
Воспоминаний детства не избуду.
***
По счастии слезу мы все пролили
Недоуменьем изъерзало нас
Пока сумерничать не капнул час
Кому бряцать и кликать поручили
А чистый пух земли где отдых в силе
На самоличный лад на разный глаз
Прекраснейшая птица без прикрас
Повинна времени но не могиле
Когда молчит любой другой язык
Кого перечислять уже не буду
Высокого и светлого родник
Поправите когда кого забуду
У каждого из них лицо не лик
Священной оторопи не избудуIV. Фидий
Священной оторопи не избуду:
Из олимпийской выси на позор
К нам следует небесный ревизор
Взглянуть на немудрящую паскуду.
Налощиваем паглазы, полуду,
Подвязываем повязь и подзор
И за околицей несем дозор
Со сна до кислого косненья уду.
Зачем визит назначен на теперь,
Не на тогда, когда нас веселили
Урчь в животах и по дорогам мерь, --
Мы и доселе не определили.
Но радуется женщина и зверь,
И счастия слезу мы все пролили.
По счастии слезу мы все пролили
И стали с благодарностию ждать
Мгновенья нашей власти угождать,
Которым нас оне же наделили.
Столы агор во мрамор застелили
С тем, чтоб торжественность жратве придать,
Трапезует ли, может ли едать
Блаженный дух, торча перстом в солиле? --
Сего не знамо. Мякоть ананас
Золотосокую и тук говядов,
Окорока свиных и конских лядов --
Конечно, лопает наш патронас.
А будет ли отведать наших ядов, --
Недоуменьем изъерзало нас.
Недоуменьем изъерзало нас,
Что и божественному провиденью
Быть ближе к своему произведенью
Мешает их Олимп или Парнас, --
Что им пришло покинуть их оаз
И, словно рядовому привиденью,
Многоочитому являться бденью --
Чтоб стать со всеми прочими на аз.
Сечась лучом или дождем мочась,
Таких, почти что азбучных, омег ли
Они бы, сидя у себя, избегли
И шастали бы по верху, лучась,
Заочно нас обыгрывая в кегли,
Пока сумерничать не каплет час.
Пока сумерничать не капнул час,
Богам живется веселей, чем людям, --
Мы их за это осуждать не будем,
Особенно потом, но и сейчас.
Поздней им скажут: Подана свеча-с, --
И мраморная дрожь пройдет по грудям,
И мы, мы ничего им не забудем,
Припомним каждый человеко-час.
Ну, а пока... они нас отличили,
Как взыскивают боги: се грядут! --
Кобылы в ужасе ушми прядут.
Жуки слышнее в дубе заточили.
Гремят в кимвалы и кричат: Идут! --
Кому бряцать и кликать поручили.
Кому бряцать и кликать поручили,
Тот рад бездельничать. Бросают фрахт
Суда, и поднимаются из шахт
Все те, кого мы в шахтах заточили.
Мы, правда, их слегка переучили
На пахту в недрах мозглых гауптвахт, --
Бросают вахту и бегут от пахт,
Которых не успели, не всучили.
Вон, как глаза от света закосили,
Вон, как, не скалясь, улыбнулся рот,
И волос с них теперь не упадет.
От эманации земли вкусили,
Сполна вкусили, и не смерть их ждет,
А чистый пух земли, где отдых в силе.
О чистый пух земли, где отдых в силе,
Ты разомкнул тяжелых глин червец,
И в воздух вышел за пловцом пловец, --
Почуяв их, собаки взголосили.
Из тех, кого не ноги их носили,
Кто нес ковчежец, а кто поставец, --
Иной плешивец, а иной вшивец, --
И только ветер запахи месили.
Открылся каждый гинекейский лаз,
И женщины, прекрасны, безобразны,
Худы и полны, и разнообразны, --
Явились молча и с точеньем ляс,
Контагиозны или не заразны --
На самоличный лад, на разный глаз.
На самоличный лад, на разный глаз,
Но все Тезеи, а не то и -- Фебы,
Выводят под уздцы коней эфебы
Продемонстрировать высокий класс.
А иноходцы -- кожа их атлас,
Ах, тоньше, лучше, но в какой графе бы --
Знай бьются, вьются так, что и строфе бы
Алкеевой такой счастливый пляс!
Вот он взлетит на крышу, как кораз,
Нет, выше, зорче, пластая копыта,
Оставит на лазури мгу сграффита.
Но виснет юноша на нем как раз,
На землю возвращая неофита,
Прекраснейшую птицу без прикрас.
Прекраснейшую птицу без прикрас
Являет человек в седле, с ним рядом
Еще один -- своим спокойным взглядом
Упорство разлагает зверьих рас.
По рысакам попона иль аррас --
Меж тем, как воздуха по женским лядам,
Струятся вниз трепещущим каскадом
Иль стягивают стан броней кирас.
Средь этой гомозни гнедой и гили
Тряпичатой, и потного сырца,
Где, как подковы, цокают сердца,
Где каждый, словно флюгер на нагили, --
Ни на мгновенье выдумка творца,
Мужая, не приблизилась к могиле.
Повинно времени, но не могиле --
Все трогается, плещущий поток
Беспечно срезал Северо-Восток
И растянулся в тонкой загогиле.
Уже и битюги пробитюгили,
Им вслед прогалоппировал пяток
Повозок, обозначивший подток
Подопоздавшей, как всегда, рангили.
Но сутолки довольно и без их
Веселой помощи там, в гуще цуга:
Один уздой свирепой давит друга,
Всплеснувшего, как смерч и как язык,
Которым в полночь лижет звезды вьюга,
Когда молчит любой другой язык.
Но не молчит пленительный язык
Шалуньи-музыки -- она подкопы
Ведет, сверкая шанцами синкопы,
Сама себе и отзывы, и зык.
И дароносица, и козлобык
Стопами попадают точно в стопы,
Сменяются триглифами метопы,
За клобуками семенит хлобык.
Флейт и кифар веселую побуду
Прекрасно празднуют: ликейский хор
Хорошеньких мальчишек-хорохор...
Я вам еще из памяти добуду
Полуувядших нежных терпсихор,
Кого перечислять уже не буду.
Кого перечислять уже не буду, --
Так это гвалт, галдеж, визгу, содом,
Кратеры, возносимые с трудом,
Как подобает полному сосуду, --
Кадильниц, кубков, ваз, -- вообще посуду,
Что нынче украшает каждый дом,
Равно тех, кто ведет и кто ведом, --
Поскольку имена всегда в осуду.
Добавлю к этому, что всяк -- винник
Вольготно принятого соучастья --
Его и устроитель, и данник.
Если хотите, веский смысл причастья
Здесь в добровольности, оно бесстрастья
Высокого и светлого родник.
Высокого и светлого родник --
Бессуетность, покой, самодовленность;
От них и мига чистого нетленность,
Несхожесть лиц, движений и туник.
Аттических героев пятерик
Предводит им, висков их убеленность
Оправдывает медленную леность,
С какою каждый шествует старик.
За дипилонову выходят буду
Дозор и авангард, дабы принять
Богов Эллады, -- надо ль объяснять,
Что бог есть бог, так объяснять не буду, --
Их перечислю я, дабы пенять
Мне не смогли, когда кого забуду.
Поправите, когда кого забуду:
Афина, Гера, Аполлон, Гермес,
Краса торжественная без примес,
Любезная и вечности, и люду;
Нептун с Плутоном, терпящим простуду,
Деметра-мать и молневик Зевес,
За Артемидой следует Арес
И Дионис -- господь вину и блуду;
Двенадцать всех -- расход нам невелик,
Зато какое общество -- о боги! --
Эллады боги: что ни взгляд, то блик!
Вот и они, уставшие с дороги,
Стоят у наших домов на пороге:
У каждого из них лицо -- не лик.
У каждого из них лицо -- не лик,
И их глаза умны, пускай инертны, --
Здесь делать нечего: они бессмертны,
Их молодость не требует улик.
И, несмотря на множество прилик,
Их мышцы так спокойны, светлочертны...
Они прекрасны, а не милосердны,
Они щедры и не щадят толик, --
Чтоб утолить их светлую причуду
И дать нам снисхожденья образец. --
-- Сократ, безветрие? -- Нет. Так, бизец,
Давленья перепад: от быта к чуду,
Витийственный, как Фидия резец.
Священной оторопи не избуду.
***
Зачем зачем они все лили лили
Способны в легкий свет окутать нас
В один прелестный предзакатный час
Как если бы им это поручили
И кто такое выдержать был в силе
Суть пламя согревающее глаз
Моим силеньим ликом без прикрас
Сжился я с тем с чем подойду к могиле
Как повернулся вымолвить язык
Я буду именно когда не буду
Увы глубокомыслия родник
Ксантиппа я когда-нибудь забуду
Ты знаешь даже разъяренный лик
Смешной любви по смерти не избуду
V. Ксантиппа
Смешной любви до смерти не избуду,
До нетошнотного похмелья там, --
Все неотцветшим в памяти цветам
Твоим, Ксантиппа, ласки не забуду.
Духовным взором вижу их повсюду
Они за мною ходят по пятам
И льнут к воспоминаньям и мечтам
Живой листвой, влекомой к изумруду.
То был всего, наверное, пяток
Неярких роз, но взгляд мой утолили
Они верней, чем жажду кипяток.
Я думаю, они же накалили
И Запад, погасив совсем Восток, --
И аромат свой нам все лили, лили.
Зачем, зачем они все лили, лили
Нам аромат свой, разве их душа
Не истекала волнами, спеша
Придать эфиру алость кошенили,
И разве их листки не исходили
Предагонийным трепетом, шурша,
Шершавые, как плоть карандаша,
Которым на картонах наследили?
Нет, нет, Ксантиппа, -- может быть, Парнас
Иль Геликон -- возвышенней и резче
Для душ высоких: Геликон! Парнас!
Но нежной розы стоны не зловещи
И, как немногие на свете вещи,
Способны в легкий свет окутать нас.
Способны в легкий свет окутать нас
Такие поры и флюориферы
Ленивой памяти, что нет и сферы,
Где б этот светоч прошлого погас.
Должно быть, мудрой Лидии рассказ
О том, как я вяжу мои шпалеры
Иль мою руки, бережась холеры,
Тебя подвиг любви на этот раз.
Одушевясь, ты крикнула тотчас:
Даю я пир в честь дивного Сократа! --
И первою из трат явилась трата
На эти розы, кои Пан припас --
Чтоб уколоть бесценного собрата
В один прелестный предзакатный час.
В один прелестный предзакатный час --
А было, по обычаю, мне тошно,
