И у окна я как-то так оплошно
Стоял нагой, на улицу бычась, --
Поток людей редел, едва сочась,
Рдел дальний холм смешно и заполошно, --
Мне нечто засосало вдруг подвздошно,
И женщина возникла, тут случась.
Ее лучи заката промочили:
Стал алым белый вышитый воздух,
В глазах ее был виден стойкий дух.
Они меня в свой легкий круг включили
На фоне плит и прочих нескладух, --
Как если бы им это поручили.
Как если бы им это поручили,
Ее глаза, окинув мой дворец,
Меня спросили: Вы и есть мудрец,
Которого нам так вот и всучили?
Тобой ли, чудище, нам источили
Плевы в ушах, высоких струн игрец,
Забавных несуразностей творец, --
И так меня на месте уличили.
И так невыносим был сей афронт
С тем, что теперь так ловко раскусили,
Тому, кого зазря превозносили,
Так дружелюбно покивал мне зонт,
Что я, смутясь, ушел за горизонт
Окна, такого выдержать не в силе.
И кто такое выдержать был в силе?
Ведь это пострашнее, чем Зевес,
В кругу своих -- явившийся с небес,
Раздет, разгневан, на гнедой кобыле.
Вообще-то женщины давно забыли
Ко мне дорогу: их не путал бес,
А может, стали обходиться без, --
Я не в накладе: слава Богу, были.
Ах, женщины, за ними глаз да глаз,
А мне и за самим -- и сам не промах, --
Тут туче быть -- при молниях и громах, --
Того и жди, что молнии из глаз --
И все ж Лаисы, Фрины, ахни гром их,
Суть пламя, согревающее глаз.
Суть пламя, согревающее глаз,
В осанке воплощенные законы, --
Я верю, не убудет у иконы
В молитвенном сиянье чьих-то глаз.
Но отчего, скажи, тебе далась
Печальная улыбка Антигоны,
Когда б среди какой-нибудь агоны
У ног Сократа девушка нашлась.
Ты думаешь, возможно двух зараз
Вместить одновременно -- две заразы?
Дать к телу доступ, не деля на разы?
И ты воображаешь -- китоврас --
Иль сокрушаю насмерть без отразы,
Моим силеньим ликом без прикрас?
Моим силеньим ликом без прикрас
Я мог бы сердце разыграть, как атом,
Став удивительным подводным скатом,
Стрекающим коснувшуюся раз.
Но дело в том, что скат-то сам погряз
В своем всеведенье, став самокатом,
И если наделит кого раскатом,
То и немедля получает стряс.
Мои поползновенья не благи ли? --
Непознанная истина, а к ней
Найду ль дорогу между простыней?
Таков ли замысл и исход вигили?
Войду ли с тем в роилище теней?
Короче -- с тем ли подойду к могиле?
Сжился я с тем, с чем подойду к могиле, --
С моею сказкой хореозвезды
Во славу Господа -- на все лады
Я выплясался под зурну игили.
Мои зоилы не были строги ли,
Сухим давая выйти из воды?
Но не было, ах, не было беды
В их разжиженном пресноводном иле.
Куда страшней мой собственный язык --
Чудовищный сплетатель хитрых истин,
Он мне сильней, чем прежде, ненавистен.
Да, да, я не люблю родной язык --
За то, за то одно, что он -- не истин, --
Как повернулся выместить язык?
Как повернулся выместить язык
Такое, от чего озноб всей кожей
Бежит струей, на мурашей похожей,
И холодом вползает под язык.
Да разве не чудесный наш язык,
Столь непостижный, словно космос Божий,
То долгий гость, то путник мимохожий,
Мне дал мой удивительный язык?
Имел тогда б твой танец амплитуду?
Не то что восьмигранен (осмомысл!) --
Твой чардаш потерял бы всякий смысл.
Ах, этот пляс Твой -- мчит, подобно чуду,
Пространствам придавая высший смысл,
В котором буду я, когда не буду.
Я буду именно -- когда не буду,
Ксантиппа! Убывая -- быть! И я
Дарю всю полноту предбытия
Тебе, с которой ссориться не буду. --
-- Постой, Сократ, я возражать не буду
Такому повороту бытия,
И если ты не будешь, ведь и я --
Довольно скоро и вполне не буду.
Но жаль, когда какой-нибудь шутник
Сократа имя весело склоняет
В любом из мест, где вывешен ценник.
От этого твой промысел линяет.
Во мненьях это как-то оттесняет,
Увы -- глубокомыслия родник. --
-- Увы, глубокомыслия родник
Нуждается в устах, глазах и шеях, --
Иначе эти струи, хоть зашей их --
Куда и луч бы света не проник.
И если фокусник или мясник,
Иль мусагет исчадий длинношеих
Услышит нечто, что длинней ушей их,
Я не боюсь, чтоб он в те речи вник. --
-- Я -- да. И не за Кришну, не за Будду
Боюсь в тебе, и не за тот киоск,
Чему строитель этот хладный мозг, --
Он ввысь уводит будою за буду, --
За это тело, хрупкое, как воск,
Которое любить я не забуду. --
-- Ксантиппа, я когда-нибудь забуду
Живые передряги наших ссор --
Они мне явятся -- как некий сор,
Где я наткнусь на резвую причуду.
И там, и сям я вижу в них повсюду --
В рассыпанном на безоружный взор --
Не явленное ни на чей позор,
Что как бы медь, сверкнувшая сквозь луду.
Из этих драгоценнейших толик
Вся радость жизни состоит в прошедшем,
И горе -- этих блесток не нашедшим.
Пора настала, видишь, кинуть клик
Всем бурным дням, в былое отошедшим,
Где красен даже разъяренный лик.
Послушай: даже разъяренный лик
Бывает непротивным и непотным,
А драгоценным камнем приворотным,
Ну что там -- бирюза иль сердолик!
Ущерб от перепалок невелик,
Смягченный бегом времени вольготным,
А после -- у любви за базом скотным --
Есть тоже тьма волнующих прилик.
Но верен навсегда останусь чуду
Безмолвного пахучего цветка
С его листвою, сродной изумруду.
В плену у роз, пусть только у пятка,
Я долго буду пребывать, пока
Смешной любви по смерти не избуду.
***
Страданья в душу скорби не пролили
А кто уколет честных граждан в нас
На пищу гражданам хотя б на час
Нам на троих палаш мой поручили
И отвратясь мы минуть грязь не в силе
В предсмертном клике и в зенице глаз
Поверенных отчизне без прикрас
Как огоньки на праведной могиле
Они показывали нам язык
Чем занят был перечислять не буду
Я говорил души моей родник
Я вам повем зараз не то забуду
А мне во сне в ту ночь явился лик
Когда сомнений тягостных избуду
VI. Город
Сомненья тягостного не избуду,
Могу ли в мыслях одолеть развал,
Когда давно я не переживал
Подобных колебаний амплитуду.
Сократ, ты ездил покорять Потуду,
Ты, что за справедливость ратовал,
На истме воздвигал за валом вал
И с черепов откалывал полуду.
Ты, партизан Божественной любви,
Которой ум твой Дельфы просветлили,
Одноплеменников топил в крови.
Иль прибыли Афинян умилили
Тебя настолько, что и визави
Страданий в душу скорби не пролили? --
-- Страданья в душу скорби не пролили
Тому, чьи сути, тощи, как скала,
Седалищем афинского орла
Седые Парки быть определили.
Но сердце мне они не закалили
Настолько, чтоб кровавые дела
И грязь разбойничьего ремесла
Мой ум растлили, а не просветлили.
Но чем, Аполлодор мой, стал для вас
Любой из тех, кто на призыв Архонта
Отдать свое именье нуждам фронта,
Укрыл бы самое себя от глаз, --
Ведь поведеньем лени иль афронта
Он уколол бы честных граждан в нас.
А кто уколет честных граждан в нас, --
Судьба его отныне незавидна:
Ему уйти из жизни необидно,
Он вне благотворительности касс.
И если б даже он и пал тотчас
При обороне ратно иль корридно,
Нимало от умерших суицидно
Не выделили б вы его на глаз.
И самый героизм его бы вас
Не убедил хотя б на йоту, -- верно,
Ты согласишься: умереть так скверно
Не мог, не мог Сократ, чтоб кинуть вас
(Пускай он не Геракл, а вы не Лерна),
На пищу гражданам, хотя б на час.
На пищу гражданам, хотя б на час,
Вас, неповинных, я не мог оставить, --
На выходе -- оружие прославить --
Остановился ваш отец тотчас.
Ксантиппа, подобрав палаш, как раз
Колола им дрова чтоб щи поставить.
Я попросил ее палаш отставить,
Едва нащиплет бересту взапас.
-- Пойду скажу, чтоб меч твой наточили...--
-- Оставь, родная, в этом нет нужды:
Боюсь и так наделаем беды...
Лахес с Алкивиадом на точиле
И ждут трубы и верховой езды.
Нам на троих палаш мой поручили. --
Нам на троих палаш мой поручили,
Поскольку с плавкой вышел перебой
И должен был решить ближайший бой,
Пойдут ли двое на щиты, в мечи ли.
Но нас тогда сомненья не точили, --
Мы знали: посылают на убой
За Родину, которая с тобой,
Покамест ей и жизнь, и смерть вручили.
И как бы умники ни поносили
Дух рекрутства, над солдатней ярясь, --
Свободны будем -- только покорясь.
Нас взяли под палаш -- мы не просили.
Пред лицем -- кровь, а за спиною -- грязь,
И, отвратясь, мы минуть грязь не в силе.
Поворотясь, мы минуть грязь не в силе,
Идя вперед, мы попираем кровь.
Отчизна никогда не мать -- ятровь,
Из наших сил у ней нужда -- лишь в силе.
И сколько бы мы ей ни приносили
На алтари крепчайшую любовь, --
Она лишь холодно подернет бровь:
Нас о любви сыновней не просили.
И коль ты пасынок -- не ловелас,
Обиженный пустым движеньем брови, --
Задавишь ты в себе сердечный глас.
И, безо всяких нежных чувств к ятрови,
Ты не откажешь ей в толиках крови,
В предсмертном крике и зенице глаз.
В предсмертном крике и в зенице глаз,
Что предумышленны и добровольны, --
Вольны вполне мы, в остальном невольны,
Рабы узилища, где узкий лаз.
Но этот лаз, поистине, алмаз, --
Мы в этом пенье, слава Богу, сольны,
А солоны иль вовсе малосольны
Дни нашей жизни -- это из гримас. --
-- Сократ, ты истинно, без привирас --
Нам обьяснил моральную раскладку
Войны -- как склонность к миру и порядку.
И сладко нам под скорлупой кирас
Сердец ядреных чувствовать зарядку,
Поверенных Отчизне без прикрас. --
-- Упрямый бес, по кличке Без Прикрас,
Мной изгоняем впредь без сожаленья.
Извольте выслушать и продолженье,
Оно не в раж вам будет, не в острас.
С тех пор, как шлюп в Потуде нас отряс,
Мы были без конца в расположенье,
Так как противник, в виде одолженья,
До нас не снисходил и нас не тряс.
Потудиаты, думаю, не згили,
Какого беса дружественный полк
При их воротах зябнет, точно волк.
(Ворота они сразу заригили.)
А мы, как нам велел сыновний долг,
Их стали к братской приближать могиле.
Как огоньки на праведной могиле,
Вдаль поразбредшись по холмам зимы,
Без дела взад-вперед таскались мы,
Настраивая лютни да игили.
Там на ветру два-три заменингили,
Здесь двое фантов вылезли в грумы,
Из города меж тем ни хны, ни хмы,
В нем никакой шагили и шмыгили.
Лишь черных чаек очумелый мык
В его стакане, желтом от заката, --
Мятущийся то круто, то покато,
С восторгом горемык или ханыг, --
Был бесконечно милым пиццикато
Для нервов, кислых даже на язык.
Они показывали нам язык,
Но голоса отнюдь не подавали,
Как если бы, кормя, нам выдавали
Коровье вымя за свиной язык.
Мы перешли с картечи на язык
Нормальной речи и обетовали
Им цвель великую и бездну швали
На языке, что им и нам язык.
Не вызовя меж тем у них побуду,
Открывшись нам по-братни до конца,
