нул: - Ах, это вы, гуру Бхарава!
- Почему ты не закрыл окно, Ариэль? Посмотри, сколько натекло воды на
пол! - Бхарава закрыл окно, опустил шторы и ушел, ничего больше не ска-
зав.
Ариэль понял: Бхарава следит за ним, не доверяет Окно можно открыть,
но что, если за окном Бхарава поставил сторожей? Стоит поднять штору, и
начнется тревога...
Шарад, лежа на циновке, дрожал как в лихорадке. За окном уже шумел
ливень. Удары грома раздавались все ближе, чаще, громче. Вспышки молний
сквозь светлую штору освещали комнату голубым пламенем. Ариэль стоял у
притолоки окна с нахмуренным лицом. Потом он снял с деревянного колышка
на стене полотенце и шепнул Шараду:
- Иди за мной.
Они приоткрыли циновку-стену, проникли в соседнюю комнату, бесшумно
вышли в коридор. Здесь было совершенно темно. Ариэль шел вперед, ведя
Шарада, который держался за конец полотенца. Все спали. Кругом была ти-
шина. Они спускались и поднимались по лестницам, неслышно проходили
длинные коридоры, наконец начали подниматься по крутой деревянной лест-
нице.
Ариэль отбросил люк, ведущий на крышу. Их сразу ослепила молния, ог-
лушил гром, вымочил ливень. Они поднялись на плоскую крышу.
- Садись мне на спину. Шарад! - шепнул Ариэль.
Шарад забрался ему на спину, Ариэль привязал его полотенцем, выпря-
мился и посмотрел вокруг. При вспышке молнии он увидел широкий двор, за-
литый водой, и сверкавшие, как озеро, корпуса Дандарата, стены. Вдали
виднелись огни Мадраса, за ним океан. Ариэль чувствовал, как Шарад дро-
жит у него на спине.
- Скоро полетишь? - шепнул Шарад в самое ухо.
Ариэля охватило волнение. Неужели он в самом деле сейчас поднимется
на воздух? Летать в комнате было легко, но сейчас, в бурю, с Шарадом на
спине... Что, если они упадут посредине двора?
Вдруг послышались неурочные в это время частые сигналы гонга. Трево-
га! Ариэль представил себе злое лицо Бхаравы, вспомнил его угрозы и
взлетел над крышей.
Он почувствовал головокружение. Мысли мутились.
Как самолет, делающий круг над аэродромом, прежде чем лечь на курс,
Ариэль пролетел над крышей. На дворе уже кричали, прогремел выстрел, за-
мелькали огни фонарей, в окнах вспыхнул свет ламп.
Сквозь потоки дождя Ариэль устремился вперед, летя для облегчения по
ветру, который дул с юго-запада.
Внизу быстро промелькнул двор, плоские крыши, парк, стены...
Ариэля относило ветром к океану. Слева при вспышках молнии виднелись
цепи гор, впереди - огни Мадраса. В форте Сен-Джордж пылал огненный глаз
маяка. Ариэль летел теперь над песчаной равниной так низко, что видне-
лись рисовые поля. И снова песок... Дождь хлестал по телу, свистел в
ушах ветер, развевая волосы.
Под ними, блестя огнями, прополз поезд. В океане виднелся пароход.
Приближаясь к порту, он давал продолжительные гудки.
Вот и Мадрас. Грязная речонка Кувам, вздувшаяся от ливня. Узкие кри-
вые улицы "Черного города", низкие кирпичные дома вперемежку с бамбуко-
выми хижинами. Европейская часть города была хорошо освещена. Ариэль и
Шарад слышали гудки автомобилей, звонки трамваев. Над крышами города
поднимался купол обсерватории, дворец набоба.
Они пролетели над ботаническим садом. При свете фонарей и вспышках
молний можно было различить ореховые и финиковые пальмы, индийские смо-
ковницы, пускающие корни из ветвей, бамбуковые рощи, кофейные деревья.
С дорожки сада послышались крики удивления. Тут только Ариэль сообра-
зил, какую неосторожность делает, пролетая над городом. Но он был сам
так ошеломлен полетом, что мысли его путались. Временами ему казалось,
что все это происходит во сне. Шарад что-то кричал, но Ариэль за шумом
дождя и ветра не мог разобрать его слова. Наконец Шарад крикнул ему в
ухо:
- Нас видят люди, дада!
Вместо ответа Ариэль круто повернул на запад, к горам. Он чувствовал,
что слабеет. Все его тело было покрыто испариной, он тяжело дышал. Но
надо улететь как можно дальше от Дандарата, Мадраса.
Гроза проходила, дождь утихал, но ветер дул сильно. Их снова начало
относить к океану. Там они могут погибнуть. И Ариэль напрягал последние
силы. Шарад крепко держался за Ариэля, который чувствовал на своей спине
теплоту тела маленького друга. Спасти его и себя во что бы то ни стало!
Так летели они среди бури и мрака навстречу неведомой судьбе.
Глава седьмая
ВОДЕН И ХЕЗЛОН
Контора адвокатов Боден и Хезлон-Лондон, Сити, Кинг-Вильям-стрит -
помещалась возле самой церкви Марии Вулнот.
Из окна конторы можно было видеть в нише статую мадонны, потемневшую
от лондонских туманов и копоти, а звон церковных часов заглушал даже ши-
пенье и кашель старинных конторских часов в черном, изъеденном жучком
футляре таких огромных размеров, что в нем могли бы поместиться и Боден
и Хезлон - сухонькие, бритые старички в старомодных сюртуках, похожие
друг на друга, как братья-близнецы.
Тридцать лет они сидели друг против друга за конторками музейного ви-
да, отделенные от клерков стеклянной перегородкой. Через стекло они мог-
ли следить за служащими и в то же время говорить о секретных делах фир-
мы, не опасаясь ушей клерков. Впрочем, говорили они очень мало, понимая
друг друга с полуслова.
Прочитав письмо, Боден делал на его уголке таинственный значок и пе-
редавал Хезлону. Тот, в свою очередь, прочитывал бумагу, смотрел на ие-
роглиф, кивал головой и писал резолюцию для клерков. Лишь в редких слу-
чаях их мнения расходились, но и тогда требовалось всего несколько ко-
ротких слов или отрывочных фраз, - чтобы прийти к соглашению.
Это была старая известная фирма, специализировавшаяся на делах о нас-
ледствах, завещаниях и опеке и принимавшая только богатых клиентов. Не-
мудрено, что Боден и Хезлон составили себе крупное состояние, размеры
которого значительно превышали законные нормы гонорара. Но эта сторона
дела оставалась тайной фирмы, сохраняемой в гроссбухах за толстыми сте-
нами несгораемых шкафов.
В это редкое для Лондона солнечное утро мистер Боден, как всегда,
первый разбирал корреспонденцию и перебрасывал прочитанные бумаги на
конторку своего компаньона.
В уголке плотного голубоватого конверта стоял почтовый штемпель Мад-
раса. Боден быстро разорвал конверт и углубился в чтение письма, все
больше поджимая свои тонкие сухие губы.
Кончив письмо, он включил радио. Голос диктора сообщал биржевые кур-
сы, но Боден не слушал его. Радио было включено только для того, чтобы
клерки через стеклянную перегородку не могли услышать ни одного слова из
того, что будут говорить Боден и Хезлон. Очевидно, предстояло очень важ-
ное совещание, и Хезлон уставился на Бодена своими круглыми, как у фили-
на, выцветшими глазами.
Но диктор напрасно старался: Боден еще ничего не говорил. Он молча
перебросил письмо Хезлону, который с большим вниманием прочитал его и
устремил свои белесые глаза в глаза компаньона. Так они просидели неко-
торое время, словно ведя молчаливый разговор.
И в самом деле, за эти минуты ими было много сказано друг другу, вер-
нее - каждый из них думал об одном и том же, освежая в памяти все обсто-
ятельства одного из самых выгодных, но и самых сложных своих дел - дела
Гальтона.
Несколько лет назад умер старый клиент Бодена и Хезлона - богатый
землевладелец и фабрикант баронет сэр Томас Гальтон. После него остались
малолетние дети - Аврелий и его сестра Джейн. По завещанию все огромное
недвижимое имущество Томаса Гальтона и львиная доля движимого переходила
к его сыну Аврелию; опекунами до совершеннолетия наследников назначались
Боден и Хезлон. Для них эта опека была настоящим золотым дном. Они так
ловко распоряжались имуществом вместе с членами опекунского совета, что
из года в год приумножали свое собственное состояние. Но их мысль не
могла примириться с тем, что при наступлении совершеннолетия наследников
этот источник дохода должен иссякнуть и к Аврелию перейдет хотя и сильно
уменьшившееся, но все же еще значительное состояние. В случае смерти Ав-
релия до достижения им совершеннолетия имущество перешло бы по нас-
ледству к его сестре Джейн, а она была старше своего брата, и конец опе-
ки наступил бы еще раньше - по достижении ею совершеннолетия. Поэтому
для ловких опекунов самым выгодным выходом было положение, при котором
Аврелий продолжал бы жить, но оказался недееспособным и по достижении
совершеннолетия. Юридически это было бы возможно в том случае, если бы
Аврелий оказался душевнобольным и был признан таковым установленным по-
рядком. К этому и были направлены усилия Бодена и Хезлона. Они уже не
раз помещали своих подопечных в дома для умалишенных, где подкупленные
ими врачи умело делали из нормальных детей душевнобольных людей. Однако
это обходилось недешево. В мадрасской школе Дандарат оказались более
покладистые люди, результат же, как было известно Бодену и Хезлону, по-
лучался тот же. Мадрасская школа представляла и ту выгоду, что Индия бы-
ла далеко и потому опекунские власти, с которыми, впрочем, Боден и Хез-
лон жили в ладу, и, главное, подрастающая Джейн не могли бы следить за
судьбой Аврелия. И он в раннем детстве был отвезен самим Боденом в Дан-
дарат. Но так как эта школа официально не существовала, то в опекунских
отчетах фигурировала мифическая школа-санаторий для нервнобольных детей.
Бланки, подписи и отчеты этой школы фабриковались Дандаратом.
В Дандарате мистер Боден, привезя маленького Аврелия, имел продолжи-
тельную беседу с директором школы Пирсом-Бхаравой, дав ему указания:
жизнь и физическое здоровье Аврелия Гальтона должны быть сохранены во
что бы то ни стало. Что же касается нервной системы и психики, то они
должны быть предельно расшатаны. Общеевропейского образования Аврелию ни
в каком случае не давать. Умственно не развивать. Никаких практических
знаний, никакого знакомства с жизнью. Если не удастся свести с ума, дер-
жать его по крайней мере в состоянии инфантилизма-детской стадии разви-
тия.
Пирс быстро понял, чего от него требуют, и обещал создать из Аврелия
классического идиота. Не так быстро, но все же сговорились и о деньгах.
Вполне удовлетворенный, Боден вернулся в Лондон. Весь отчет ком-
паньону о поездке состоял из двух слов: "Олл райт!" - и Хезлон больше ни
о чем не спрашивал.
Пирс два раза в год присылал Бодену и Хезлону официальные отчеты для
опекунского совета и неофициальные донесения. Вначале они были очень
утешительные. Но затем начали появляться такие фразы: "Ариэль-Аврелий, к
сожалению, оказался трудновоспитуемым", - и компаньоны прекрасно понима-
ли, что это значит.
Но они не теряли надежды. На худой конец, если Аврелий и не станет
умалишенным, то все же нетрудно будет получить признание его недееспо-
собности. Боден и Хезлон в каждом отчете опекунскому совету писали об
умственной отсталости, дефективности своего опекаемого. Когда же он
предстанет совершеннолетним детиной с пушком на губах перед врачебной
экспертизой, опекунским советом и судом и не в состоянии будет ответить
на обычные вопросы: "Какой сегодня день, какого месяца, сколько вам лет,
какой вы национальности, вероисповедания" и тому подобное и на каждый
вопрос будет неизменно отвечать: "Я не знаю", - его слабоумие будет оче-
видно для всех. Остальное докончат дружеские отношения с судебно-меди-
цинскими экспертами и членами опекунского совета.
Так шли годы. До совершеннолетия Аврелия осталось всего несколько ме-
сяцев, когда было получено письмо, заставившее Бодена включить радиореп-
родуктор.
Пирс сообщал о том, что курс учения в школе Дандарат Аврелием закон-
чен, но он, разумеется, может остаться в ней до совершеннолетия.
Так как "умственное состояние Аврелия-Ариэля Гальтона, к сожалению,
оставляло желать лучшего", то он. Пирс, принужден был подвергнуть Ариэля
