и навалилась на него в беспамятстве. Но это длилось только одну секунду. А
когда я пришла в себя, - тут только до меня дошло: Залман заявил, что после
свадьбы они с Фейгеле уедут жить в Америку. "Майн гутер гот, вус вилсты тин
мит майн клейне мейделе?4" - подумала я тогда с ужасом. Она же была тогда
совсем еще ребенком! А что там, в этой Америке? Говорят, даже самому
Шолом-Алейхему в этой стране не повезло. Некоторое время все громко и шумно
что-то говорили. Этл и Аба, ваши родители, подошли к Залману и забросали его
вопросами: смогут ли они получить нужные бумаги, чтобы их выпустили за
границу, чем они собираются заниматься в Америке, где будет свадьба - в
Киеве или Ружине? Некоторое время дедушка молчал, потом встал, с шумом
отодвинув свой стул назад так, что все замолчали. Бенцион мой, ваш дед, был
представительный мужчина - высокий, широкоплечий, с яркой густой рыжей
шевелюрой. Все его уважали. Сказал он своим громким басом, что если так
будет Богу угодно, то пусть они едут в Америку и там найдут свое счастье.
Здесь опасно стало жить, кругом банды. И потом большевики торговлю приберут
к своим рукам, и Залману здесь не развернуться.
Бабушка настолько увлеклась своим рассказом, что забыла, кто ее
слушатели и начала говорить о непонятных для них вещах.
С улицы донесся скрип шагов на заснеженном крылечке. Наконец, пришли
папа с мамой. Пока они в прихожей счищали веником снег со своих валенок,
бабушка Песя прервала рассказ, наклонилась к детям и полушепотом заявила:
- А знаете, дети, почему я рассказываю вам сегодня о том, что было с
моей Фейгеле давно? Это потому, что у меня сегодня очень счастливый день. Я
получила от нее письмо. Долго я его ждала. Сколько ночей бессонных, сколько
слез я пролила. Очень оно меня обрадовало.
Старая Песя дрожащими руками нашла в кармане носовой платочек и
приложила его к своим влажным глазам.
Голделе оживилась и заерзала на стуле - кажется, на этот раз бабуленька
расскажет что-то новое. Однако пришли родители.
Дверь в комнату отворилась, пропустив сначала морозную, холодную
испарину, а затем и хозяев дома.
Среднего роста, широкоплечий и коренастый глава семьи, не обращая
внимания на детей и Песю, продолжал ранее начатый разговор с женой.
- Пойми, Этл, у нас на Украине назревает страшный голод, - быстрый в
своих движениях Аба помог жене снять пальто и валенки, потом резко
выпрямился и продолжал: - А у меня сейчас с цукерней дела плохи - сахар
дорожает, а конфеты покупают все меньше. Не до них теперь. Помнишь, в
прошлое воскресенье на базаре мы впервые видели с тобой опухших от голода
людей? А ты предлагаешь больше не откармливать поросят, покончить с этим.
Верю, это нелегко, да и свинину мы не едим. Это верно. Но один бог знает,
что нас ждет завтра. А пока что нас это дело в какой-то степени выручает.
Мягкий, но решительный взгляд из-под густых бровей говорил о том, что
Аба глубоко убежден в своих словах. Но Этл не сдавалась.
- Но у меня, Аба, нет больше сил тянуть такую тяжелую ношу - ухаживать
за детьми, держать гусей, откармливать поросенка и после этого еще продавать
сало и свинину. Вот они заколют завтра свинью, а мне дня два или больше в
этот трескучий мороз стоять на базаре.
Аба повесил дубленку на вешалку и смахнул носовым платочком иней со
своих тонких усиков-бланже.
- У нас уже, слава Богу, большие дети - пусть помогают. - Аба повернул
коротко остриженную голову в сторону сына и сделал соответствующий жест
рукой.
Менделе забеспокоился. Он уже знал, в чем будет заключаться его помощь.
Надо будет вместе с мамой привести на санках сало и свинину, разложить все
это на прилавке. Но это как раз полбеды. А вот стоять там почти целый день
на виду у знакомых ему людей и товарищей на случай, если маме нужно будет
куда-нибудь отойти, и слушать, как мать торгуется с покупателями, - это его
здорово смущало. Ему было почему-то мучительно стыдно за маму и за себя.
- Кажется, вы еще не совсем замучили вашу бабушку? Это хорошо, -
ответил себе Аба. - Но, я вижу, у вас, мамеле, невысохшие слезы на глазах и
конверт в руках. Что это может означать? Вы нам можете сказать?
Первой выскочила Голделе. Накопившееся ее любопытство внезапно
прорвалось громким выкриком:
- Это ведь письмо от тети Фейги из Америки!
Этл молниеносно выскочила из соседней комнаты, не успев даже привести
себя в порядок и надеть домашние туфли. Ее несколько тучное тело безжизненно
свалилось на ближайший стул так, что тот чуть не упал вместе с ней, но
вовремя был удержан рукой Абы. Она прижимала правую руку к сердцу, как бы
боясь, чтобы оно не выскочило из груди и, задыхаясь, попросила:
- Мама, мамочка! Нет, нет лучше пусть Аба. Аба читай! Ну, возьми же
письмо! Пожалуйста, быстрее!
Менделе смотрел на маму испуганными глазами.
- Мама, пожалуйста, не волнуйся! Бабушка сказала, что она потому
плачет, что у нее сегодня очень счастливый день!
Когда Аба взял в руки письмо, на стол вывалилась фотография и все
бросились ее рассматривать. В глазах у Голделе сверкнула искорка девичьей
зависти, когда она увидела стройную, красивую женщину в легкой белой
кофточке и короткой юбке. Ее глаза и свободная непринужденная улыбка
говорили о счастливой жизни. Рядом с ней спокойный и уверенный Залман, а
между ними девочка лет шести в светлом длинном, расклешенном внизу платьице,
и с широким бантом на голове. Тетя Фейга понравилась Голделе, и она
подумала, что бабушка, пожалуй, была права, когда говорила о первенстве в
Бердичевской губернии.
Это была первая весточка из Америки. Письма из-за океана шли месяцами и
нередко пропадали. Восемь лет прошло с тех пор, как Фейга с Залманом уехали
в Америку. И только сейчас пришло от них письмо.
Аба читал, женщины тихо всхлипывали. Люсеньку разморило теплом от
печки, и она незаметно для окружающих уснула на диване в обнимку со своей
куклой. Менделе и Голда старались не пропустить ни одного слова о далекой,
загадочной для них стране, Америке. Чем больше они слушали рассказ о том,
как живет тетя Фейга с мужем и дочкой в Чикаго, тем больше они удивлялись
слезам мамы и бабушки. Казалось, только радоваться надо. Но не знали дети о
том, сколько горя и страха им пришлось пережить в те дни, когда молодые,
Залман и Фейга, после свадьбы уезжали в Америку.
Аба продолжал читать письмо, в котором Фейге писала о том, что в начале
им было трудновато, а теперь у них уже собственная прачечная, работают они
много, но зато живут хорошо. У них замечательная дочь и зовут ее Биатрис.
- Не дожил Беня, так и умер, не узнав ничего о Фейгеле, - сказала
сквозь слезы Песя и добавила: - И дети уехали сразу и ничего не знают, что
сделал для них отец. Был бы Бенцион жив и здоров, я бы тоже ничего не
узнала. Он бы не стал мне все это рассказывать. Но когда он лежал в
больнице, мне удалось все выпытать у него.
"За нас Вы не беспокойтесь. Мы живем хорошо, у нас собственный
автомобиль", - прозвучали слова из письма.
- Ух ты! - не сдержался Менделе и стал нетерпеливо дергать папу за
рукав. - А какой? Форд? Да?
Не обращая на это внимания, папа приблизил письмо почти к самой лампе и
читал все дальше и дальше о просторном и светлом доме, который освещается
электричеством, и о том, что электрические лампочки висят даже на улице,
поэтому вечером там светло, как днем.
- Это же сколько нужно керосина и лампочек, чтобы освещать все улицы? -
удивилась Голделе.
Что и говорить, взрослые тоже толком не понимали, что означает это
трудно выговариваемое слово "электричество". А Голделе это волновало не
просто так.
Ее постоянной обязанностью было покупать керосин. Его привозили в
железных бочках и продавали прямо на улице. Очередь выстраивалась задолго до
этого. Зимой, в морозные дни, Голделе приходила домой совершенно
окоченевшая.
- Бедненькая ты моя труженица! - пожалел ее отец и добавил. - Скоро
тебе не нужно будет стоять в очереди за керосином. Ты, наверное, видела,
сколько проводов привезли к плотине, где строят электростанцию. Вот протянут
провода в каждый дом, и тогда вместо керосиновой лампы будет и у нас
электрическая.
- Папочка, а это правда, что эти провода золотые? Я слышала, как один
дядя об этом говорил.
- Глупенькая, он, наверное, пошутил. Не золотые, а медные - металл
такой, похожий на золото.
Многое в письме было необычным и будоражило воображение местечкового
человека. Но кое-что и удивляло.
Аба читал письмо с большим интересом. Но, вместе с тем, не мог понять
одного. Америка в эти дни переживала острый кризис, массовое банкротство,
поход безработных на Вашингтон. А это не могло не отразиться на жизни их
родственников. Но об этом, как ни странно, ни слова. Менделе облокотился о
стол, поддерживая обеими руками голову. Он не видел и не слышал ничего. Не
смотрел он ни на письмо, ни на папу, который его читал. Казалось, он и не
знает, о чем речь. Его взгляд протянулся в мечту, совершенно фантастическую.
А мечта рисовала вот что.
Ясное солнечное утро. Менделе надевает черные сапоги, черную кожаную
куртку, черные перчатки с длинными отворотами и черный шлем. На него с
удивлением смотрят Голделе и Люсенька. Но это его нисколько не смущает.
Уверенным шагом он спускается с крыльца своего дома и направляется прямо к
черному, блестящему автомобилю с двумя круглыми фарами впереди и с красивой
надписью на английском языке на радиаторе. Тот самый автомобиль, который они
видели с Монькой Айзенбергом на прошлой неделе, на площади у райисполкома, и
который был в их жизни первым - настоящим, а не нарисованным. Менделе
решительным движением открывает дверцу, достает корбу-рычаг, вставляет в
отверстие под радиатором и, напрягшись что есть силы, делает резкое
движение. Мотор завелся, повалил дымок из выхлопной трубы, и Менделе
победоносным шагом направляется к кузову, садится в машину, кладет руки в
черных перчатках на руль, нажимает на рычаг газа и трогает с места. Сестры
радостно машут ему вслед руками и что-то кричат вдогонку. Он понимает, что
они просят его покатать их. Но это опасно - он не может это сделать, пока не
научится как следует водить. Машина мчится вдоль длинной прямой улицы по
направлению к школе. По улице пешком идут ученики. Они торопятся к началу
занятий. Услышав гул мотора, они останавливаются в изумлении, а потом,
опомнившись, кричат: "Смотрите, смотрите! Это же Менделе водит машину!" А
вот и Монька идет с большой сумкой на спине. "Хоть опасно, но, пожалуй,
возьму его с собой", - думает Менделе и важно выпрямляется на своем сидении.
Менделе всегда было обидно, что он по сравнению с Монькой меньше знает. У
Моньки дома много книжек. Папа у него аптекарь. Он привозит их, когда едет в
город за лекарствами. А теперь Монька сидит рядом с ним и Менделе ему
объясняет, как нужно управлять машиной...
- Сынок, ты уроки сделал? - Менделе даже сразу не мог сообразить,
откуда и зачем раздается этот нелепый вопрос. Родители очень редко
интересовались его школьными делами - они всегда были заняты. - Ты не забыл,
что вам с Голделе завтра нужно будет мне помочь?
Это мама нарушила полет фантазии сына. "Все-таки завтра зарежут
Пятачка", - с досадой подумал Менделе.
И чего, собственно, ему так жалко его? Почему ему не бывает жалко
курицы, когда он приносит ее к резнику? Менделе совершенно спокойно смотрит,
как резник притягивает хохолок к крыльям трепыхающейся курицы так, что птица
