самих близких родственников и друзей.
В этом зале Залман и Фейге удостоились благословения и наставления на
будущую совместную жизнь.
Когда они торжественно под хупой выходили из синагоги, вся площадь была
запружена народом.
Этот день до конца был радостным для всех, но не для Бенциона. На
выходе из синагоги любопытствующие немного сжали процессию и Бенцион
почувствовал, что чья-то рука быстро нырнула в карман его сюртука и столь же
быстро убралась прочь. Когда он опустил свою руку в карман, то обнаружил
листок бумаги. Сердце ему подсказало что-то недоброе, и он воздержался ее
вытащить. Он только быстро повернулся, пытаясь по каким-либо признакам
обнаружить человека, который это сделал и предпочел остаться неизвестным. Но
все его попытки оказались тщетными. Выбрав момент, чтобы никто из домашних
не увидел, Бенцион прочитал короткую записку, написанную на украинском
языке:
"Побереги детей своих по дороге в Зарудинцы."
Холодный пот в одно мгновение покрыл его спину.
- Боже! Чем я провинился перед тобой? Я благодарю и преклоняюсь перед
твоей добротой и благоденствием, которыми ты нас одарил. Но если теперь нам
нужно принести что-либо в жертву, то возьми мою жизнь. Не губи моих детей! -
прошептал про себя Бенцион.
Прежде всего, он решил никому об этом не говорить, даже Залману.
Не хотелось отравлять праздник. Однако когда они пришли домой, Песя
спросила мужа:
- Беня, ты не заболел? Что-то ты мне не нравишься.
- Какие глупости! Я здоров и счастлив, - сказал он, напрягая все свои
силы, чтобы посмотреть жене в глаза и развеять подозрения. В ответ на это
Песя тяжело вздохнула сквозь слезы:
- Что там говорить, дорогой, расставаться с любимой дочерью, можно
сказать, навсегда, - это не шутки шутить. Хорошо, Залман решил ехать в
Америку вместе с нашей Фейгеле, но сможет ли он там так же, как здесь,
заниматься своим купеческим делом?
- Сейчас, Песя, другое время и только глупые родители идут наперекор
воле молодых. Я знаю Залмана. Хотя он молод, но он справляется со своим
делом не хуже меня. Я в него верю. Ты спрашиваешь, сможет ли он там быть
купцом. Ты лучше спроси, сможет ли он еще долго здесь быть купцом. Похоже,
новая власть приберет скоро все к своим рукам. Вот так, дорогая.
Он говорил с женой и в то же время думал о своем. "Может, заявить об
этой записке Бирюкову?"
Бенцион вспомнил, как год назад новый начальник милиции, недавно
прибывший из России, вызвал его к себе и попросил помочь с фуражом для своих
лошадей, и он тогда выполнил его просьбу.
В течение нескольких лет после революции и гражданской войны множество
банд бушевало на Украине. И даже после того, как Красная Армия их
разгромила, остатки этих банд продолжали держать население в страхе. За год
Бирюков сумел, в основном, очистить окрестные леса от бандитов. Почти не
слышно было больше об ограблениях на дорогах, убийствах или изнасилованиях
женщин. И вдруг - такая записка.
Предположить, что это сделано из простой зависти для того, чтобы
напугать или разыграть? Слишком рискованно было бы поверить в это и ничего
не предпринимать. Детям послезавтра уезжать. Десять километров лесом к
ночному поезду на станцию Зарудинцы. Нужно что-то решить. Времени осталось
мало.
Всю ночь Бенцион не спал - не мог уснуть. Похоже, в записке - правда.
Если только подумать, то дело обстоит просто. Преуспевающий коммерсант
из Киева справляет в Ружине свадьбу и после этого увозит молодую жену с
собой. И, конечно, с туго набитыми чемоданами со всякими свадебными
подарками - золотом, серебром и другими драгоценностями. И едут они к
ночному поезду лесом в Зарудинцы. Как же тут не поживиться?
По спине молниеносно прокатилась судорожная волна, которая, помимо воли
Бенциона, встрепенула его тяжелое тело, и он сел в постели.
- Что с тобой, Беня? Тебе плохо? - забеспокоилась Песя, которая тоже не
спала, но по другой причине.
- Ничего, ничего. Это хорошо, что они едут в Америку. Там, Песя, нет ни
войн, ни революций, ни еврейских погромов.
Песя положила свою голову ему на грудь и услышала, как гулко и
беспокойно стучало его сердце. Тяжелые мысли продолжали беспокоить Бенциона.
Похоже, бандиты задумали именно такой план. И, вероятно, свои намерения
они высказали в присутствии человека, который подсунул записку. Надо думать,
что ему известна жестокость этих людей. Этот добрый человек хочет оградить
от опасности Залмана и Фейге и вместе с тем избежать мести. Вот почему
записка и почему без подписи. Может быть, им известно о том, что дети едут в
Америку? Но в тот вечер, когда Залман об этом сообщил, все договорились -
никому ни слова. Вряд ли дети разболтали.
Береле, Арон, Хава? Никто им об этом не говорил - они еще дети. А уж
Хайке, Этл с мужем? Не может быть!
К утру удалось немного поспать и несколько успокоиться.
На следующий день за ужином Бенцион заявил, что у него есть дела в
Зарудинцах, поэтому на станцию он поедет вместе с детьми раньше, в два часа
дня, а после того, как проводит детей, вернется домой ночью с Лейзером,
местным балагулой.
- И Лейзер согласился вести вас днем? - поинтересовалась Песя.
- Нет. Но я договорился с возчиком из магазина, который едет на станцию
за товаром.
Песя хотела возразить, что детям это будет неудобно. Одно дело ехать в
фаэтоне Лейзера, который всегда обслуживал их семью и все делал для того,
чтобы им было удобно, другое - в какой-то повозке. Но решила не вмешиваться
в мужские дела. Залман же, как никто другой, понимал, что дело есть дело.
Накануне Бенцион пытался уговорить Лейзера в этот день на станцию не
ездить. Однако тот считал, что история с запиской ломаного гроша не стоит, и
придавать ей значения не нужно. А уж идея заявить в милицию - вообще
абсурдна, тем более что Бирюков, насколько ему известно, сейчас в
командировке.
С утра последнего дня и до отъезда время прошло в сборах и родительских
наставлениях. Взаимно успокаивая друг друга, женщины поплакали немного.
Когда же наступило время прощаться, то даже Арон и Береле не выдержали,
тихонечко захныкали.
Подъезжая к зданию милиции, повозка остановилась, и к ним присоединился
милиционер. Когда требовалось получить крупную или ценную партию товаров,
выделялась охрана.
Ветер раскачивал могучие вековые дубы по обе стороны дороги. Медленно и
важно гнулись и тяжело поскрипывали их толстые ветки, шуршала о чем-то
густая листва. Несмотря на вооруженную охрану и яркий солнечный день,
малейший подозрительный звук со стороны леса до предела напрягал нервы, и
Бенцион, чтобы отвлечься, старался заводить разговоры с извозчиком о товарах
и их ценах, о погоде и видах на урожай.
Залман и Фейгеле сидели сзади. Он обнял ее за плечи, а ее голова
прислонилась к его груди. Говорили они о чем-то веселом, и время от времени
слышен был их счастливый сдержанный смех. Юность - она не страшится
завтрашнего дня, она живет сегодняшним.
Мирно постукивали колеса телеги, раздавался топот копыт, свист плетки и
понукание извозчика. А лес своим эхом удваивал эти звуки.
До станции добрались благополучно.
Извозчик остановил лошадей на площади у станции, вытащил из бокового
кармана часы на цепочке, нажал на кнопку и открыл их.
- Приехали, кажется, вовремя. Через полчаса придет товарняк. Пойду
договариваться насчет выгрузки.
- Слушай, Залман, - обратился Бенцион к своему зятю, когда извозчик с
милиционером ушли, - ты ведь знаешь, как сложно на маленьких станциях купить
билет, а особенно сесть в вагон. Тем более ты не один, а с женой и поклажей.
Товарняк, который должен сейчас прибыть, обслуживается знакомым мне
человеком. Я знаю его по своим делам. Если он сегодня дежурит, то я попробую
его уговорить взять вас до Казатина.
Спустя некоторое время товарняк прибыл на станцию. Поезд остановился, и
начались хлопоты по выгрузке почты и различных грузов. Бенцион не успел
подойти к служебному вагону, как услышал из открытых дверей:
- Если меня мои глаза не обманывают, это ты, Бенцион. Кажется год, как
не виделись. Я тебя в любой толпе разгляжу - по-прежнему высок, строен и
сияешь своей яркой рыжей головой - ну, что тебе светофор! Ты все еще при
деле?
- А чего не сиять, вот дочь выдал замуж. Во первых, здравствуй, Микола!
У меня к тебе дело.
- Давай, говори.
- Подкинь моих детей в Казатин! Ты ведь знаешь, как трудно теперь с
пассажирским.
- Слушай, Бенцион, ты меня обижаешь! Ну-ка давай своих голубков со
своими шмотками быстрее сюда! Живо, а то у меня еще много дел до отхода
поезда!
Когда прощались, Фейгеле лицом прижалась к отцовской груди. Она тихо и
печально плакала.
Поезд тронулся, и Бенцион сначала махал им рукой, потом долго и
безотчетно стоял на перроне, смотрел вдаль туда, куда умчались его дети,
умчались навсегда. Невольно дотронулся рукой до груди, где Фейгеле только
что оставила свои горячие слезы и, сгорбленный, медленно поплелся к зданию
станции.
Вернулся Бенцион домой на заходе солнца на той же повозке. Рассказал
всем домашним, как удачно ему удалось проводить Фейгеле и Залмана.
Время уже было за десять вечера, когда Бенцион пожаловался на усталость
и улегся спать.
Песя долго возилась по дому, приводила все в порядок после отъезда
ребят. И только ночной перестук сторожей у магазинов и складов,
подтверждающих, что они не спят на своем посту, напомнил ей о том, что время
перевалило за полночь. Она решила сделать последнее - вынести помойное ведро
и отправиться спать.
Только она открыла дверь на улицу, как сильная рука втолкнула ее
обратно в помещение и мужская тень, полушепотом, извергая сивушный запах
самогона, проскрипела:
- Где эта рыжая жидовская морда! Перехитрил, гад! Я из него сейчас всю
душу иудейскую вытряхну! - Увидев, что Песя в страхе и ужасе готова
закричать, зажал ей рот: - Молчать, а то все ваше отродье перережу вместе с
жидинятами.
С улицы ворвался высокий мужик с черным обрезом за плечом и с ходу
вполголоса:
- Карась, ты с глузду з'iхав! Тобi тiлькы-що сказалы - Бiрюков вернувся
в Ружин. Всiх нас погубыты можеш! Поiхали!
- Та я тiльки ему печiнки пополощу!
Карась рванулся к дверям соседней комнаты и наткнулся на выходящего
оттуда на шум Бенциона. В одно мгновенье он с ходу нанес ему два сильных
удара по животу и вместе с высоким мужиком, который успел вцепиться в его
левый рукав, исчез за входной дверью. Бенцион тяжко застонал и, держась
двумя руками за живот, грузно рухнул на землю. Пронзительно закричала Песя и
бросилась к своему мужу. В ужасе проснулись дети.
В то же самое время за входной дверью раздалось громкое:
- Руки вверх! Бросай оружие!
Минут десять длилась за дверью потасовка, стоны, крики, потом топот
убегающих в сторону реки людей, далекие выстрелы.
Зимним вечером мечты
Керосиновая лампа тускло освещала небольшую комнату. Она стояла на
столе и ее светлый, широкий язык слегка дрожал. Временами она начинала
коптеть и верхняя часть стеклянного колпака все больше покрывалась черной
сажей. Тогда бабушка Песя прерывала разговор, облокачивалась на стол,
протягивала руку к круглой ручке, пытаясь установить фитиль в нужное
положение. Но это не помогало, и она то и дело раздражалась.
- Сколько раз я вас учила - прежде чем зажигать лампу, нужно ножницами
ровненько отрезать подгоревшую часть фитиля.
- Бабушка, разве ты не знаешь, что мамка нам не разрешает баловаться
