спичками, - сказал Менделе, перекинув свои глазенки в сторону старшей сестры
Голды, которая по этому поводу, наверное, что-то знала.
Но все обошлось. Голда сидела на табуретке лицом к печке и ничего не
расслышала. Она была целиком заворожена полыхающим огнем, безжалостно
пожирающим дрова. А маленькая Люся не понимала, о чем речь, - сидела cебе
рядом с Менделе на кушетке и шептала что-то на ухо своей кукле.
Бабушка поняла свою оплошность и на некоторое время замолчала.
Наступившую тишину нарушал лишь беспорядочный треск догорающих в печке
дров.
- Бабушка, расскажи нам о бандитах, которые жили в лесу и нападали на
людей.
Это Голда оторвалась от манящего зрелища тлеющих углей. Ей уже за
десять. Ее вопросы иногда уже ставят взрослых в тупик.
- О каких бандитах?
- Наша улица-то как называется? Улица Бирюкова. А кто был Бирюков?
Ты-то знаешь?
Еле заметная тень пробежала по лицу старой женщины. Она оторвалась от
лампы, выпрямилась во весь свой высокий рост и бросила оценивающий взгляд на
раскрасневшуюся от огня Голду. Посмотрела на остальных ребят и медленно
опустила свое изможденное, измученное тяжелыми годами жизни тело в рядом
стоящее кресло.
"Боже милостивый, огради их жизни от всех тех ужасов, которые выпали на
нашу долю!" - прошептали ее дрожащие губы. И подумала: "Рассказать? А не
лучше ли, если они об этом никогда не узнают".
- А я не хочу про Бирюкова, - вдруг закричал Менделе так громко, что
Люсенька вздрогнула и уронила свою куклу себе на колени. - Я знаю, он был
хорошим милиционером и его убили бандиты. Не люблю я печальных рассказов!
- Эх ты, трусишка! Боишься страшных историй? - махнула рукой Голделе.
- Это было давно, лет десять тому назад, после революции. Тогда было
много банд на Украине и у нас в Ружине тоже. Ты тогда, милая моя девочка,
только родилась. Ох, и страшное это было время! Давайте не будем сегодня об
этом.
- Так о чем же я, майне гуте клейне мейделе энд ингеле2? Ну да,
вспомнила. Так вот, лучше я вам расскажу о вашей тете Фейге. Если согласны,
то я начну.
Бабушка сделала небольшую паузу, откашлялась и стала рассказывать.
- В одно прекрасное утро, когда кроме меня все еще в доме спали, -
начала бабушка рассказ о тете Фейге, младшей ее дочери, - к нашему крыльцу
подкатил самый таки шикарный в нашем Ружине фаэтон балагулы Лейзера и
внезапно остановился. Я еще помню, как разгоряченные от быстрой езды лошади
вели себя очень нетерпеливо, и Лейзер громко и неприлично их ругал. А тем
временем из-под черного навеса брички медленно, не торопясь, спустился на
землю... И кто бы вы подумали, голдэ киндерлах? Нет, нет, вы ни за что не
догадаетесь! Это был не кто иной как...
Хитрая рассказчица прервала рассказ, чтобы заинтриговать молодые
пытливые души и зажечь их любопытство. Она посмотрела сначала на самую
старшую, Голду, которая успела уже повернуться раскрасневшимися от жары
щечками к бабушке в ожидании чего-то на этот раз необычного. Голда уже много
раз слышала эту историю, и каждый раз надеялась узнать что-нибудь новое в
этом рассказе, хотя знала, что все будет рассказано по-прежнему.
- Так кто из вас первый догадается?
- А вот я знаю кто, - Голделе повернулась лицом к бабушке, запрокинув
голову назад. При этом пухленькие губки ее свернулись в трубочку и злорадно
застыли в этом положении.
- Ничего ты не знаешь! Замолчи и не перебивай бабушку, - взбунтовался
Менделе, который до этого сидел с раскрытым ртом и круглыми глазами.
- Э-то был же-них к не-ве-сте, - неожиданно нараспев проговорила
трехлетняя Люсенька, размахивая в такт каждому своему слову ручками своей
куклы.
- Не слушай их, бабуля. Пожалуйста, рассказывай!
Менделе мог слушать один и тот же рассказ много раз. А сейчас он очень
боялся, что родители скоро вернутся и ему не удастся дослушать все до конца.
Тем более что он до сих пор не сделал уроки. Он посещал первый класс
украинской школы, а Голда - третий еврейской четырехлетки.
- Ну, хорошо, хорошо, раз уж вы хотите, буду рассказывать. Так вот, -
речь старой женщины представляла собой своеобразную смесь идиш и украинского
языка, но дети знали тот и другой, поэтому хорошо ее понимали. - Это был
высокий стройный мужчина с небольшим чемоданчиком в руке, и направился он
прямо к нашему дому. У меня сердце так и замерло. Я совсем перестала дышать.
Неужели это тот самый молодой человек, о котором рассказывал дедушка
Бенцион, когда вернулся с Фейгеле из Киева? Я совсем было растерялась - в
доме не прибрано, все еще спят. Что делать? Разве это дело - пускать такого
солидного человека в дом, когда там такое? Я вмиг сбросила с себя передник и
выбежала на улицу. Сделала я это так проворно, что появилась на улице
прежде, чем успела развеяться дорожная пыль от лейзеровских лошадей и
экипажа. Села я на лавочку как раз в тот момент, когда юноша подошел к дому.
Я ему тут же сказала: "Пожалуйста, не утруждайте себя и не нужно мне
объяснять кто вы. Я это знаю от своего Бенциона. Вы не кто иной, как Залман
Гершгорин." Вы бы посмотрели, дети, какая прекрасная улыбка озарила его
мужественное лицо. А как он раскланялся со мной!? И вот мы сидим рядом и
беседуем. Сначала о том, как он доехал, и что в Казатине на станции была
очень большая давка, когда он пересаживался с киевского поезда на уманьский.
Но зато ему очень повезло в Зарудинцах, где удалось быстро найти хорошего
балагулу и менее чем за час добраться до Ружина. Тогда, дети мои, очень
опасно было ночью ехать по этой дороге, которая проходила через густой
дремучий лес. Прошло всего несколько лет после революции и леса на Украине
были пристанищем многочисленных банд. Так вот, я уж постаралась говорить с
ним побольше и погромче, чтобы разбудить всех в доме. Он, оказывается, такой
же купец, как и наш дедушка Бенцион. Познакомился он c ним на одном очень
крупном складе товаров в Киеве. А когда закончили все дела, то решили на
следующий день встретиться в одном трактире. Туда-то дедушка наш пришел с
Фейгеле и познакомил ее с Залманом. После этого молодые люди встречались
почти каждый вечер, пока дедушка оставался в Киеве. Да, конечно, после того,
как Фейге вернулась в Ружин, она сильно изменилась. Была задумчива, грустна,
рассеянна. Но никому и в голову не приходило такое, что Залман приедет к нам
в Ружин. А я вот, родненькие мои, сразу догадалась, что это он. Мне
подсказало мое материнское сердце! Но что было дальше? Такого даже в самой
волшебной сказке не встретишь!
Бабушка вздрогнула от холода и поправила накинутый на плечи платок. За
темным замерзшим окном стоял трескучий мороз, и по настоящему тепло было
только у самой печки, даже в самой маленькой комнате, где они сидели, и
которая служила столовой. А в другой, большой комнате, было еще холоднее.
Там стояли две кровати и две кушетки - это была одна спальня для всех, кроме
бабушки, которая жила отдельно на соседней улице. К утру печка совсем
остывала, и было так холодно в этой большой комнате, что страшно было даже
вылезать из-под одеяла.
- Заговорилась я с вами. Картошка-то у меня на плите, наверно
переварилась. Схожу на кухню.
Папа с мамой ушли из дома засветло и все еще не возвращались. Менделе
так надеялся, что они не договорятся с мужиками и Пятачок еще немного
поживет. Уж очень он был игривым поросенком, когда был маленьким.
Летом Менделе еще не ходил в школу, и мама поручала ему выпускать его
на прогулку после завтрака. Когда Менделе направлялся через длинную кухню к
дверям сеней, до него уже доносился пронзительный визг Пятачка, какой-то
непонятный грохот и все это в сопровождении громкого угрожающего крика
гусей.
Иногда его детская фантазия представляла себе такую картину.
Утро. Гуси мирно спят на чердаке в своих клетках. И вдруг нахальный
поросячий крик нарушает их сладкий сон. Ему, Пятачку, видите ли, захотелось
гулять! А как мы, гуси? Всю жизнь здесь на чердаке, в своих клетках, жуем
свой овес, запиваем водичкой и ничего - живем. А ну-ка, сестрицы, зададим
ему жару! И тут происходит самое страшное. Гуси вырываются из клеток,
один-другой взмах крыльями, и они спускаются вниз в загончик к Пятачку и
начинают щипать его - кто за уши, а кто за хвостик. А он мечется во все
стороны и орет, словно прощается со своей жизнью.
Такое вот себе представлял Менделе, когда до него из сеней доносились
эти крики.
Через некоторое время Менделе привык к этому шуму, перестал переживать
за Пятачка и ухитрялся даже по дороге к сеням украдкой, на один только миг,
заглянуть в длинный, широкий буфет, который стоял на проходе в кухне.
Поросенок может подождать. Ничего с ним не случится, поорет немного. А в
буфете - банки с вареньем. Их много - с прошлого и этого года. Клубничное,
сливовое, сливовое с грецким орехом, из яблок и груш и, самое вкусное, -
вишневое. А сладкое топленое масло с шоколадом, которое делала мама! Менделе
его просто обожал. Хоть немного лизнуть, а потом можно не торопясь
отправиться гулять с поросенком. За варенье ему иногда здорово доставалось
от мамы.
В сенях, когда Менделе выходил туда, разгорался такой тарарам, что,
казалось, еще немного, и этот шум сорвет крышу дома и унесет ее куда-нибудь
к облакам. Пятачок тыкал мордочкой в калитку загона с такой силой, что
стенки его еле выдерживали. Иногда, на один только миг, визг сменялся
умеренным похрюкиванием, и в дырке, где был раньше сучок в доске, появлялся
серый поросячий глаз. Менделе заблаговременно открывал дверь во двор, а
потом уже калитку загона, и Пятачок вылетал пулей. По дороге он натыкался на
лестницу, ведущую наверх на чердак к гусям. После этого она долго шаталась.
Поросенок же, задрав кверху свой хвостик и свернув его в колечко так, чтобы
самый кончик с длинной щетиной развевался на ветру, на большой скорости
делал крутой вираж по травяному полю, освобождая свое тело от накопившейся
за ночь энергии.
А теперь Пятачок уже не Пятачок. Теперь он здоровенный, неповоротливый,
ленивый, жирный боров. Поспит, поест, еще раз поспит - и так каждый день.
Бабушка вернулась с глиняным горшком в руках и поставила его на стол. В
комнате запахло чуть прихваченной огнем картошкой в мундирах.
Во время ужина Менделе неоднократно просил бабушку продолжить рассказ,
однако та оставалась неумолимой и только после того, как вместе с Голдой
убрала со стола, необыкновенная история, которая случилась с тетей Фейгой,
была продолжена. Мерно гудел на столе самовар.
- Ну что, будете слушать дальше? Будете. Давайте. Первая, кто услышала
мой громкий голос и проснулась, - конечно, Фейгеле. Дай ей Бог жить столько
лет, сколько звезд на небе. Она тут же выглянула в окно, приложила свои
розовые пальчики к губам и широко раскрыла свои большие голубые глазки.
Думаете, Залман полюбил ее просто так? Такой красавицы не сыскать было во
всей Бердичевской губернии!
Тут бабушка по очереди посмотрела на каждого из ее слушателей и
загадочным тоном тихо добавила:
- Вы в этом сегодня же сами убедитесь, майне тайереле ейгелах3. Ну
ладно, что же я так долго вас мучить буду. Залман оказался настоящим
мужчиной и в тот же день сказал мне и дедушке, что намерен жениться на нашей
Фейгеле. А потом за ужином, когда собрались все дети, - Арончик, Береле,
Хава, Клара, Фейге и ваши папа с мамой, - встал с рюмкой вина в руке и
сказал такое, что я даже сразу толком не поняла, о чем он, но от этого тут
же лишилась жизненных сил и, как сидела около дедушки, так всем своим телом
