сквозняков здесь не бывает, а выход только один. Окна первого этажа, как
правило, держат закрытыми", - подумал он, не отнимая пальца от кнопки.
Пронзительный звонок был не только слышен в секционном зале, но и
отдавался по всему пустому зданию. Однако за запертой дверью не было
никаких признаков жизни. И, если бы медсестра не уверила капитана, что Лев
Вольфович не выходил, он не стал бы терзать звонок столь настойчиво.
Наконец, его усилия увенчались успехом.
Знакомый старческий голос неразборчиво продребезжал за дверью:
- Говорю вам: уходите! Трезвонить бесполезно. При всем желании и
сочувствии...
- Лев Вольфович, о чем вы? Это же я, Тищенко.
- В самом деле? Андрей Михайлович, голубчик, - тяжелая дверь
осторожно отворилась. - Хочу пригласить вас полюбоваться явлением
уникальным. Это вскрытие - в своем роде первое даже в моей богатой
практике. И не мне одному в диковинку. Наша секретарь, женщина молодая,
но, знаете ли, повидала всякого, а тут буквально лишилась чувств. Если бы
этот... хирург в двери не ломился, я бы давно уже вышел. Мне и самому
что-то нездоровится, наверное, давление скачет...
- Лев Вольфович, дорогой, не мучайте: что там такое с девочкой?
- С девочкой? Строго говоря, в известном смысле девочки как таковой
не существует!..
Измочаленная папироса никак не гармонировала с тяжелым халатом шитого
серебром бархата. Темные наколки странно выделялись на фоне изнеженной
белой кожи предплечий, отливающей голубизной. Сейчас во властном взгляде
Павла Петровича было больше от уголовника, чем от изнеженного барина. Он
цепко держал им собеседника, даже когда улыбался. Складывалось
впечатление, что его визави сидит на незримой цепи, прикрепленной к
массивному ошейнику. Развалившийся на ковре бультерьер не сводил с Хутаева
внимательного, почти человеческого взгляда. Однако поза его была
напряженной, пес ощущал недовольство хозяина. Тем не менее говорил Павел
Петрович мягко, негромко, в голосе его не было угрозы.
- Ты, Георгий, парень неглупый. Потому я тебя к себе и приблизил, в
силу дал войти. "Азеров" в отказе держу. Земляки к тебе слетаются, творите
здесь что хотите, - я молчу. Мне братва из Москвы мозги протерла: что,
мол, у тебя в Баланцево за Чечня образовалась? Я опять молчу. Ничего,
дескать, наша братва, честные, преданные. Так, Георгий?
- Павел Петрович!
- А что - Павел Петрович? Мне вообще много не надо. На то, чего еще
хочется, мне по-стариковски хватит до конца дней. Если не шлепнут раньше,
чем думается. Но и в тюрьму мне, Георгий, на старости лет неохота. Я ведь
без ширева и дня не проживу. Скорей сам себе жилы порву, чем в ногах у
ментов за морфий валяться стану.
- Да я за вас хоть под вышку...
- А не надо. Ты за себя чуть не сходил. Никому не советую. Пока мы
вместе, и тюрьмы не будет. Главное, чтобы сука среди нас не завелась.
Верно говорю?
- Конечно, Павел Петрович.
- Умница, все понимаешь! А теперь и ты нам расскажи: как сынок твой
на допросах держался, что выложил, чего не успел... Ну, чего щуришься? Не
обижайся на старика. Степа немало знает, теперь жди удара, так что, надо
подумать, какие концы обрезать, а с какими - подождать. Вот это мне нужно,
Георгий, а в твою порядочность я верю. Нехорошо только ты Степу воспитал.
Да что теперь поделаешь, какой-никакой, а сын. Можно бы, конечно, и
простить...
- Павел Петрович, кровью искуплю...
- Да нет, это я так, отвлеченно рассуждаю. Конечно, Степа твой толк в
жизни знает. Лихо он приятеля кинул, когда уговорил в залог вместо себя
пойти...
- Но кто ж мог подумать, что так обернется? Углов ведь не мокрушник.
Я был уверен, что с пацанчиком ничего не случится.
- Вот и кончился мальчик Коленька. Ну да что там говорить: сам все
знаешь. А знаешь ли, что у мальчика Коленьки нашелся дядя? Старый
колымчанин, может, не из верхних авторитетов, но и не чухан какой-то. Если
б узнал, кто это сделал, весь аул бы тебя не спас. Бритва, она порой долго
ищет, но уж если находит... Спокойно, Георгий! Знаю, не ты убивал, а вот
достать могли тебя: через тебя концы шли, да и мальцу несмышленому ты или
твой Степа джинсы пообещали. Смерть смерть тянет, уж я знаю. Старинный
кореш пришел ко мне искать справедливости, а что нашел? Смерть. И ради
чего? Ради твоей корявой комбинации? Не такую уж большую долю ты
поднимаешь в общак, чтобы иметь из-за тебя столько хлопот. Можно наплевать
на все, можно завалить Баланцево трупами, важно только, чтобы это было
выгодно не тебе одному. Запомни: ваша община - это еще не Москва!
- Павел Петрович, вы же всегда нас поддерживали... По одному вашему
слову Чечня встанет!
- Вся?
- На Баланцево хватит.
- Вот-вот, как раз этого и не надо. Свои дела мы предпочитаем
обделывать без дешевого шума. Успокойся, сынок. Я знаю, что община держит
крепко... Что ж, не виню. Все мы так или иначе шли по трупам. А по-другому
и нельзя. Замнем. Пока что мы вместе, деньги идут хорошо, но разве я не
помню, сколько народу - и нашего, и вашего - положили, пока вы в Москву
вгрызались, пока все не стали нашими? Ваши легко шли - что на кладбище,
что в тюрьму. А что нищему из горного аула терять? А я уже старый, я - не
хочу! И никто не хочет. Поэтому давай-ка помнить старый договор - не
вмешиваться в дела друг друга.
- Мне и в голову прийти не могло...
- Все перевернулось. Поначалу думали, вы помогать будете. Что
называется, взяли в долю. Ведь неплохо? Не жалеешь, Георгий, что с Кавказа
сбежал?
На лице Хутаева под маской почтительности проступила ярость, странным
образом перемешанная со страхом.
- Из-за этих трупов... не открещивайся, на вас они висят... Если
понаедут муровцы, никто не отмажется. Отдел по борьбе с межрегиональной
преступностью живо перекроет все входы и выходы. Денег они не возьмут,
такие ребята. За совесть работают. И, конечно, за страх: там тоже с
предателями не церемонятся. Так что, если сигнал точный и нагрянет
спецслужба - дело плохо. Ну а пока ступай, Георгий, подумай. Стар я стал,
чтобы в нелегалы подаваться, да и поднакопил кое-что, с собой не унесешь.
Знаешь, как звери поступают, если в нору не успел уйти, а собака за хвост
держит. Отгрызают! Хоть и больно, а подыхать - еще больнее. Главное, не
спеши с решениями. Чтобы не натворить такого, чего не поправишь.
Охранник тенью возник в проеме бесшумно отворившейся двери. Как для
"своего", для Хутаева не составляли тайны кнопки, вмонтированные в разных
местах в комнате, после нажатия которых немедленно появлялась охрана. Не
было сомнений и в том, какой предмет оттопыривает просторную куртку
громилы. Пневматическими пистолетами охранники Павла Петровича
пользовались виртуозно, а после покушения у Большого театра постоянно
находились в состоянии повышенной боевой готовности. В этой компании, даже
если возникала тень сомнения, предпочитали не размышлять, а нажимать на
курок.
Домой Лобекидзе возвратился поздно вечером, усталый и запыленный. Не
лучше выглядела и машина, которую он загнал в гараж.
- С возвращением к родным пенатам, Иван Зурабович, - Фрейман открыл
дверь, широким жестом приглашая войти. - Я тут похозяйничал во время
вашего отсутствия, не взыщите.
- Да, вижу, освоились, - Лобекидзе печально улыбнулся. - Нет больше
моих хозяюшек...
- Ну полно, Иван Зурабович, что толку мучить себя.
- Но ведь гадина эта до сих пор землю поганит! Будто провалился - нет
как нет.
- Неужели не нашли?
- Вы же, Майкл, здесь уже три дня.
- Виноват, но к сыщицким секретам доступа не имею.
- Какие секреты! Зацепили какую-то мелочь, а преступления сыплются
одно за другим. Не надо и допуска - об этом болтает все Баланцево.
- Лучшее средство от депрессии - заняться каким-нибудь делом. Кстати,
что слышно в Польше? Сейчас, когда туда устремилось столько
путешественников из Союза, им весьма не помешали бы услуги по страхованию.
И, как показывает опыт деятельности туристов-коммерсантов, многим,
очевидно, понадобится улаживать дела с наследством.
- Да, в Варшаве это тоже неплохо знают. Приняли меня, как мы и
ожидали, с пониманием. Если кто и удивился, так это таможенники по обе
стороны границы. Я, наверное, единственный автотурист за последние
несколько лет, не забивший машину товаром. Если бы не служебное
удостоверение, боюсь, разобрали бы "жигули" по винтикам. Уж, не знаю, что
там сейчас в моде: ртуть взять или золотые слитки, никель или алмазные
инструменты...
- Мини-контрабанда?
- Не такая уж, Майкл, и "мини". В целом образуются такие суммы...
Хотя, конечно, что ущерб, когда человеческие жизни...
- Ну вот, Иван, вы опять за свое. Надо найти силы и делать дело.
Если, а в этом уже можно быть уверенным, будет создана компания...
- Майкл, зачем мне все это? Я с удовольствием вам помогу, и доставить
бумаги в Польшу мне не составило труда. Хоть загранпаспорт использовал - с
прошлого года пылится в шкафу. Деньги? Я и раньше за ними не особенно
гнался, а сейчас - куда мне их девать? Какое-то проклятье: Таня за этими
проклятыми деньгами потянулась, "выбрала свободу", а потом - одно к
одному, одно к одному...
- Но мы же все-таки живы, Иван. Есть дело, оно нужно живым, и в этом
смысл. Одному мне его не потянуть. Самое трудное - вначале, потом, когда
раскачаешься, само покатится. Кстати, наверное, придется мне в гостиницу
перебираться.
- Но, Майкл!..
- Никаких "но". Мне необходимо официальное местопребывание. Так
полагается. И не будем это обсуждать. Я, кстати, уже был в гостинице.
Места, представляете, нынче даже в Баланцево на месяц вперед бронируются.
Это же надо! Даже "зеленые" не помогают. Сплошные господа командировочные.
Мимо администраторши потоком катят мальчики по маршруту "вокзал -
гостиница - рынок". Такие, знаете ли, с лица необщим выраженьем. Я у
одного даже лимон купил. Колоритная личность, держится, как абиссинский
негус.
- Может, оно и к лучшему? А с администрацией гостиницы дело ясное.
Ваши разовые пять-десять долларов их не интересуют. Кому нужна головная
боль - капризный постоялец из Штатов. Вот торгаш - клиент надежный,
никогда не забудет отстегнуть. У нас каждая койка в гостинице должна
кормить не абстрактное гостиничное хозяйство, а конкретных тружеников. Но
все это несущественно, Майкл. Уж я найду способ договориться с ними.
Слегка потесним земляков, как бы они там ни окопались...
Короткие утренние совещания начальник райотдела собирал прежде
изредка. Но, помимо обязательных, предусмотренных графиком, все чаще к
этому вынуждали чрезвычайные события, сыпавшиеся на Баланцево, как из рога
изобилия. Тупая жестокость преступлений будоражила общественное мнение и
заставляла баланцевских сыщиков предпринимать судорожные усилия. Однако
подполковник не скрывал недовольства.
- Вы что, думаете, я высыпаюсь? Или вижу семью? Да я забыл, с чем его
едят, свободное время это. Ведь до чего дошло! Люди и днем боятся на улицу
выйти... Комментариев, думаю, не требуется? А что я скажу людям? Куда
подевался, в конце концов, этот Абуталибов? Я не могу пока окончательно
судить, но это, пожалуй, наш главный прокол. А еще беремся за гуж... Куда
он мог кинуться? Человек приметный, все ходы блокированы... Есть
какие-либо соображения?
Встал Лобекидзе, мрачный, с сухо блестящими глазами.
- Дом Абуталибова обыскан скрупулезно: спрятаться там негде. Вокзалы
и трассы - ясно, перекрыты. В добросовестности автоинспекции сомневаться
