Видите ли... Я недаром сказал, что в нас с Дашкой Кровь Шеллингов
натолкнулась на Кровь Бенкендорфов. Если фон Шеллинги страдают от "сенной
болезни" и "проклятия Шеллингов", Бенкедорфы поголовно больны -- "ливской
болезнью". Другое название этой напасти -- "куриная слепота".
Проявляется она так: стоит зайти солнцу за горизонт и вы сразу же
видите мир в черно-белых тонах. Я сразу начинаю шарить руками перед собой и
могу двигаться только ощупью, натыкаясь на все те предметы, которые еще
минуту назад казались малы и безобидны.
Болезнь неспроста называется "ливской", ибо все практически ливы больны
этой штукой и она, конечно же, передается им по наследству. Доктор Боткин
долго выяснял причины этой напасти и пришел к удивительным выводам.
Да, "куриная слепота" - конечно, - болезнь. Но она - благословение для
племени ливов, жившего в совсем необычных условиях.
Ледник, много веков назад сокрушивший почву Прибалтики, отступал на
север не сразу. Чем раньше от него освободилась земля, тем плодородней
теперь на ней почвы.
Литва -- самая плодородная страна из балтийских. Курляндские земли хуже
литовских, но и на них прибыльно земледелие. Лифляндские латыши живут только
там, где, трудясь на земле, хоть как-то можно свести концы с концами. Дальше
-- владения финнов.
Финские племена, в отличье от балтских, в массе своей -- не
земледельцы. Это -- потомственные рыбаки. Море кормит финские племена. Но
особенность циркуляции вод в Ботническом, Финском и Рижском заливах приводит
к тому, что корма для морских обитателей скапливаются на севере. Именно
поэтому финны -- наиболее богатый народ в сей "семье". Эстонцы живут с
меньшей рыбой и поэтому отстают от "северных братьев". Там, где живут самые
южные из финских племен -- ливы, рыбный промысел, - увы - нерентабелен.
Поэтому ливы традиционно -- охотники. И именно ради охоты в них
развилась "куриная слепота". Боткин сумел доказать, что у ливов гораздо
лучшее восприятие цвета, чем у прочих людей. Вскрытия ж умерших показали,
что в задней части нашего глаза есть особые клетки -- "шарики" с
"палочками".
У людей общее количество этих клеток примерно у всех одинаково. Но у
болеющих "куриною слепотой" отношение "шариков" к "палочкам" в два, или в
три раза больше обычного! Когда выяснилось, что у всех людей "шарики"
расположены ближе к центру глазного дна, а "палочки" - по краям, доктор
Боткин пытался выяснить, - как изменяется в темноте качество "прямого" и
"бокового" зрений.
В итоге опытов выяснилось, - "шарики" отвечают за цвето-восприятие и
ощущенье обЦема предметов. Они лучше "видят" чем "палочки". У них лишь один
недостаток -- они не умеют смотреть в темноте. Вот вам истинный смысл
"ливской болезни".
Теперь немного истории. В свое время немецкие рыцари подметили
удивительный факт: ливские лучники стреляли лучше и дальше что - немцев, что
- эстонцев и латышей. Бароны были б плохими вояками, если б не попытались
этим воспользоваться.
Ливы, в отличье от прочих племен, получили немалые льготы от новых
хозяев. Вскоре все немецкие лучники с арбалетчиками были лишь с ливской
Кровью. Мало того, - бароны всячески поощряли браки меж немцами и ливинками,
или даже (о ужас!) меж немками и ливскими арбалетчиками. Вскоре смешенье
достигло той степени, что немцы других Орденов стали звать наших предков
ливонцами, а сам Орден -- Ливонским. (Кстати, это единственный случай в
истории, когда имя Ордену дал Народ. Тем более -- порабощенный.)
В итоге, ливы сравнялись в правах с немцами и совершенно в них
растворились. Зато их "куриная слепота" теперь буйствует во всех лифляндских
семействах. Приведу забавный пример.
Мой кузен -- Государь Николай тоже болен "ливской болезнью". Забавно,
что он долго об этом не подозревал, а верней -- пытался это скрывать. Все
вдруг открылось на обсуждении формы одежды для разных полков.
Николая долго держали "в черном теле" и впервые он стал зваться
Наследником после 1816 года, - когда моя матушка решила открыть эту тайну.
Государь Александр признал в нем Романова и сразу же поручил забавное дело:
создать Устав по ношению формы в новых полках. (В ходе Войны в армию пришли
добровольцы, которые служили в старой, - порой дедовской, форме одежды. И
вот теперь Империя решила навести Порядок во всем этом деле.)
Николай принялся за дело с особым усердием. Он сразу решил, что не дело
-- когда полки из соседних губерний имеют слишком разные цвета формы. Он уже
знал о взаимной ненависти казаков и латышей, - так что он предложил
различать всех по цветам и не сводить рядом враждебные друг другу полки.
Вся Империя была им разбита на "Управления Армий" и внутри каждого
Управления полки различались лишь оттенками цвета. Когда будущий Государь
принес свой проект к утверждению, генералы схватились за сердце, а
интенданты -- за голову.
Николай на полном серьезе указал такие цвета: "прелой соломы",
"оливково-желтый", "поспелого колоса", "пожухлой травы" и что-то там прочее.
К этому он приложил квадратики, окрашенные сими цветами и даже -- кусочки
окрашенной ткани!
Так вот, - главный Интендант встал перед ним на колени и с ужасом в
голосе вопросил:
- "Ваше Высочество, да разве же это -- не один цвет? Как же нам сие
различать?"
Николай страшно обиделся. Он прикусил губу и сказал:
- "Да вы что! Да я их отличу один от другого на расстояньи версты! Так
что не будем придуриваться! Если у вас нет таких красок -- так и скажите.
Выпишем краски из Пруссии!"
Дальше последовала немая сцена. Когда Николай понял, что все его --
крупно не поняли, он сухо собрал свои лоскутки и строевым шагом вышел из
Комитета.
В русской Армии его признали почти недоумком. По народу пошли анекдоты
и сплетни. В армии же латвийской несчастного поддержали, - лифляндские
офицеры никогда не могли понять цветовой слепоты русских и прочих славян.
Во всем мире признан талант моих егерей прятаться в зелени. Даже в
России пытались какое-то время красить мундиры в зеленую форму. Не
парадно-зеленую -- согласно петровским Уставам, но травянисто-зеленую, или
-- "защитную". Ни русским, ни французам, ни даже пруссакам это не удалось.
Их формы яркими пятнами всегда выделялись на фоне листвы и травы. В Северной
армии на сей счет шутили, что "даже в этом русские не прочь полодырничать".
А это не лень. Русские и вправду не видят столько оттенков. И немцы не
видят. И даже -- модельеры французы.
Я прибыл к кузену и постарался ему как можно мягче -- все обЦяснить.
Nicola, у коего это было первым заданием от Императора, был страшно
подавлен, но от моих слов приободрился. Он, невесело усмехнувшись, спросил:
- "Как ты думаешь, я смогу стать хорошим Царем для такого народа? Они
же не видят простейших вещей!"
Я обнял кузена и шепнул ему на ухо:
- "Нет, мой Повелитель. Это не русские не видят многих вещей. Это у Вас
глаза видят этакое, что не под силу обычному смертному. А что еще нужно --
Великому Государю? Научитесь же прощать обделенных сим Даром и Вам --
воздастся".
Кузен мой, наконец, улыбнулся и с легкой иронией вдруг спросил:
- "Так стало быть -- любой егерь способен возглавить этот народ?"
Я поклонился еще раз и отвечал:
- "Сие -- участь варяга. Народ сей не умеет управлять собой сам и вечно
просит варягов на Царство. Если вы будете лучшим варягом, Империя сама
поднесет себя вам -- на блюде".
Юный принц ударил меня по плечу и расхохотался. Он стал совершенно
спокоен и доволен собой.
Как видите -- я не люблю зиму, потому что зимой длинные ночи, а ночью я
все равно что -- слепец. Так что радуюсь я Природе лишь весною, да --
осенью. И если весной сильно грязно, да сыро от прошедшей зимы, осенью...
Я люблю эту пору. В детстве в такие дни матушка уезжала на Биржу и мы с
Дашкой ходили гулять. Без матушки нам скучно было сидеть взаперти.
Нас сажали на маленьких пони и мы ехали в лес -- слушать улетающих
птиц. А еще на берег холодной Балтики -- смотреть на ряд набегающих волн,
дышать свежим запахом моря...
Помню, как хрупали льдинки под копытами моей крошечной лошади, как шел
из моего рта пар, если подуть на дашкины ручки...
Она носила маленькие перчатки с гербами Бенкендорфов и Шеллингов и так
как она всегда их теряла, бонна связывала их тонкой бечевкой, которую
пропускала под дашкиной курточкой. Перчатки были из тонкой и весьма дорогой
кожи и совершенно не грели. Тогда сестрица сбрасывала их и они висели
забавными тряпочками, когда я грел дыханием сестренкины руки...
В наши годы, случись нам встретиться осенью, мы всегда едем в наш
Вассерфаллен и идем к взморью. Там моя сестра -- баронесса фон Ливен всегда
снимает с рук дорогие перчатки и я, как тысячу лет назад, снова их грею
дыханием... Мы с сестрой любим друг друга.
Пилюли доктора Боткина были ужасно горьки на вкус и после них рот жгло,
будто крапивой. Но... Они делали свое дело и мы с Доротеей впервые пошли
гулять летом на улицу. (Отец с матушкой следили за каждым шагом любимых чад,
готовые сию минуту тащить нас домой!)
Первый опыт прогулки удался и Боткин прописал нам эти пилюли два раза в
день в течение месяца. Потом недельку стоило посидеть взаперти, чтоб не
слишком ослабить "естественную защитную силу", а потом -- снова месяц
гулять, принимая пилюли.
Родители наши осыпали Шимона золотом и... У них возникла дискуссия. В
Дерпте гулять было негде -- кругом посты охраны, да закрытые полигоны для
испытаний. Сидеть летом в Риге -- дурацкое дело. Наш же родовой Вассерфаллен
под Пернавом лежал в слишком пустынных местах: местные ливы смешались с
немцами совершенно, а латыши не жили в столь голодных краях.
Поэтому мой отец уговорил мою матушку, чтоб мы ехали отдыхать в его
"родовое поместье". В 1777 году мой дед Карл Александр отбил у курляндцев
"даугавские земли" под Динабургом, называемым латышами -- Даугавпилсом, а
русскими -- Двинском.
Земли сии были розданы его друзьям и приверженцам -- в основном, -
латышам дома Уллманисов. А так как в тех краях баловали курляндцы, Уллманисы
жили там огромными семьями -- с охраной и домочадцами. Если нам с Дашкой не
хватало друзей и подружек, там-то уж их было -- навалом.
Во всем этом был один-единственный минус. До сего дня мы жили вдалеке
от границы Лифляндии. Теперь нам предстояло увидеть истинные отношения
католиков и протестантов.
Это было раннее летнее утро. Я даже не успел как следует проснуться и
вылезти из кровати, когда на улице закричали:
- "Горит! Горит! Это - Озоли (Дубки) горят!"
Я выскочил на улицу. По небу медленно плыли клубы черного маслянистого
дыма. Люди метались по улице, не зная что делать - Карлиса с отрядом в тот
день как раз не было. Он уплывал по торговым делам в Европу и в имении была
лишь охрана моей матушки. Все -- ливонцы, люди - не местные, и они,
естественно, растерялись.
Потом появилась моя матушка, - она была уже в мундире и отдавала
приказы. Люди сразу успокоились и стали вооружаться и делиться на группы, -
кому ехать в Озоли, а кому - остаться на защиту имения. Нас, детей, тут же
согнали в большую кучу и поволокли в "отцову" кирху.
Он как раз выстроил большую кирху из камня и теперь она служила чем-то
средним между штаб-квартирой имения батюшки, сторожевой вышкой и крепостью
на случай осады. Там было все. Вплоть до маленького колодца со "святой
водой" и погребов, всегда набитых солониной и прочими сЦестными припасами.
