сегодня, если бы узнал, что я до сих пор так и не нашел ее?
Что-нибудь само собой разумеющееся,это уж точно. Странное свойство
всех его секретов - они были предельно просты.
А если бы я сообщил ему, что потерпел фиаско в поисках ее? Для
вдохновения он покрутил бы в руках свою булочку с корицей, внимательно
ее изучая, потом запустил бы пальцы в черную шевелюру и сказал:
- Послушай Ричард, а тебе не приходило в голову, что летать с
ветром от одного города к другому - верный способ не отыскать ее, но
утратить?
Все так просто. А после бы он молча ждал моего ответа.
Я ответил бы на это, если бы он был здесь, я бы сказал: - О'кей.
Полет за горизонт - не то. Я брошу это. Однако скажи, как мне ее
найти?
Он бы прищурился, несколько расстроившись оттого, что я задал этот
вопрос ему, а не самому себе:
- А ты счастлив? В данный конкретный миг - занимаешься ли ты тем,
чем хотел бы заняться больше всего на свете?
Привычка заставила бы меня ответить, что да, разумеется, я
распоряжаюсь своей жизнью в точности так, как мне нравится.
Холод нынешней ночи, и вопрос - тот же самый - с его стороны, и
что-то изменилось. Занимаюсь ли я тем, чем больше всего хотел бы
заняться?
- Нет!
- Вот это новость! - произнес бы Шимода. - Как по-твоему, что бы
это могло означать?
Я моргнул, прекратил воображать и вслух заговорил с собой:
- Ага, это значит, что амплуа странствующего пилота себя исчерпало!
И в данный момент я смотрю на огонь своего последнего костра, а тот
парнишка из Рассела, с которым мы поднимались в воздух в сумерках, был
последним моим пассажиром.
Я попытался еще раз вслух сформулировать:
- Со странствующим пилотом покончено.
Заторможенность безмолвного шока. И шквал вопросов. Новое качество
неведения - некоторое время я пытался распробовать, его, оценить,
неведомый привкус. Что делать? И что со мной будет?
После основательной определенности ремесла бродячего пилота, меня
захлестнуло удивительное наслаждение новизны, подобное прохладному
буруну, вспенившемуся из неизведанных губин. Я понятия не имел, что
буду делать!
Говорят, что когда закрывается одна дверь, другая - отворяется. Я
ясно вижу захлопнувшуюся за мной дверь, с надписью "ЖИЗНЬ
СТРАНСТВУЮЩЕГО ПИЛОТА". За ней остались ящики и корзины, полные
приключений - тех, которые превратили меня из того, кем я был, в того,
кто я есть. А теперь пришло время двигаться дальше. Ну, и где же эта
самая только что распахнувшаяся дверь?
- Если бы я был просветленной душой, - подумал я, - что бы я сказал
сейчас самому себе? Не Шимода, но просветленный я сам?
Прошло мгновение, и я уже знал, что было бы сказано:
- Посмотри-ка на то, что окружает тебя в данный момент, Ричард. Что
в этой картине не так?
Я огляделся во тьме. С небом все было в порядке. Что может быть, не
так в небе, испещренном сверканием взрывающихся алмазами удаленных на
тысячи световых лет звезд? А во мне - разглядывающем этот фейерверк из
вполне безопасного места? А самолет - надежный и верный Флит, готовый
нести меня, куда бы я не пожелал? Что не так в нем? Все так, все
правильно.
А неправильно вот что: здесь нет ее! И я должен изменить,
ситуацию. И начну прямо сейчас!
- Не торопись, Ричард, - подумал я. - И на этот раз измени своим
правилам. Пожалуйста, не спеши! Пожалуйста, подумай сначала.
Хорошенько подумай.
Продумать все до конца. Ибо во тьме скрыт еще один вопрос - вопрос,
которого я никогда не задавал Дональду Шимоде, и на который он не
отвечал.
Почему обязательно случается так, что самые продвинутые из людей,
те, чьи учения живут веками, пусть в несколько извращенной форме
религий, почему эти люди непременно должны оставаться одинокими?
Почему мы никогда не встречаем лучащихся светом жен или мужей, или
чудесных людей, которые на равных делят с ними их приключения и их
любовь? Те немногие, кем мы так восхищаемся, неизменно окружены
учениками и любопытными, на них давят те, кто приходит за исцелением и
светом. Но как часто мы встречаем рядом с кем-нибудь из них
родственную душу, человека сильного, в славе своей равного им и
разделяющего их любовь? Иногда? Изредка?
Я невольно сглотнул - в горле пересохло.
Никогда.
- Самые продвинутые из людей, - подумал я, - оказываются самыми
одинокими!
Может быть, у совершенных нет родных душ потому, что они переросли
все человеческие потребности?
Никакого ответа от голубой Веги, мерцающей в своей арфе из звезд.
Достижение совершенства в течение всего множества жизней - это не
моя задача. Но эти люди - ведь им, вроде бы, предначертано указывать
нам путь. Утверждал ли кто-либо из них: "Забудьте о родственных душах,
родственных душ не существует?"
Неторопливо стрекочут сверчки: "Может быть, может быть".
Это стало каменной стеной, о которую разбились последние мгновения
вечера.
- Если они что утверждают, - проворчал я, обращаясь к себе, - они
заблуждаются.
Мне было интересно, согласится ли она со мной, где бы она ни была.
Заблуждаются ли они, моя милая незнакомка?
Она не ответила из своего неизвестно-где..
К тому времени, когда наутро крылья оттаяли от инея, чехол мотора,
ящик с инструментом, коробка с продуктами и таганок были уже аккуратно
уложены на переднем сиденьи, запакованы и как следует закреплены.
Остатки завтрака я оставил еноту.
Во сне ответ нашелся сам собой: Те просветленные и совершенные -
они могут предполагать что угодно, но решения принимаю я сам. А я
решил, что не собираюсь прожить жизнь в одиночестве.
Я натянул перчатки, толкнул пропеллер, в последний раз запустил
двигатель и устроился в кокпите.
Что бы я сделал, если бы увидел ее сейчас идущей по скошенной
траве? Дурацкий импульс, странный холодок в затылке, я осмотрелся.
Поле было пустым.
Флиг взревел на подъеме, повернул на восток и приземлился в
аэропорту Кэнкэки, штат Иллинойс. В тот же день я продал аэроплан за
одиннадцать тысяч долларов наличными и упаковал деньги в свой сверток
с постельными принадлежнастями.
Последние долгие минуты наедине с моим бипланом. Я поблагодарил и
попрощался, дотронулся до пропеллера и, не оборачиваясь, быстро
покинул ангар.
Приземлился, богатый и бездомный. Я ступил на улицы планеты,
обитаемой четырьмя миллиардами пятьюста миллионами душ, и с этого
момента с головой погрузился в поиски той единственной женщины,
которая, согласно мнению лучших из когда-либо живших людей, не могла
существовать в природе.
Два
То, что очаровывает нас, также ведет и защищает. Страстная
одержимость чем-нибудь, что мы любим - парусами,
самолетами, идеями - и неудержимый магический поток
прокладывает нам путь, вперед, низводя до нуля
значительность правил, здравый смысл и разногласия,
перенося нас через глубочайшие ущелья различий во мнениях.
Без силы этой любви...
- Что это вы пишете? - она смотрела на меня с таким изумлением,
словно никогда не видела, чтобы кто-то писал в блокноте ручкой по
дороге на юг в автобусе, направляющемся во Флориду.
Когда кто-либо врывается в мое уединение, разрушая его своими
вопросами, я имею обыкновение иногда отвечать без объяснений, чтобы
напугать человека и заставить его помолчать.
- Пишу письмо самому себе - тому, кем я был двадцать лет назад.
Называется "Жаль, Что Я Этого Не Знал, Когда Был Тобой".
Несмотря на мое раздражение, ее глаза - весьма приятно было это
видеть - загорелись любопытством и храбрым намерением это любопытство
удовлетворить. Глубина карих глаз, темный водопад гладко зачесанных
волос.
- Почитайте его мне, - ничуть не испугавшись, попросила она.
Я прочел - последний абзац до того места, на котором она меня
прервала.
- Это правда?
- Назовите что-нибудь одно, что вы любили, - предложил я. -
Привязанность не считается. Только то, что неудержимый внушало вам
всепобеждающую неуправляемую страсть...
- Лошади, - мгновенно отозвалась она. - Я любила лошадей.
- Когда вы были с вашими лошадьми, мир приобретал иную расцветку,
чем имел все остальное время. Да?
Она улыбнулась:
- Точно. Я была королевой Огайо. Маме приходилось вылавливать меня
с помощью лассо, чтобы выдернуть из седла и заставить, идги домой.
Бояться? Только не я! Я скакала на большом жеребце - его звали Сэнди -
и он был моим другом, и пока я была с ним, никому бы и в голову не
пришло меня обидеть. Я любила Сэнди.
Мне показалось, что она высказалась до конца. Но она добавила:
- А сейчас нет ничего, к чему я относилась бы таким же образом.
Я промолчал. Она погрузилась в свои собственные воспоминания, в те
времена, когда Сэнди был с ней. Я вернулся к письму.
Без силы этой любви, мы становимся лодками, увязшими в
штиле на море беспросветой скуки, а это смертельно...
- А как вы собираетесь отсылать письмо туда - в то время, которое
прошло двадцать лет назад? - поинтересовалась она.
- Не знаю, - ответил я, заканчивая последнее на странице
предложение.
- Но разве не будет ужасно, если в тот день, когда я узнаю, как
отправлять послания в прошлое, мне нечего будет послать? Так что,
пожалуй, прежде всего следует приготовить пакет. А потом уже
подумать о пересылке.
Сколько раз я говорил себе о чем-то: "Как плохо, что я этого не
знал, когда мне было десять; если бы я понял это в двенадцать; сколько
времени ушло попусту, пока я понял; я опоздал на двадцать лет!"
- А куда вы направляетесь?
- Географически?
- Да.
- Подальше от зимы, - ответил я. - На Юг. В самую середину
Флориды.
- Куда именно во Флориде?
- Трудно сказать. Я собираюсь встретиться со своей подругой, но где
она - я в общем-то не знаю.
Похоже, она наилучшим образом поняла, что скрывалось за этой моей
фразой.
- Вы отыщете ее.
Я замялся в ответ и взглянул на нее:
- Вы понимаете, что вы только что сказали? "Вы отыщете ее"?
- Понимаю.
- Будьте добры, объясните.
- Нет, - сказала она, загадочно улыбаясь. Ее глаза мерцали темным
сиянием, отчего казались почти черными. Гладкая кожа, покрытая
ореховым загаром, ни единой складки или морщинки, ничего, что
указывало бы на то, кто она такая. Настолько молода, что лицо выглядит
неоформившимся.
- "Нет". То-то и оно, - сказал я, улыбаясь в ответ.
Автобус с гудением мчался по магистральному шоссе, мимо проносились
фермы, дорожные знаки цвета осенней листвы вдоль обочины. Биплан мог
бы приземлиться на это поле. Правда, столбы по краю дороги высоковаты,
но Флит вполне прошел бы под проводами...
Кто эта незнакомка, сидящая рядом? Улыбка космоса но поводу моих
страхов? Стечение обстоятельств, посланное мне, дабы развеять
сомнения? Возможно. Все может быть. Может быть - Шимода в маске.
- А вы летаете на самолетах?- как бы между прочим поинтересовался
я.
- Сидела бы я тогда в этом автобусе?! От одной только мысли об этом
у меня сдают нервы, - сказала она. - На самолетах!
Она передернула плечами и тряхнула головой:
- Ненавижу летать.
Она открыла сумочку и начала что-то в ней искать.
- Я закурю, не возражаете?
Я отпрянул, рефлекторно съежившись.
- Не возражаю?! Сигарета?! Мадам, пожалуйста!.. - я попытался было
объясниться, не задев ее самолюбия. - Вы не ... вы намереваетесь
напустить дыму в крохотный объем воздуха между нами? Что дурного я вам
сделал? За что же тогда вы хотите заставить меня дышать дымом?
Если бы она была Шимодой, она мгновенно вычислила бы, что я думаю
