Желающие заполнили оставшиеся паромы и даже, вопреки инструкциям
(дрогнул-таки Абдид!), - часть спасательных шлюпок. Я забрался в паром
планетологов, поскольку в нем летела Мод.
* * *
Медленно разъехались лепестковые створы. Минуту паром плыл рядом с
полированным боком Гравитона. Потом включились двигатели, станция начала
отдаляться. Пять треугольных пластин в ее борту беззвучно сомкнулись, не
оставив ни малейшнй щелочки, сквозь которую могли бы просочиться газы.
Нанометровая точность. Что и говорить, человек кое-чему научился со времен
ведических, какие бы доводы ни приводили скептики. Быть может, мир до
конца и не познаваем, но жить в нем становится все удобнее, это факт.
Несколько суток мы находились в автономном полете. Обогнав станцию,
паром жестко затормозился у Феликситура. Софус, электронный мозг судна,
проложил курс в виде скручивающейся спирали, чтобы люди могли выбрать
подходящий объект исследований. На первом витке вокруг планеты
планировалось наметить пять-шесть подходящих точек, а потом выбрать
лучшую.
Паром снизился до восемнадцати миль, пролетая над самыми верхушками
гор. Все прилипли к окнам. В открытом космосе, где нет ориентиров,
скорость не ощущается, взамен нее имеет место скучная висючесть, а
Феликситур дарил редкую возможность насладиться зрелищем пожираемого
пространства. Под дюзами парома чередой вырастали детали первозданного
ландшафта - кольцевые кратеры, трещины, затвердевшие серные озера, пыльные
равнины, по лунной традиции именуемые морями. Особо красочно выглядели
действующие вулканы. От них на сотни километров тянулись извилистые
кроваво-красные потоки жидкой серы. По мере удаления от породившего их
жерла они меняли цвет сначала на оранжевый, затем, остывая, - на желтый,
соответствующий минимальной температуре, при которой адский элемент все
еще сохраняет текучесть. Требовалось отыскать "холодный" желтый вулкан,
чтобы опустить в него сульфоскаф, который мы везли на грузовой платформе.
Этот погружаемый аппарат должен был проникнуть в глубь серной начинки
Феликситура так глубоко, как сможет.
В одном месте наше судно прошло прямо над фонтаном извержения.
Вулкан, дремавший, быть может, не одну тысячу лет, вдруг ожил и выбросил в
небо струю серы, перемешанной с базальтовыми обломками. Раздались гулкие
удары, паром тряхнуло. Пульт перед Зеппом, контролирующим полет, вспыхнул
целой гроздью предупреждающих сигналов. Нижние иллюминаторы покрылись
горячей пленкой, зловеще зашипел утекающий за борт воздух. Но все это
продолжалось считанные секунды, никто даже испугаться не успел как
следует. Включилось аварийное освещение, из стенных пазов выдвинулись
отсекающие переборки, пузырящийся пластик заполнил пробоины. Выяснилось,
что на борту появился гость: из-под кресла Оксаны Марченко вытащили
большой кусок базальта, горяченький такой. Пробив днище, камень оцарапал
ей ногу и застрял в амортизаторе. Молодежь тут же превратила инцидент в
повод для веселья:
- Будем считать это приветственным салютом! Господин Феликситур явно
неравнодушен к Оксанкиным ногам!
- Требую увеличить высоту полета, - холодно сказал Абдид.
- Чую, не зря мы явились, - изрек Круклис.
- Мод, а вы что думаете? - спросил я.
- Думаю, этот вулкан нам не подойдет.
2. ФЕЛИКСИТУР
Столько гуманоидов сразу Феликситур еще не видывал за всю свою
историю, - больше трехсот человек. Немало не мешкая, гравитонцы приступили
к покорению высочайшего пика планеты, дабы даровать ему достойное
название, организовали спортивные игрища, весьма азартные в условиях
пониженной гравитации, принялись гонять на вездеходах, бросились
разыскивать редкие минералы для своих коллекций. Некоторые неспешно
прогуливались, обмениваясь впечатлениями, а человек двадцать топталось у
кромки первого котлована будущей базы. Половина из них советовала крепить
анкеры на кляммеры, а другая настаивала на прямо противоположном, приводя
пани Станиславу, главного строителя Гравитона, в состояние легкой
прострации. Кроме нее делом занимались, пожалуй, одни планетологи.
К счастью и несчастью, проработав лет семьдесят, любой человек
обеспечивает себя настолько, что всю оставшуюся жизнь может заниматься чем
угодно, либо вовсе ничем не заниматься. Главной движущей силой истории
давно стала не матушка-экономическая необходимость, а унаследованное от
приматов любопытство. Оно, это любопытство, порой принимает размеры
стихийного бедствия. Честное слово, иногда с завистью думаю о славных
временах рабовладения, когда было чему достойно посвятить свою жизнь -
борьбе за лучшее будущее человечества, которое мы не совсем заслуженно
имеем сейчас. Обнадеживает то, что если верить Гегелю, где-то за углом
сумрачное прошлое нас еще ожидает, поскольку исторический процесс имеет
форму и повадки змеи.
Со своей стороны, ответственно заявляю, что лично я, некто Серж
Рыкофф, по планете скакал мало, и хоть пользы от меня было примерно
столько же, ни у кого под ногами не путался, а тихо сидел и наблюдал за
сборкой глубокосерного аппарата. Ну, и за Мод еще наблюдал, было дело.
После технической проверки батискаф подняли на гребень невысокого
вулкана, который правильнее было бы считать гейзером. Экипаж парома
собрался в командном модуле. Наступал один из тех моментов, ради которых и
стоит стремиться в космос, - момент перед неизвестностью.
Нервно потерев ладони, Оксана надела сенсорный шлем, а Круклис нажал
клавишу пуска. На вершине вулкана механическая рука подхватила батискаф и
бережно опустила его в серное озеро.
Вокруг аппарата вздыбились пузыри и обломки серного льда. Влекомый
тяжелейшим иридиевым балластом, он проломил кору и начал погружаться.
- Пока холодно, - сказала Оксана.
Ее мозг принимал сигналы датчиков, имитирующих органы чувств
человека. Кроме того, часть из них позволяла, "видеть" в ультрафиолетовом
и инфракрасном диапазонах спектра, ловить биотоки, и много еще чего.
Оксана играла роль глаз и ушей всего эксперимента. Разумеется,
чувствительность приборов была отрегулирована с учетом условий,
существующих в недрах Феликситура: Оксана ощущала холод при плюс ста
десяти градусах Цельсия, температуре замерзания серы.
Любопытен все же этот любимый элемент богов преисподней -при
разогревании из желтого становится оранжевым, потом краснеет, а по
достижении двухсот пятидесяти градусов, приобретает непроницаемо черный
цвет с едва уловимой рыжинкой. Если происходит быстрое охлаждение,
затвердевшая сера сохраняет соответствующую окраску. Поэтому поверхности
серных планет очень цветасты. Еще необычность: в жидком состоянии сера
имеет меньшую плотность, чем в твердом, отчего серные льдины тонут. Наш
батискаф перенес многочисленные удары погружающихся кусков серного льда,
обломков твердого панциря, покрывавшего кратерное озеро. Его разметал
поток, неожиданно поднявшийся из глубины. Этот же поток как игрушку
подбрасывал сорокатонный аппарат до тех пор, пока софус не придал ему
вращательного движения, ввинчивая в расплав.
На экранах начали проступать неровные очертания вулканического
канала. Изображение дрожало, смазывалось тепловой конвекцией.
- Работать можно, - сказал Круклис. - Алло, Гравитон, картинку
принимаете?
- Да, - отозвался далекий Сумитомо. - Береги рули, второго батискафа
нет. - Легко сказать!
Батискаф швыряло в перпендикулярных плоскостях и время от времени
припечатывало к скальным стенкам.
- Кто-нибудь жалеет о том, что не находится там, внутри? -
поинтересовался Абдид.
Круклис решил подремать, но просил, чтоб разбудили, когда "уляжется
злая ирония". После долгих рысканий по курсу и глубине батискаф все-таки
справился с восходящим течением и пошел вниз.
- Оксана, налить тебе чего-нибудь горяченького?
- Спасибо, мне уже не холодно.
- Глубина девятьсот метров от гребня. Братцы, а посудину-то качает!
- Эка невидаль.
- Зепп, ты не понял. Качает ритмично.
- Вот как? Круклису устроили срочную побудку.
- Ага, - сказал он. - Разогретая сера стала более вязкой. В
результате отсеялись случайные колебания. Хотя давление тоже возросло.
Нет, не понимаю. Надо посчитать.
- Такое может быть, если чья-то туша бьется в узком канале, - пошутил
Зепп.
Завязалась дискуссия, не менее тягучая, чем сам серный расплав. Меня
в ней интересовал не столько предмет, сколько участники. Точнее, одна из
участниц. Мало вникая в то, что она говорила, я слушал к а к она говорила,
ловил интонации. И в конце концов поймал пару недоуменных взглядов. Пора
было прекращать пялиться. Я решил погулять снаружи. Пропустить что-то
интересное я не боялся. Если специалисты заспорили, ничего интересного не
будет, закон такой.
* * *
Ракетный паром тех времен представлял собой треугольную платформу с
шарами по вершинам. В этих сферах, пронизанных трубами двигателей,
располагался экипаж, приборы и бортовые запасы. Каждая из капсул могла
отстыковываться с помощью особых катапульт-болтов и за две секунды
превращаться в самостоятельную спасательную шлюпку. А на открытой площадке
между модулями допускалось размещение грузов любой конфигурации массой до
девяноста тонн. Красивое конструкторское решение. Жаль, что от него сейчас
отказались.
Выбравшись из шлюза, я остановился. С грузовой платформы открывался
довольно интересный вид. Над близким горизонтом висел Виктим. Рядом с ним
сквозь прозрачную желтоватую дымку сияла яркая звезда. Это был
приближавшийся малым ходом Грави-тон. Ниже него взметывался и опадал в
кратер, позже названный Оксанкиным, султан серных выбросов. На вершине
вулкана торчали балки разрушенного крана. По склону к нему тянулась
красная нить кабель-троса. Окрестности горы покрывали остывшие наплывы. За
ними начиналась равнина с беспорядочно разбросанными кратерами,
окольцованная горами - стенами огромного цирка, на дне которого мы и
находились. Все это заливал потусторонний, шафранного оттенка свет,
оставляющий резкие тени за каждым камнем. До сих пор я могу без особых
усилий вызвать в памяти эту панораму, если нужно, вспомнить вплоть до
мелких деталей. Например, двадцатитонную мортиру, установленную на
платформе, украшала инструкция: ВРУЧНУЮ НЕ КАНТОВАТЬ.
Спустившись по лесенке, я ступил на серный снег. Особой прыгающей
походкой, изобретенной астронавтом Нейлом Армстронгом еще в двадцатом
веке, обогнул паром и направился к соседнему кратеру. В шлемофоне
немедленно пискнул индикатор. Это означало, что дежурный радар взял под
контроль мои перемещения.
- Серж, - сказал Абдид. - Там еще не ступала нога человека.
- Ну-ну. Сейчас исправим, - бодро ответил я. Но оглянулся.
Под днищем парома возились арбайтеры - заваривали пробоину. Выше них,
на грузовой площадке, вращался барабан с кабелем. Еще выше пролетал катер
с большущим прозрачным колпаком над пилотской кабиной. Мирный деревенский
пейзаж Эфир гудел от голосов. При необходимости стоило лишь позвать, и на
помощь бросились бы десятки людей. Но почему-то было беспокойно. Пришло
предчувствие близкого сбоя в будничном ходе событий. Предчувствие
маловероятного вывиха, как потом называла это Мод. Я хорошо его помню.
Сильное это предчувствие, внезапное и пугающее. Хочется вернуться,
