Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
История - Исаак Бабель Весь текст 202.88 Kb

Рассказы

Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 18
Исаак Бабель.
Рассказы

Конармия (фрагменты)
Миниатюры
Одесские рассказы
Маленькие Рассказы





     Исаак Бабель.
     Конармия (фрагменты)


     ГЕДАЛИ.

     (Из книги "Конармия".)

     В  субботние кануны меня томит густая печаль воспоминаний.
Когда-то в эти вечера мой дед поглаживал  желтой  бородой  томы
Ибн-Эзра.  Старуха  моя в кружевной наколке ворожила узловатыми
пальцами над субботней свечей и сладко рыдала.  Детское  сердце
раскачивалось  в  эти  вечера,  как  кораблик  на заколдованных
волнах. О, истлевшие талмуды моего детства!  О,  густая  печаль
воспоминаний!
     Я  кружу  по  Житомиру  и  ищу  робкой  звезды.  У древней
синагоги, у ее желтых и равнодушных стен старые  евреи  продают
мел,  синьку,  фитили - евреи с бородами пророков, с страстными
лохмотьями на впалой груди...
     Вот предо мною базар и смерть базара.  Убита  жирная  душа
изобилия.  Немые замки висят на лотках, и гранит мостовой чист,
как лысина мертвеца. Она мигает и гаснет - робкая звезда...
     Удача пришла  ко  мне  позже,  удача  пришла  перед  самым
заходом  солнца.  Лавка  Гедали  спряталась  в наглухо закрытых
торговых  рядах.  Диккенс,  где   была   в   этот   день   твоя
величественная  ласковая  тень?  Ты  увидел  бы  в  этой  лавке
древностей золоченые  туфли  и  корабельные  канаты,  старинный
компас  и  чучело  орла,  охотничий винчестер с выгравированной
датой - 1810 и сломанную кастрюлю.
     Старый Гедали похаживает вокруг своих сокровищ  в  розовой
пустоте  вечера - маленький хозяин в дымчатых очках и в зеленом
сюртуке до полу. Он  потирает  белые  ручки,  он  щиплет  сивую
бороденку  и,  склонив  голову,  внимательно  слушает невидимые
голоса, слетевшиеся к нему.
     Эта  лавка,  как  коробочка  любознательного   и   важного
мальчика,  из  которого выйдет профессор ботаники. В этой лавке
есть и пуговица, и мертвая бабочка,  и  маленького  хозяина  ее
зовут  Гедали. Все ушли с базара, Гедали остался. И он вьется в
лабиринте из глобусов, черепов и мертвых цветов, помахивая  над
своею коробочкой пестрой метелкой из петушиных перьев и сдувает
пыль с умерших цветов.
     И  вот  -  мы  сидим  на  боченках  из-под  пива. - Гедали
свертывает и разматывает узкую бороду. Его цилиндр покачивается
над нами, как черная башенка. Теплый  воздух  течет  мимо  нас.
Небо  меняет  цвета. Нежная кровь льется из опрокинутой бутылки
там вверху и меня обволакивает легкий запах тления.
     - Революция - скажем ей да, но  разве  субботе  мы  скажем
нет?  -  так  начинает Гедали и обвивает меня шелковыми ремнями
своих дымчатых глаз.
     - Да, кричу я революции, - да, кричу я ей, но она прячется
от меня и высылает вперед одну только стрельбу...
     - В закрывшиеся  глаза  не  входит  солнце,  -  отвечаю  я
старику,  -  но  мы  распорем  закрывшиеся  глаза,  Гедали,  мы
распорем их...
     - Поляк закрыл мне глаза, - шепчет старик чуть  слышно,  -
поляк,  злая  собака. Он берет еврея и вырывает ему бороду, ах,
пес. И  вот  его  бьют,  злую  собаку.  Это  замечательно,  это
революция.  И потом тот, который бил поляка, говорит мне: отдай
на учет твой граммофон, Гедали.  -  Я  люблю  музыку,  пани,  -
отвечаю  я  революции. Ты не знаешь, что ты любишь, Гедали, я -
стрелять в тебя буду, и тогда ты это узнаешь, и я  не  могу  не
стрелять, Гедали, потому что я - революция...
     - Она  не  может  не стрелять, Гедали, - говорю я старику,
перебивая его, - потому что она революция...
     - Но поляк стрелял,  мой  ласковый  пан,  потому,  что  он
контр-революция;  вы  стреляете  потому,  что вы - революция. А
революция, это уже удовольствие. И удовольствие не любит в доме
сирот. Хорошие дела делает хороший  человек.  Революция  -  это
хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит,
революцию  делают  злые  люди. Но поляки тоже злые люди. Кто же
скажет Гедали,  где  революция,  где  контр-революция?  Я  учил
когда-то  Талмуд, я люблю комментарии Раше и песни Маймонида. И
еще другие понимающие люди есть  в  Житомире.  И  вот  мы  все,
ученые люди; мы падаем на лицо и кричим на голос: горе нам, где
сладкая революция?..
     Старик  умолк.  И  мы увидели первую звезду, пробивавшуюся
вдоль млечного пути.
     - Заходит суббота, - с важностью произнес Гедали, - евреям
надо в синагогу.
     - Пане товарищ, - сказал он вставая, и цилиндр, как черная
башенка,  закачался  на  его  голове,  -  привезите  в  Житомир
немножко  хороших  людей.  Ай,  в  нашем  городе недостача, ай,
недостача!  Привезите  добрых  людей,  и  мы  отдадим  им   все
граммофоны.  Мы не невежды. Интернационал - мы знаем, что такое
Интернационал. И я хочу Интернационала добрых  людей,  я  хочу,
чтобы  каждую  душу  взяли  на учет и дали бы ей паек по первой
категории. Вот, душа, кушай  пожалуйста,  имей  от  жизни  свое
удовольствие...  Интернационал, пане товарищ, это вы не знаете,
с чем его кушают...
     - Его  кушают  с  порохом,  -  ответил  я  старику,  -   и
приправляют лучшей кровью...
     И  вот  она  взошла  на  свое  кресло  из синей тьмы, юная
суббота.
     - Гедали, - говорю я, -  сегодня  пятница,  и  уже  настал
вечер. Где можно достать еврейский коржик, еврейский стакан чаю
и немножко этого отставного бога в стакане чаю?..
     - Нету,  -  отвечает  мне  Гедали, навешивая замок на свою
коробочку,  -  нету.  Есть  рядом  харчевня,  и  хорошие   люди
торговали в ней, но там уже не кушают, там плачут...
     И  он  застегнул  свой  зеленый  сюртук  на  три  костяные
пуговицы. Он обмахал себя петушиными перьями, поплескал  водицы
на   мягкие   ладони   и   удалился   -   крохотный,  одинокий,
мечтательный, в черном  цилиндре,  и  с  большим  молитвенником
подмышкой.  Заходит  суббота.  Гедали - основатель несбыточного
Интернационала - шел в синагогу молиться.

     СИДОРОВ.

     <Из книги "Конармия".>

     Я снова сидел вчера в людской у панны Элизы  под  нагретым
венцом  из  зеленых  ветвей ели. Я сидел у теплой, живой, такой
ворчливой печки и потом  возвращался  к  себе  глубокой  ночью.
Внизу  у  обрыва бесшумный Збруч катил свою стеклянную и темную
волну.  Душа,  налитая  томительным  хмелем  мечты,   улыбалась
неведомо кому, и воображение, счастливая слепая баба, клубилось
впереди июльским туманом.
     Обгорелый  город  - переломленные колонны и врытые в землю
крючки злых старушечьих мизинцев - он казался мне  поднятым  на
воздух,  удобным  и небывалым, как сновиденье. Голый блеск луны
лился на него с  неиссякаемой  силой.  Сырая  плесень  развалин
цвела,  как мрамор оперной скамьи. И я ждал потревоженной душой
выхода Ромео из-за туч, атласного Ромео, поющего о любви  в  то
время,  как  за  кулисами понурый электротехник держит палец на
выключателе луны.
     Голубые  дороги  текли  мимо  меня,  как   струи   молока,
брызнувшие  из многих грудей. И, возвращаясь домой, я страшился
встречи с Сидоровым, моим соседом, опускавшим на меня по  ночам
волосатую лапу своей тоски. По счастию в эту ночь, растерзанную
молоком   луны,  Сидоров  не  проронил  ни  слова.  Обложившись
книгами, он писал. На столе дымилась горбатая свеча -  зловещий
костер  мечтателей.  Я  сидел  в стороне, дремал, и сны прыгали
вокруг меня, как котята. И только поздней ночью  меня  разбудил
ординарец,  вызвавший  Сидорова  в  штаб.  Они  ушли  вместе, я
подбежал тогда к столу, на котором писал Сидоров, и  перелистал
его книги. Это были самоучитель итальянского языка, изображение
римского  форума  и  план  города  Рима. План был весь размечен
крестиками и точками. Неясный хмель  спал  тогда  с  меня,  как
чешуя  линяющей  змеи.  Я  наклонился над исписанным листом и с
замирающим  сердцем,  ломая  пальцы,  прочитал  чужое   письмо.
Сидоров,  тоскующий убийца, изорвал в клочья розовую вату моего
воображения и потащил меня в  черные  коридоры  здравомыслящего
своего  безумия.  Письмо начиналось со второй страницы, но я не
осмелился искать начала:
     "...Пробито легкое и маленько рехнулся  или,  как  говорит
Сергей,  с  ума  слетел.  Не  сходить же с него в самом деле, с
дурака с этого,  с  ума.  Впрочем,  хвост  на  бок  и  шутки  в
сторону... Обратимся к повестке дня, друг мой Виктория.
     "Я  проделал  трехмесячный махновский поход - утомительное
жульничество, и ничего более. И только Волин все еще там. Волин
рядится  в  апостольские  ризы  и  карабкается  в   Ленины   от
анархизма.  Ужасно.  А  батько слушает его, поглаживает пыльную
проволоку своих кудрей и пропускает сквозь гнилые зубы  длинную
змею  мужицкой  своей  усмешки.  И я теперь не знаю, есть ли во
всем этом не сорное зерно  анархии  и  утрем  ли  мы  вам  ваши
благополучные  носы,  самодельные  цекисты из самодельного Цека
made in Харьков, в самодельной столице.  Ваши  рубахи-парни  не
любят  теперь вспоминать грехи анархической их юности и смеются
над нами с высоты государственной мудрости, чорт с ними...
     "А потом я попал в Москву. Как попал я  в  Москву?  Ребята
кого-то  обижали  в  смысле  реквизиционном и ином. Я, слюнтяй,
вступился. Меня расчесали - и за дело. Рана была пустяковая, но
в Москве, ах, Виктория, в Москве, я онемел от несчастий. Каждый
день  госпитальные  сиделки   приносили   мне   крупицу   каши.
Взнузданные  благоговением, они тащили ее на большом подносе, и
я  возненавидел  эту  ударную  кашу,  внеплановое  снабжение  и
плановую   Москву.  В  Совете  встретился  потом  с  горсточкой
анархистов. Они - пижоны или полупомешанные старички. Сунулся в
Кремль с планом настоящей работы. Меня погладили по  головке  и
обещали  сделать  замом,  если исправлюсь. Я не исправился. Что
было дальше? Дальше был фронт, Конармия  и  солдатня,  пахнущая
сырой кровью и человеческим прахом.
     "Спасите  меня,  Виктория. Государственная мудрость сводит
меня с ума, скука пьянит. Вы не поможете -  и  я  издохну  безо
всякого  плана.  Кто  же  захочет,  чтобы  работник подох столь
неорганизованно, не вы ведь,  Виктория,  моя  невеста,  которая
никогда  не  будет  женой.  Вот  и  сантиментальность,  ну ее к
распроэтакой матери.
     "Теперь будем говорить дело. В армии  мне  скучно.  Ездить
верхом  из-за  раны  я  не  могу,  значит  не  могу  и драться.
Употребите  ваше  влияние,  Виктория.  Пусть  отправят  меня  в
Италию. Язык я изучаю, и через два месяца буду на нем говорить.
В  Италии  земля  тлеет.  Многое  там  готово.  Недостает  пары
выстрелов. Один из них я произведу. Там нужно отправить  короля
к  праотцам.  Это  очень  важно.  Король у них славный дядя, он
играет в популярность и снимается с  ручными  социалистами  для
воспроизведения в журналах семейного чтения.
     "В  Цека,  в  Наркоминделе  вы  не говорите о выстрелах, о
королях. Вас погладят по головке и промямлят: романтик. Скажите
просто, - он болен, зол, пьян от тоски, он хочет солнца  Италии
и  бананов.  Заслужил  ведь  или  может не заслужил? Лечиться и
баста. А если  нет  -  пусть  отправят  в  одесское  Чека.  Оно
толковое и очень убийственное и...
     "...Как  глупо,  как незаслуженно и глупо пишу я, друг мой
Виктория.
     Италия, она вошла в сердце, как навождение. Мысль об  этой
стране,  никогда  не виденной, сладка мне, как имя женщины, как
ваше имя, Виктория"...
     Я прочитал письмо и стал укладываться на моем продавленном
и нечистом ложе. Но сон не  шел.  За  стеной  искренно  плакала
беременная   еврейка,   и   ей   отвечало  стонущее  бормотанье
долговязого  мужа.  Они  вспоминали  об  ограбленных  вещах   и
злобствовали  друг  на  друга  за  незадачливость. Потом, перед
рассветом, вернулся Сидоров.  На  столе  задыхалась  догоревшая
свеча. Сидоров вынул из сапога другой огарок и с необыкновенной
задумчивостью  придавил  им оплывший фитилек. Наша комната была
темна, мрачна, все дышало в ней ночной сырой  вонью,  и  только
окно, заполненное лунным огнем, сияло, как избавление.
     Он   пришел  и  спрятал  письмо,  мой  томительный  сосед.
Сутулясь, сел он за стол и раскрыл альбом города  Рима.  Пышная
Следующая страница
 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 18
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама