землю и отдыхал.
Дерсу и двое стрелков ходили осматривать реку Сяоцу. Истоки ее сходятся с
истоками горного ручья, впадающего в Сипу в среднем течении. Самый перевал
покрыт густым хвойным лесом. Как подъем, так равно и спуск с него средней
крутизны. Километрах в трех от Дунцы они нашли китайскую зверовую фанзу.
Хозяева ее находились в отсутствии.
К вечеру я почти оправился, но есть не мог - все еще мешала рвота.
Поэтому я решил пораньше лечь спать в надежде, что завтрашний день принесет
полное выздоровление.
Часов в двенадцать я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил
бивак. Ночь была тихая, лунная. Я посмотрел на небо, которое показалось мне
каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось на землю. Вокруг луны
было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и
звезды. "Наверно, к утру будет крепкий мороз", - подумал я, затем завернулся
в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять погрузился в
сон.
Утром меня разбудил дождь - мелкий и частый. Недомогание мое кончилось, и
я чувствовал себя совсем здоровым. Нимало не мешкая, мы собрали свои котомки
и снялись с бивака.
От устья Сяоцы долина Дунцы стала заметно суживаться. С обеих сторон
высились горы, покрытые осыпями. От них в долину выдвигается много утесов.
Пешеходная тропа лепится здесь по высокому карнизу, а конная несколько раз
переходит вброд реку. Миновав теснину, дороги сходятся снова. Немного дальше
река Дунца разделяется на две реки: долина одной из них идет прямо, а сама
Дунца поворачивает влево. В этом месте тропа наша опять разделилась. Одна
пошла по Дунце, а другая, по словам провожающих нас китайцев, - на реку Арму
(приток Имана).
После полудня дождь усилился, нам пришлось рано встать на бивак. До
вечера еще было много времени, и потому мы с Дерсу взяли свои винтовки и
пошли на разведки. Осенью, во время ненастья, лес имеет особенно унылый вид.
Голые стволы деревьев, окутанные холодным туманом, пожелтевшая трава,
опавшая на землю листва и дряблые потемневшие папоротники указывали, что
наступили уже сумерки года. Приближалась зима.
Вдруг какой-то странный шум послышался в стороне. Мы оставили тропу и
пошли к берегу реки. Интересная картина представилась нашим глазам. Река
была буквально запружена рыбой. Это была кета. Местами от дохлой рыбы
образовались целые завалы. Тысячи ее набились в заводи и протоки. Теперь она
имела отвратительный вид. Плавники ее были обтрепаны и все тело изранено.
Большая часть рыб была мертвой, но некоторые из них еще не утратили
способности двигаться. Они все еще стремились вверх против воды, точно
рассчитывали там найти избавление от своих страданий.
Для уборки рыбы природа позаботилась прислать санитаров в лице медведей,
кабанов, лисиц, барсуков, енотовидных собак, ворон сизоворонок, соек и т. д.
Дохлой кетой питались преимущественно птицы, четвероногие же старались
поймать живую рыбу. Вдоль реки они протоптали целые тропы. В одном месте мы
увидели медведя. Он сидел на галечниковой отмели и лапами старался схватить
рыбу.
Бурый медведь и родственный ему камчатский медведь отъедают у рыб головы,
а мясо бросают. Белогрудые же медведи, наоборот, едят мясо, а головы
оставляют.
В другом месте рыбой лакомились два кабана. Они отъедали у рыб только
хвосты. Пройдя еще немного, я увидел лисицу. Она выскочила из зарослей,
схватила одну из рыбин, но из предосторожности не стала ее есть на месте,
потащила в кусты.
Больше всего здесь было пернатых. Орлы сидели около воды и лениво, не
торопясь, точно сознавая свое превосходство, клевали то, что осталось от
медвежьей трапезы. Особенно же много было ворон. Своим черным оперением они
резко выделялись на светлой каменистой отмели. Вороны передвигались прыжками
и особое предпочтение оказывали той рыбе, которая стала уже разлагаться. По
кустам шныряли сойки, они ссорились со всеми птицами и пронзительно кричали.
Вода в протоках кое-где начала замерзать. Вмерзшая в лед рыба должна
остаться здесь на всю зиму. Весной, как только солнышко пригреет землю, она
вместе со льдом будет вынесена в море, и там уничтожением ее займутся уже
морские животные.
Какой круговорот! Как все это разумно! Ничего не пропадает! Даже в глухой
тайге есть кому, позаботиться над уборкой падали.
- Один люди другой люди кушай, - высказывал Дерсу вслух свои мысли. -
Чего-чего рыба кушай, потом кабан рыбу кушай, теперь надо наша кабана кушай.
Говоря это, он прицелился и выстрелил в одну из свиней. С ревом
подпрыгнуло раненное насмерть животное, кинулось было к лесу; но тут же
ткнулось мордой в землю и начало барахтаться. Испуганные выстрелом птицы с
криком поднялись на воздух и, в свою очередь, испугали рыбу, которая, как
сумасшедшая, взад и вперед начала носиться по протоке.
К сумеркам мы возвратились на бивак. Дождь перестал, и небо очистилось.
Взошла луна. На ней ясно и отчетливо видны были темные места и белые пятна.
Значит, воздух был чист и прозрачен.
Рано мы легли спать и на другой день рано и встали. Когда лучи солнца
позолотили вершины гор, мы успели уже отойти от бивака километра три или
четыре. Теперь река Дунца круто поворачивала на запад, но потом стала опять
склоняться к северу. Как раз на повороте, с левой стороны, в долину
вдвинулась высокая скала, увенченная причудливым острым гребнем.
Китайцы-проводники говорили, что здесь с людьми всегда происходит
несчастье: то кто-нибудь сломает ногу, то кто-нибудь умрет и т. д. В
подтверждение своих слов они указали на две могилы тех несчастливцев,
которых преследовал злой рок на этом месте. Однако с нами ничего не
случилось, и мы благополучно прошли мимо Проклятых скал.
Дальше мы вошли в зону густого хвойно-смешанного леса. Зимой колючки
чертова дерева (Eleuterococcus) становятся ломкими; хватая его рукой, сразу
набираешь много заноз. Скверно то, что занозы эти входят в кожу в
вертикальном направлении и при извлечении крошатся.
К полудню мы достигли маленькой зверовой фанзочки, расположенной у
слияния трех горных ручьев. По среднему лежал наш путь.
Вечером я измерил высоту места. Барометр показал 620 метров над уровнем
моря.
Все эти дни стояла хорошая и тихая погода. Было настолько тепло, что мы
шли в летних рубашках и только к вечеру одевались потеплее. Я восторгался
погодой, но Дерсу не соглашался со мной.
- Посмотри, капитан, - говорил он, - как птицы торопятся кушать. Его
хорошо понимай, будет худо.
Барометр стоял высоко. Я стал посмеиваться над гольдом, но он на это
только возразил:
- Птица сейчас понимай, моя понимай после.
От упомянутой фанзы до перевала через Сихотэ-Алинь будет километров
восемь. Хотя котомки и давали себя чувствовать, но тем не менее мы шли бодро
и редко делали привалы. Часам к четырем пополудни мы добрались до
Сихотэ-Алиня, оставалось только подняться на его гребень. Я хотел было идти
дальше, но Дерсу удержал меня за рукав.
- Погоди, капитан, - сказал он. - Моя думай, здесь надо ночевать.
- Почему? - спросил я его.
- Утром птицы торопились кушать, а сейчас, посмотри сам, ни одной нету.
Действительно, перед закатом солнца птицы всегда проявляют особую
живость, а теперь в лесу стояла мертвая тишина. Точно по приказу, они все
сразу куда-то спрятались.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно
больше дров не только на ночь, но и на весь завтрашний день. Я не стал с ним
больше спорить и пошел в лес за дровами. Часа через два начало смеркаться.
Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не
унимался, и я слышал, как он говорил китайцам:
- Лоца понимай нету, наша надо сам работай. Они вновь принялись за дело.
На помощь им я послал обоих казаков. И только когда на небе угасли последние
отблески вечерней зари, мы прекратили работу.
Взошла луна. Ясная ночь глядела с неба на землю. Свет месяца пробирался в
глубину темного леса и ложился по сухой траве длинными полосами. На земле,
на небе и всюду кругом было спокойно, и ничто не предвещало непогодь!. Сидя
у огня, мы попивали горячий чай и подтрунивали над гольдом.
- На этот раз ты соврал, - говорили казаки.
Дерсу не ответил и молча продолжал укреплять свою палатку. Он забился под
скалу, с одной стороны приворотил большой пень и обложил его камнями, а дыры
между ними заткнул мхом. Сверху он еще натянул свою палатку, а впереди
разложил костер. Мне так показалось у него уютно, что я немедленно
перебрался к нему со своими вещами.
Время шло, а крутом было по-прежнему тихо. Я тоже начал думать, что Дерсу
ошибся, как вдруг около месяца появилось матовое пятно с радужной окраской
по наружному краю. Мало-помалу диск луны стал тускнеть, контуры его
сделались расплывчатыми, неясными. Матовое пятно расширялось и поглотило
наружное кольцо. Какая-то мгла быстро застилала небо, но откуда она взялась
и куда двигалась, этого сказать было нельзя.
Я полагал, что дело окончится небольшим дождем, и, убаюканный этой
мыслью, заснул. Сколько я спал, не помню. Проснулся я оттого, что кто-то
меня будил. Я открыл глаза, передо мной стоял Мурзин.
- Снег идет, - доложил он мне.
Я сбросил с себя одеяло. Кругом была темная ночь.
Луна совершенно исчезла. С неба сыпался мелкий снег. Огонь горел ярко и
освещал палатки, спящих людей и сложенные в стороне дрова. Я разбудил Дерсу.
Он испугался спросонья, посмотрел по сторонам, на небо и стал закуривать
свою трубку.
Кругом было тихо, но в этой тишине чувствовалось что-то угрожающее. Через
несколько минут снег пошел сильнее, он падал на землю с каким-то особенным
шуршанием. Проснулись остальные люди и стали убирать свои вещи.
Вдруг снег начал кружиться.
- Начинай есть, - сказал Дерсу.
И точно в ответ на его слова в горах послышался шум, потом налетел
сильный порыв ветра с той стороны, откуда мы его не ожидали. Дрова
разгорелись ярким пламенем. Вслед за первым порывом налетел второй, потом
третий, пятый, десятый, и каждый порыв был продолжительнее предыдущего.
Хорошо, что палатки наши были крепко привязаны, иначе их сорвало бы ветром.
Я взглянул на Дерсу. Он спокойно курил трубку и равнодушно посматривал на
огонь. Начавшаяся пурга его не пугала. Он так много их видел на своем веку,
что эта не была для него новинкой.
Дерсу как бы понял мои мысли и сказал:
- Дрова много есть, палатка хорошо ставили. Ничего.
Через час начало светать.
Пурга - это снежный ураган, во время которого температура понижается до
15‡. И ветер бывает так силен, что снимает с домов крыши и вырывает с
корнями деревья. Идти во время пурги положительно нельзя: единственное
спасение - отстаиваться на месте. Обыкновенно всякая снежная буря
сопровождается человескими жертвами.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал
сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные
старые кедры раскачивались из стороны в сторону, как тонкоствольный
молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли - ничего не было видно. Все
кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись
силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый порыв ветра - и
туманная картина пропадала.
Мы забились в свои палатки и в страхе притихли. Дерсу посматривал на небо
и что-то говорил сам с собой. Я напомнил ему пургу, которая захватила нас
около озера Ханка в 1902 году.
После полудня пурга разыгралась со всей силой. Хотя мы были и защищены
утесами и палаткой, однако это была ненадежная защита. То становилось жарко
