моря, другие предпочитали держаться в заводях реки. Среди первых я заметил
тихоокеанских чернозобиков. Судя по времени, это были, вероятно, отсталые
птицы.
Тут же летали и чайки. Они часто садились на воду и вновь взлетали на
воздух.
В глубоких заводях можно было заметить больших бакланов. Они то и дело
ныряли в воду и никак не могли наполнить свое прожорливое брюхо.
Растительность в нижней части долины Санхобе чахлая и низкорослая. С
правой стороны по болотам растет небольшими группами сибирская лиственница
(Larix sibirica). По-видимому, Санхобе является северной границей акации
Маака (Cladrastis amurensis), по крайней мере тут она встречается уже как
редкость.
Население Санхобе смешанное и состоит из китайцев и тазов. Первые живут
ближе к морю, вторые дальше - в горах.
Китайских фанз тридцать восемь; в них насчитывается 233 человека. Тазовых
фанз четырнадцать; в них живут 72 мужчины, 54 женщины и 89 детей обоего
пола.
Положение местных тазов весьма тяжелое Они имеют совершенно забитый и
угнетенный вид. Я стал было их расспрашивать, но они испугались чего-то,
пошептались между собой и под каким-то предлогом удалились. Очевидно, они
боялись китайцев. Если кто-либо из них посмеет жаловаться русским властям
или расскажет о том, что происходит в долине Санхобе, того ждет ужасное
наказание: утопят в реке или закопают живым в землю.
Санхобейские тазы почти ничем не отличаются от тазов на реке Тадушу. Они
так же одеты, говорят по-китайски и занимаются хлебопашеством. Но около
каждой фанзы есть амбар на сваях, где хранится разный скарб. Этот амбар
является типичной тазовской постройкой. Кроме того, я заметил у стариков
особые кривые ножи, которыми они владеют весьма искусно и которые заменяют
им и шило, и буравчик, и долото, и наструг.
По рассказам тазов, лет тридцать тому назад на реке Санхобе
свирепствовала оспа. Не было ни одной фанзы, которую не посетила бы эта
страшная болезнь. Китайцы боялись хоронить умерших и сжигали их на кострах,
выволакивая трупы из фанз крючьями. Были случаи, когда вместе с мертвыми
сжигались и больные, впавшие в бессознательное состояние.
В этот день вечером возвратился Чжан Бао. Он сообщил нам, что не застал
хунхузов в заливе Пластун. После перестрелки с Дерсу они ушли на шаланде в
море, направляясь, по-видимому, на юг.
Следующие три дня, 28 - 30 сентября, я просидел дома, вычерчивал
маршруты, делал записи в путевых дневниках и писал письма. Казаки убили
изюбра и сушили мясо, а Бочкарев готовил зимнюю обувь. Я не хотел отрывать
их от дела и не брал с собой в экскурсию по окрестностям.
Река Санхобе (на картах - Саченбея и по-удэгейски Санкэ) состоит из двух
рек одинаковой величины - Сицы (по-китайски - Западный приток) и Дунцы
(Восточный приток) Путь мой на Иман, на основании расспросных сведений, был
намечен по реке Дунце. Поэтому я решил теперь, пока есть время, осмотреть
реку Силу. На эту работу у меня ушло ровно семь суток.
Первого октября я вместе с Дерсу с котомками за плечами выступил из своей
"штаб-квартиры".
Слияние Сицы и Дунцы происходит в 10 километрах от моря. Здесь долина
Санхобе разделяется на две части, из которых одна идет на север (Дунца), а
другая - на запад (Сица).
Вид в долину Сицы со стороны моря очень красив. Высокие горы с острыми и
причудливыми вершинами кажутся величественными. Я несколько раз видел их
впоследствии, и всегда они производили на меня впечатление какой-то
особенной дикой красоты.
На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны
есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что однажды какой-то старик китаец нашел
около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу,
сделалось землетрясение, и все люди слышали, как ночью скала Да-Лаза
стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является
северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север никто
его не встречал.
Река Сица течет в направлении к юго-западу. Свое начало она берет с
Сихотэ-Алиня (перевала на реку Иман) и принимает в себя только два притока.
Один из них Нанца, длиной в 20 километров, находится с правой стороны с
перевалом на Иодзыхе. От истоков Нанца сперва течет к северу, потом к
северо-востоку и затем к северо-западу. В общем, если смотреть вверх по
долине, в сумме действительно получается направление южное.
Долина Сицы покрыта отличным хвойно-смешанньгм лесом. Особенности этой
долины заключаются в мощных террасах. В обнажениях видно, что террасы эти
наносного образования и состоят из глины, ила и угловатых камней величиной с
конскую голову. Было время, когда какие-то силы создали эти террасы. Затем
вдруг наступил покой. Террасы стали зарастать лесом, которому теперь
насчитывается более двухсот лет.
Нижняя часть долины Сицы представляется в виде больших котловин,
обставленных высокими горами. Здесь растут великолепные леса, среди которых
много кедра. Около реки лес вырублен концессионером Хроманским, но вывезена
только четвертая его часть. Все остальное брошено на месте. При падении
своем лесные великаны поломали множество других деревьев, которые не
предполагались к вырубке. В общем, здесь больше испорченного сухого леса,
чем живого. По такому лесу идти очень трудно. Один раз мы пробовали было
свернуть с тропы в сторону и через несколько шагов попали в такой бурелом,
что еле-еле выбрались обратно. Площадь этого вырубленного леса занимает
пространство около 15 квадратных километров. Тропа проходит почти посредине
леса. Для того чтобы проложить ее, вероятно, понадобилось употребить немало
усилий и испортить много пил и топоров.
На следующий день мы пошли вверх по реке Сипе. Чем дальше, тем тайга
становилась глуше. Разрушающая рука лесопромышленника еще не коснулась этого
девственного леса. Кроме кедра, тополя, ели, пробкового дерева, пихты и
ореха, тут росли: китайский ясень (Fraxinus phynchophyla Hance) - красивое
дерево с серой корой и с овальными остроконечными листьями; дейция
мелкоцветная (Deutzia parviflora В.) - небольшое деревце с мелкими черными
ягодами; корзиночная ива (Salix vimmalis L.) - весьма распространенная по
всему Уссурийскому краю и растущая обыкновенно по галечниковьм отмелям
вблизи рек. Растительное сообщество по берегам протоков состояло из
кустарниковой ольхи (Ainus fruticosa Rupr.) с резкими жилками на крупных
листьях; перистого боярышника (Crataegus pinnatifida Bge.), который имеет
серую кору, клиновидные листья и редкие шипы; рябины бузинолистной (Sorbus
sambucifolia Trautv.) с темно-зеленьпяи листьями и с крупными ярко-красными
плодами; жимолости съедобной (Lonicera edulis Turcz.), ее легко узнать по
бурой коре, мелкой листве и удлиненным ягодам темно-синего цвета с матовым
налетом, и наконец даурского луносемянника (Menispermum dauricum DC.),
вьющегося около других кустарников.
По мере того как исчезали следы человеческие, встречалось все более и
более следов звериных. Тигр, рысь, медведь, росомаха, изюбр, олень, козуля и
кабан - постоянные обитатели здешней тайги.
Река Сипа быстрая и порожистая. Пороги ее не похожи на пороги других рек
Уссурийского края. Это скорее шумные и пенистые каскады. В среднем течении
река шириной около 10 метров и имеет быстроту течения 8 километров в час в
малую воду. Истоки ее представляются в виде одного большого ручья,
принимающего в себя множество мелких ручьев, стекающих с гор по коротким
распадкам.
Поднявшись на Сихотэ-Алинь, я увидел, как и надо было ожидать, пологий
склон к западу и обрывистый - к востоку. Такая же резкая разница наблюдается
в растительности. С западной стороны растет хвойный лес, а с восточной -
смешанный, который низке по реке очень скоро сменяется лиственным.
За водоразделом мы нашли ручей, который привел нас к реке Дананце,
впадающей в Кулумбе (верхний приток Имана). Пройдя по ней километров десять,
мы повернули на восток и снова взобрались на Сихотэ-Алинь, а затем
спустились к реке Да-Лазагоу (приток Силы). Название это китайское и в
переводе означает Падь больших скал.
В геологическом отношении долина Да-Лазагоу денудационная. Если идти от
истоков к устью, горные породы располагаются в следующем порядке: глинистые
сланцы, окрашенные окисью бурого железняка, затем серые граниты и кварцевый
порфир. По среднему течению - диабазовый афанит с неправильным глыбовым
распадением и осыпи из туфовидного кварцепорфира. Пороги на реке Сице
состоят: верхний из песчаниковистого сланца и нижний - из микропегматита
(гранофира) с метаморфозом желтого и ржавого цвета.
Дерсу шел молча и смотрел на все равнодушно. Я восторгался пейзажами, а
он рассматривал сломанный сучок на высоте кисти руки человека, и по тому,
куда прутик был нагнут, он знал о направлении, в котором шел человек. По
свежести излома он определял время, когда это произошло, угадывал обувь и т.
д. Каждый раз, когда я не понимал чего-нибудь или высказывал сомнение, он
говорил мне:
- Как тебе, столько года в сопках ходи, понимай нету? То, что для меня
было непонятно, ему казалось простым и ясным. Иногда он замечал следы там,
где при всем желании что-либо усмотреть я ничего не видел. А он видел, что
прошла старая матка изюбра и годовалый теленок. Они щипали листву
таволожника, потом стремительно убежали, испугавшись чего-то.
Все это делалось не ради рисовки: мы слишком хорошо знали друг друга.
Делалось это просто по вкоренившейся многолетней привычке не пропускать
никакой мелочи и ко всему относиться внимательно. Если бы он не занимался
изучением следов с детства, то умер бы с голода. Когда я пропускал
какой-нибудь ясный след, Дерсу подсмеивался надо мной, покачивал головой и
говорил:
- Гм! Все равно мальчик. Так ходи, головой качай. Глаза есть, посмотри не
могу, понимай нету. Верно - это люди в городе живи. Олень искай не надо;
кушай хочу - купи. Один сопка живи не могу - скоро пропади.
Да, он был прав. Тысячи опасностей ожидают одинокого путешественника в
тайге, и только тот, кто умеет разбираться в следах, может рассчитывать на
благополучное окончание маршрута.
Во время пути я наступил на колючее дерево. Острый шип проколол обувь и
вонзился в ногу. Я быстро разулся и вытащил занозу, но, должно быть, не всю.
Вероятно, кончик ее остался в ране, потому что на другой день ногу стало
ломить. Я попросил Дерсу еще раз осмотреть рану, но она уже успела запухнуть
по краям. Этот день я шел, зато ночью нога сильно болела. До самого рассвета
я не мог сомкнуть глаз. Наутро стало ясно, что на ноге у меня образовался
большой нарыв.
Недостаток взятого с собой продовольствия принуждал идти вперед.
Мы уже и так сидели без хлеба и кормились только тем, что добывали
охотой. На биваке были и перевязочные материалы и медикаменты. В тайте могло
застать ненастье, и не известно, сколько времени я провалялся бы без
движения. Поэтому, как ни больно было, но я решил идти дальше. Я твердо
ступал только на одну правую ногу, а левую волочил за собой. Дерсу взял мои
котомку и ружье. При спусках около оврагов он поддерживал меня и всячески
старался облегчить мои страдания. С большим трудом мы прошли в этот день
только 8 километров, а до бивака осталось еще 24 километра.
Ночью ноту страшно ломило. Опухоль распространилась по всей ступне.
Удастся ли мне дотащиться хотя бы до первой тазовской фанзы? Эта мысль,
видимо, беспокоила и Дерсу. Он часто поглядывал на небо. Я думал, что он
