смотрит, не будет ли дождя, но у него были опасения другого рода. По небу
тянулась какая-то мгла: она сгущалась все больше и больше. Месяц только что
зарождался, но лик его не был светлым, как всегда, а казался красноватым и
тусклым. Порой его совсем не было видно. Наконец из-за гор показалось
зарево.
- Шибко большой дым, - сказал мой спутник.
Чуть свет мы были уже на ногах. Все равно спать я не мог, и, пока была
хоть малейшая возможность, надо было идти. Я никогда не забуду этого дня. Я
шел и через каждые сто шагов садился на землю. Чтобы обувь не давила ногу, я
распорол ее.
Скоро мы дошли до того места, где Да-Лазагоу впадает в Сицу. Теперь мы
вошли в лес, заваленный буреломом. Кругом все было окутано дымом. В
пятидесяти шагах нельзя было рассмотреть деревьев.
- Капитан! Надо торопиться, - говорил Дерсу. - Моя мало-мало боится.
Трава гори нету, лес - гори!
Последние усилия собрал я и потащился дальше. Где был хоть маленький
подъем, я полз на коленях. Каждый корень, еловая шишка, маленький камешек,
прутик, попавший под больную ногу, заставлял меня вскрикивать и ложиться на
землю.
В дыму идти становилось все труднее и труднее. Начинало першить в горле.
Стало ясно, что мы не успеем пройти буреломный лес, который, будучи высушен
солнцем и ветром, представлял теперь огромный костер.
Известно, что когда разгорается сильное пламя, то образуется вихрь.
Шум этого вихря уловило привычное ухо гольда. Надо было перейти на другую
сторону реки. Это было единственное спасение. Но для того чтобы перейти
Да-Лазагоу, надо было крепко держаться на ногах. Для меня это было теперь
совершенно немыслимо. Что делать? Вдруг Дерсу, не говоря ни слова, схватил
меня на руки и быстро перенес через реку. Тут была широкая полоса гальки. Он
опустил меня на землю, как только вышел из воды, и тотчас побежал обратно за
ружьями. В это время нанесло дым, и ничего не стало видно. Когда я очнулся,
рядом со мной на камнях лежал Дерсу. Мы оба были покрыты мокрой палаткой.
Сверху сыпались искры. Густой едкий дым не позволял дышать.
Первый раз в жизни я видел такой страшный лесной пожар. Огромные кедры,
охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море
огня. Тут все горело: сухая трава, опавшая листва и валежник; слышно было,
как лопались от жара и стонали живые деревья. Желтый дым большими клубами
быстро вздымался кверху. По земле бежали огненные волны; языки пламени
вились вокруг пней и облизывали накалившиеся камни.
Вдруг ветер переменился, и дым отнесло в сторону. Дерсу поднялся и
растолкал меня. Я попробовал было еще идти по галечниковой отмели, но вскоре
убедился, что это свыше моих сил: я мог только лежать и стонать.
Так как при ходьбе я больше упирался на пятку, то сильно натрудил и ее.
Другая нога устала и тоже болела в колене. Убедившись, что дальше я идти не
могу, Дерсу поставил палатку, натаскал дров и сообщил мне, что пойдет к
китайцам за лошадью. Это был единственный способ выбраться из тайги. Дерсу
ушел, и я остался один.
За рекой все еще бушевало пламя. По небу вместе с дымом летели тучи искр.
Огонь шел все дальше и дальше. Одни деревья горели скорее, другие -
медленнее. Я видел, как через реку перебрел кабан, затем переплыл большой
полоз Шренка; как сумасшедшая, от одного дерева к другому носилась желна, и,
не умолкая, кричала кедровка. Я вторил ей своими стонами. Наконец стало
смеркаться.
Я понял, что сегодня Дерсу не придет. Больная нога сильно отекла. Я
разделся и ощупал нарыв. Он уже назрел, но огрубевшая от долгой ходьбы кожа
на подошве не прорывалась. Я вспомнил, что имею перочинный нож. Тогда я стал
точить его о камни. Подложив дров в костер, я выждал, когда они хорошо
разгорелись, и вскрыл нарыв. От боли у меня потемнело в глазах. Черная кровь
и гной густой массой хлынули из раны. С ужасными усилиями я пополз к воде,
оторвал рукав от рубашки и начал промывать рану. После этого я перевязал
ногу и вернулся к костру. Через час я почувствовал облегчение: боль в ноге
еще была, но уже не такая, как раньше.
В той стороне, куда пошел пожар, виднелось красное зарево. В лесу во
многих местах мерцали огни. Это догорал валежник. Я долго сидел в палатке и
поглаживал рукой больную ногу. Пламя костра согрело меня, и я погрузился в
сон. Когда я проснулся, то увидел около себя Дерсу и китайца. Я был покрыт
одеялом. На костре грелся чай; в стороне стояла оседланная лошадь. Боль в
ноге утихла, и опухоль начала спадать. Согрев воду, я еще раз промыл рану,
затем напился чаю, закусил китайским пресным хлебом и стал одеваться. Дерсу
и китаец помогли мне взобраться на коня, и мы тронулись в путь.
За ночь лесной пожар ушел далеко, но в воздухе все еще было дымно.
После полудня мы прибыли на Санхобе. Г. И. Гранатмана не было дома. Он
куда-то пошел на разведки и возвратился только через двое суток.
Пришлось мне сидеть на месте до тех пор, пока рана на ноге не зажила как
следует. Через три дня я уже мог ходить, а через неделю совсем оправился.
Чжан Бао несколько раз навещал меня. От него я узнал много интересного. Он
рассказал мне, как несколько лет тому назад вблизи бухты Терней разбился
пароход "Викинг"; узнал о том, как в 1905 году японцы убили его помощника Лю
Пула и как он отомстил им за это; рассказал он мне также о партии каторжан,
которые в 1906 году высадились на материке около мыса Олимпиада. Путь их по
берегу моря сопровождался грабежами и убийствами. Чжан Бао со своими
охотниками догнал их около озера Благодати и всех перебил... И много еще
чего я узнал от него. Все это были страшные, кровавые драмы.
Наблюдая за китайцами, я убедился, какой популярностью среди них
пользовался Чжан Бао. Слова его передавались из уст в уста. Все, что он
приказывал, исполнялось охотно и без проволочек. Многие приходили к нему за
советом, и, кажется, не было такого запутанного дела, которого он не мог бы
разобрать и найти виновных. Находились и недовольные. Часто это были люди с
преступным прошлым. Чжан Бао умел обуздывать их страсти.
Он постоянно посылал разведчиков то на реку Иодзыхе, то на берег моря, то
по тропе на север. Вечером он делал сводки этим разведкам и сообщал их мне
ежедневно. Чжан Бао вел большую корреспонденцию. Каждый почти день прибегал
к нему нарочный и приносил письма.
Все эти дни Дерсу пропадал где-то у тазов. Среди них он нашел старика,
который раньше жил на реке Улахе и которого он знал еще в молодые годы. Он
успел со всеми перезнакомиться и везде был желанным гостем.
Дня за два до моего отхода Чжан Бао пришел ко мне проститься. Неотложные
дела требовали его личного присутствия на реке Такеме. Он распорядился
назначить двух китайцев, которые должны были проводить меня до Сихотэ-Алиня,
возвратиться обратно другой дорогой и сообщить ему о том, что они в пути
увидят.
Пятнадцатого октября был последний день наших сборов. Из муки мы напекли
лепешек, насушили мяса. Предусмотрено было все, не забыта была даже сухая
трава для обуви.
Глава 26
Зимний поход
Выступление. - Отравление. - Противоядие. - Река Дунца. - Уборка. -
Уборка рыбы в истоках реки птицами и зверями. - Проклятое место. - Признаки
непогоды. - Пурга. - Перевал Терпения
Шестнадцатого числа выступить не удалось. Задерживали проводники-китайцы.
Они явились на другой день около полудня. Тазы провожали нас от одной фанзы
до другой, прося зайти к ним хоть на минутку. По адресу Дерсу сыпались
приветствия, женщины и дети махали ему руками. Он отвечал им тем же. Так от
одной фанзы до другой, с постоянными задержками, мы дошли наконец до
последнего тазовского жилья, чему я, откровенно говоря, очень порадовался.
Дальше тропа перешла за реку и потянулась вдоль левого берега еще
километра два с половиной, а затем стала взбираться на перевал.
В нижнем течении река Дунца течет в меридиональном направлении до тех
пор, пока не встретит реку Сицу. Тут она делает петлю и огибает небольшой
горный отрог, имеющий пологие склоны к реке Санхобе и крутые - к реке Дунце.
Через этот самый отрог нам и надлежало перейти.
Приближались сумерки. Поэтому мы встали биваком тотчас, как только
спустились к воде.
Днем мне недомогалось: сильно болел живот. Китаец-проводник предложил мне
лекарство, состоящее из смеси женьшеня, опиума, оленьих пантов и навара из
медвежьих костей. Полагая, что от опиума боли утихнут, я согласился выпить
несколько капель этого варева, но китаец стал убеждать меня выпить целую
ложку. Он говорил, что в смеси находится немного опиума, больше же других
снадобий. Быть может, дозу он мерил по себе; сам он привык к опиуму, а для
меня и малая доза была уже очень большой.
Действительно, вскоре после при°ма лекарства боль в животе стала утихать,
но вместе с тем по всему телу разлилась какая-то слабость. Я лег у огня и
погрузился в тяжелый сон, похожий на обморок. Через полчаса я очнулся и
хотел подняться на ноги, но не мог, хотел шевельнуться - не мог, хотел
крикнуть - и тоже не мог. В странном состоянии я находился: я утратил все
чувства и ничего не видел, ничего не слышал, ничего не ощущал.
Нечеловеческие усилия я сделал над собой, поднял руку, дотронулся до своего
лица и испугался. Казалось, это были не мои руки, а чужие, точно не лицо я
трогал, а какую-то маску.
Ужас охватил меня. После страшной внутренней борьбы я рванулся, вскочил
на ноги и тотчас упал на землю. Началась сильная рвота. На мое счастье,
Дерсу еще не спал. Он принес мне воды. Я сделал несколько глотков и начал
приходить в себя. Голова так сильно кружилась, что я не мог сосредоточить
свое зрение ни на одном предмете: я понял, что я отравился. Несколько раз я
пил воду в большом количестве и несколько раз искусственно вызывал рвоту, и
это меня спасло. Так промаялся я до утра. Когда рассвело, Дерсу сбегал в
лес, принес какой-то травы, велел мне жевать ее и глотать сок.
Наконец понемногу я стал приходить в себя, головокружение и головная боль
исчезли, зато появились слабость и сильная жажда.
Растение это оказалось Polygonum amphibium L. Туземцы его принимают также
от дизентерии.
Санхобе протекает по типичной долине прорыва, местами расширяющейся,
местами суживающейся ровно настолько, чтобы пропустить одну реку. Наиболее
широкие места ее находятся там, где в нее впадают притоки. Из них самым
крупным будет река Фату, текущая с севера вдоль берега моря.
По реке Дунце растет такой же хороший лес, как и по реке Сице. С левой
стороны в горах преобладают лиственные породы, с правой - хвойные.
Тропа идет по левому берегу реки, то приближаясь к ней, то удаляясь
метров на двести. В одном месте река прижимается вплотную к горам, покрытым
осыпями, медленно сползающими книзу. Сверху сыплются мелкие камни. Слабый ум
китайского простонародья увидел в этом сверхъестественную силу. Они
поставили здесь кумирню богу Шань-синье, охраняющему горы. Сопровождающие
нас китайцы не преминули помолиться, нимало не стесняясь нашим присутствием.
Дальше тропа выходит на гарь, которая тянется до самой Фату. Затем опять
идут осыпи, а против них речные террасы, занимающие довольно большое
пространство с правой стороны реки.
Километров на семь ниже в Санхобе впадает небольшая речка, не имеющая
названия. По ней можно выйти к самым истокам Билембе, впадающей в море
севернее бухты Терней. Немного выше устья этой безымянной речки Дунца
принимает в себя еще один приток, который китайцы называют Сяоца. Тут тропы
разделились: одна пошла вверх по Дунце, а другая свернула влево.
Вследствие болезни я не мог идти скоро, часто останавливался, садился на
