руками за корни деревьев. От жесткой почвы под ногами стали болеть подошвы
ступней.
Мы старались обходить каменистые россыпи и ступать ногой на мох или
мягкий гнилой рухляк, но это мало помогало.
Истоки реки Тютихе представляют собой два ручья. По меньшему, текущему с
юга, можно выйти на реку Ното, а по большому, текущему с северо-запада, - на
Иман. У места слияния их высота над уровнем моря равняется 651 метру. Мы
выбрали последний путь, как наименее известный.
С этой стороны Сихотэ-Алинь казался грозным и недоступным. Вследствие
размывов, а может быть, от каких-либо других причин здесь образовались узкие
и глубокие распадки, похожие на каньоны. Казалось, будто горы дали трещины и
эти трещины разошлись. По дну оврагов бежали ручьи, но их не было видно;
внизу, во мгле, слышно было только, как шумели каскады. Ниже бег воды
становился покойнее, и тогда в рокоте ее можно было уловить игривые нотки.
Каким затерявшимся кажется человек среди этих скалистых гор, лишенных
растительности! Незадолго до сумерек мы взобрались на перевал, высота
которого измеряется в 1215 метров. Я назвал его Скалистым. Отсюда, сверху,
все представляется в мелком масштабе: вековой лес, растущий в долине,
кажется мелкой щетиной, а хвойные деревья - тоненькими иглами.
Заночевали мы по ту сторону Сихотэ-Алиня, на границе лесных насаждений.
Ночью было сыро и холодно; мы почти не спали. Я все время кутался в одеяло и
никак не мог согреться. К утру небо затянулось тучами, и начал накрапывать
дождь.
Сегодня первый осенний день - пасмурный и ветреный. Живо, без проволочек,
мы собрали свои пожитки и стали спускаться в бассейн Имана. Насколько подъем
был крутым со стороны Тютихе, настолько он был пологим со стороны Имана.
Сначала я даже думал, что мы находимся на плоскогорье, только когда я
увидел воду, понял, что мы уже спустились с гребня.
Лес, растущий на западных склонах Сихотэ-Алиня, - старый, замшистый,
низкорослый и состоит главным образом из лиственницы, ели и пихты, с
небольшой примесью ольхи и березы.
В верховьях Иман слагается из двух рек, текущих с юга. Мы попали на
правую речку, которую китайцы называют Ханихеза. От Сихотэ-Алиня до слияния
их будет не менее 30 километров.
Старые затески на деревьях привели нас к зверовой фанзе. Судя по
сложенным в ней запасам продовольствия, видно было, что иманские зверовщики
уже готовились к соболеванию.
Китаец не повел нас далеко по Иману, а свернул на восток к Лянчихезе.
Здесь наш проводник немного заблудился и долго искал тропу.
К полудню погода испортилась совсем. Тучи быстро бежали с юго-востока и
заволакивали вершины гор. Я часто поглядывал на компас и удивлялся, как наш
проводник без всяких инструментов держал правильное направление.
В одном пересохшем ручье мы нашли много сухой ольхи. Хотя было еще рано,
но я по опыту знал, что значат сухие дрова во время ненастья, и потому
посоветовал остановиться на бивак. Мои опасения оказались напрасными. Ночью
дождя не было, а утром появился густой туман.
Китаец торопил нас. Ему хотелось поскорее добраться до другой фанзы,
которая, по его словам, была еще километрах в двенадцати. И действительно, к
полудню мы нашли эту фанзочку. Она была пустая. Я спросил нашего вожатого,
кто ее хозяин. Он сказал, что в верховьях Имана соболеванием занимаются
китайцы, живущие на берегу моря, дальше, вниз по реке, будут фанзы
соболевщиков Иодзыхе, а еще дальше на значительном протяжении следует
пустынная область, которая снова оживает немного около реки Кулумбе.
Отдохнув здесь немного, мы пошли снова к Сихотэ-Алиню. По мере
приближения к гребню подъем становился более пологим. Около часа мы шли как
бы по плоскогорью. Вдруг около тропы я увидел кумирню. Это служило
показателем того, что мы достигли перевала. Высота его равнялась 1190
метрам. Я назвал его Рудным. Отсюда начался крутой ступенчатый спуск к реке
Тютихе.
Отдохнув немного, мы стали спускаться с водораздела. Спуск в долину
Тютихе, как я уже сказал, идет уступами. По эту сторону был также хвойный
лес, но по качеству несравненно лучше иманского. С перевала тропа привела
прямо к той фанзе, где оставались люди и лошади. Казаки соскучились и были
чрезвычайно рады нашему возвращению. За это время они убили изюбра и
наловили много рыбы.
Перед вечером небо вдруг как-то быстро стало расчищаться. Тучи, которые
доселе лежали неподвижно ровной пеленой, разорвались. Облака имели
разлохмаченный вид, двигались вразброд, навстречу друг другу, и вслед за тем
налетел такой сильный ветер, что столетние деревья закачались, как слабые
тростинки. В воздухе закружилась сухая трава, листва, сорванная с деревьев,
и мелкие сучья. Какая-то птица пыталась было бороться с разбушевавшейся
стихией, но скоро выбилась из сил. Ее понесло куда-то вниз, и она скорее
упала, чем спустилась на землю. Вдруг один кедр, растущий недалеко от фанзы,
накренился и начал медленно падать. Со страшным грохотом рухнул он на землю,
увлекая за собой соседний молодняк. Около часа свирепствовал этот вихрь и
затем пропал так же неожиданно, как и появился. В лесу по-прежнему стало
тихо.
Я оделся, взял ружье, свистнул собаку и пошел вниз по реке. Отойдя
немного от фанзы, я сел на камень и стал слушать. Монотонный шум ручья,
который обыкновенно не замечаешь днем, вечером кажется сильнее. Внизу под
обрывом плескалась рыба, по ту сторону реки в лесу ухал филин-пугач, в горах
ревели изюбры и где-то поблизости тоскливо кричала кабарга. Я так увлекся
созерцанием природы, что не заметил, как прошло время. Одежда моя стала
мокнуть от росы. Я вернулся в фанзу, забрался на теплый кан и уснул как
убитый.
Следующие два дня (3 и 4 сентября) мы употребили на переход от
Сихотэ-Алиня до устья реки Горбуши. Я намеревался сначала пройти по ней до
перевала, а затем спуститься по реке Аохобе к морю.
Река Горбуша (по-китайски - Дунмаца) длиной 8 километров. Общее
направление ее течения будет по кривой с востока к югу. Невдалеке от своего
устья, с правой стороны, она принимает в себя безымянный приток, на котором
есть довольно обширные пещеры. Они расположены в два яруса и идут книзу
спиралями. Глубокие колодцы, ходы сообщений и сталактиты в виде колонн
делают эти пещеры весьма интересными. Внутри их по стенам в виде барельефов
спускаются натеки, рядом с которыми блестят друзы горного хрусталя и весьма
крупные кристаллы известкового пшата. Другая пещера, меньшая по размерам,
находится с левой стороны Горбуши, как раз против устья реки Безымянной. В
этой пещере на мягкой наносной почве валялось много костей и виднелись
свежие тигровые следы.
Осмотрев обе пещеры, мы пошли дальше.
В долине Горбуши развиты речные террасы. Они тянутся все время, чередуясь
то с правой, то с левой стороны. Здесь раньше были хорошие смешанные леса,
впоследствии уничтоженные пожарами.
Скоро выяснилось, что река Горбуша идет вдоль Сихотэ-Алиня и в истоках
подходит к нему почти вплотную.
После полудня мы с Дерсу опять пошли вперед. За рекой тропка поднялась
немного на косогор. Здесь мы сели отдохнуть. Я начал переобуваться, а Дерсу
стал закуривать трубку. Он уже хотел было взять ее в рот, как вдруг
остановился и стал пристально смотреть куда-то в лес. Через минуту он
рассмеялся и сказал:
- Ишь хитрый! Чего-чего понимай!
- Кто? - спросил я его.
Он молча указал рукой. Я поглядел в ту сторону, но ничего не видел. Дерсу
посоветовал мне смотреть не на землю, а на деревья. Тогда я заметил, что
одно дерево затряслось, потом еще и еще раз. Мы встали и тихонько двинулись
вперед. Скоро все разъяснилось. На дереве сидел белогрудый медведь и
лакомился желудями.
Животное это (Ursus tibetanus F. Cuv.) no размерам своим значительно
уступает обыкновенному бурому медведю. Максимальная его длина 1,8 метра, а
высота в плечах 0,7 метра при наибольшем весе 160 килограммов. Окраска его
шерсти - черная, блестящая, на груди находится белое пятно, которое
захватывает нижнюю часть шеи. Иногда встречаются (правда, очень редко) такие
медведи, у которых брюхо и даже лапы белые. Голова зверя конусообразная, с
маленькими глазками и большими ушами. Вокруг нее растут длинные волосы,
имеющие вид пышного воротника.
Белогрудые медведи устраивают свои берлоги в дуплах старых тополей.
Следовательно, область распространения их тесно связана с маньчжурской
флорой. Северная граница этой области проходит приблизительно от устья
Уссури к истокам Имана и оттуда по побережью моря к мысу Олимпиады. Главной
пищей им служат: весной - корни росянки и листва белокопытника, летом -
ягоды коломикты, черемухи и желуди, а осенью - лещина, маньчжурские и
кедровые орехи и плоды дикой яблони. В зимнюю спячку этот медведь впадает
рано. Вверху, в стволе, он прогрызает небольшую отдушину, вокруг которой
собирается замерзший иней. По этому признаку охотники узнают о присутствии в
дупле зверя.
Подойдя к медведю шагов на сто, мы остановились и стали за ним наблюдать.
"Косолапый" взобрался на самую вершину дерева и там устроил себе нечто вроде
лабаза. Много желудей оставалось на тех сучьях, до которых он не в силах был
дотянуться. Тогда медведь начинал трясти дерево и поглядывать на землю.
Расчет его оказался правильным. Желуди созрели, но не настолько, чтобы
осыпаться самостоятельно. Через некоторое время он спустился вниз и принялся
искать в траве.
- Тебе какой люди? - закричал ему Дерсу.
Медведь быстро обернулся, насторожил уши и стал усиленно нюхать воздух.
Мы не шевелились. Медведь успокоился и хотел было опять приняться за еду, но
Дерсу в это время свистнул. Медведь поднялся на задние лапы, затем спрятался
за дерево и стал выглядывать оттуда одним глазом.
В это время ветер подул нам в спину. Медведь рявкнул, прижал уши и без
оглядки пустился наутек. Через несколько минут подошли казаки с конями.
Подъем на перевал, высота которого измеряется в 770 метров, как со
стороны реки Горбуши, так и со стороны реки Синанцы, одинаково пологий.
Ближайшие горы состоят из кварцевого порфира. Отсюда Сихотэ-Алинь постепенно
отходит к северо-востоку.
С перевала мы спустились к реке Папигоузе, получившей свое название от
двух китайских слов: "пали" - то есть береста, и "гоуз" - долинка. Речка эта
принимает в себя справа и слева два горных ручья. От места слияния их
начинается река Синанца, что значит - Юго-западный приток. Дальше долина
заметно расширяется и идет по отношению к Сихотэ-Алиню под углом в десять
градусов. Пройдя по ней километра четыре, мы стали биваком на берегу реки.
Конец августа и начало сентября - самое интересное время в тайге. В это
время начинается рев изюбров и бой самцов за обладание матками. Для
подзывания изюбра обыкновенно делается берестяной рожок, для чего снимается
береста лентой, сантиметров десять шириной.
Она скручивается спирально, и таким образом получается труба длиной в 60
- 70 сантиметров. Звук получается от втягивания в себя воздуха.
Убить оленя во время рева очень легко. Самцы, ослепленные страстью,
совершенно не замечают опасности и подходят к охотнику, когда он их
подманивает рожком, почти вплотную. Мясом мы были вполне обеспечены, поэтому
я не пустил казаков на охоту, но сам решил пойти в тайгу ради наблюдений.
Запасшись такими рожками, мы с Дерсу отправились в лес и, отойдя от
бивака с километр, разошлись в разные стороны. Выбрав место, где заросли
были не так густы, я сел на пень и стал ждать.
По мере того как угасал день, в лесу становилось все тише и тише.
