намывной полосе прибоя. Эта последняя привела нас к небольшой, но глубокой
протоке, которой озеро Долгое сообщается с морем.
Нечего делать, пришлось остановиться здесь, благо в дровах не было
недостатка. Море выбросило на берег много плавника, а солнце и ветер
позаботились его просушить. Одно только было нехорошо: в лагуне вода имела
солоноватый вкус и неприятный запах. По пути я заметил на берегу моря
каких-то куликов. Вместе с ними все время летал большой улит. Он имел белое
брюшко, серовато-бурую с крапинками спину и темный клюв.
Пока казаки ставили палатку и таскали дрова, я успел сбегать на охоту.
Птицы первый раз подпустили меня близко. Я убил четырех и воротился назад.
Бивак наш был не из числа удачных: холодный резкий ветер всю ночь дул с
запада по долине, как в трубу. Пришлось спрятаться за вал к морю. В палатке
было дымно, а снаружи холодно. После ужина все поспешили лечь спать, но я не
мог уснуть - все прислушивался к шуму прибоя и думал о судьбе, забросившей
меня на берег Великого океана.
Двадцатого сентября погода весь день стояла теплая и сухая. Я решил
заняться обследованием реки Сеохобе. Сперва нам надлежало переправиться
через озеро. При отсутствии лодок сделать это было нелегко. Надо было или
вязать плоты, или попытаться перейти вброд. Я решился на последнее средство,
как скорейшее. Опыт вышел удачным. Озеро оказалось мелким: самые глубокие
места едва достигали 6 метров. Мели были извилистые. Мы все время шли ощупью
по пояс в воде. По мере приближения к реке вода заметно становилась
холоднее. Как только мы вышли на берег, сразу попали на тропу.
Река Сеохобе длиной 22 километра. Истоки ее приходятся против среднего
течения Синанцы, о которой упоминалось выше. Она, собственно говоря, состоит
из двух речек одинаковой величины, сливающихся вместе в 5 километрах от
устья. Немного ниже Сеохобе принимает в себя справа еще один небольшой
приток. Тут ходили изюбры целыми стадами. Рев уже окончился; самцы отабунили
около себя самок; вскоре олени должны были разойтись поодиночке.
Заметно, что с каждым днем птиц становится все меньше и меньше. За эти
дни я заметил только уссурийскую длиннохвостую неясыть - птицу, смелую ночью
и трусливую днем; в яркие солнечные дни она забивается в глухие хвойные леса
не столько ради корма, сколько ради мрака, который там всегда господствует;
уссурийского белоспинного дятла - самого крупного из семейства Picidae,
птица эта держится в старых смешанных лесах, где есть много рухляка и
сухостоев; клинохвостого сорокопута - жадного и задорного хищника,
нападающего даже на таких птиц, которые больше его размерами; зеленого
конька, обитающего по опушкам лесов, и черноголовых овсянок - красивых,
желтобрюхих птичек с черными шапочками на головках. Они предпочитали
открытые места теневым и собирались в небольшие стайки.
Тропа, по которой мы шли, привела нас к лудеве длиной в 24 километра, с
74 действующими ямами. Большего хищничества, чем здесь, я никогда не видел.
Рядом с фанзой стоял на сваях сарай, целиком набитый оленьими жилами,
связанными в пачки. Судя по весу одной такой пачки, тут было собрано жил,
вероятно, около 700 килограммов. Китайцы рассказывали, что оленьи сухожилья
раза два в год отправляют во Владивосток, а оттуда в Чифу. На стенках
фанзочки сушилось около сотни шкурок сивучей. Все они принадлежали
молодняку.
Не было сомнения, что китайцы знали о лежбище ластоногих около реки
Мутухе и хозяйничали там так же хищнически, как на Сеохобе.
- Все кругом скоро манза совсем кончай, - сказал Дерсу. - Моя думай, еще
десять лет - олень, соболь, белка пропади есть.
Со словами Дерсу нельзя было не согласиться. У себя на родине китайцы
уничтожили все живое. У них в стране остались только вороны, собаки и крысы.
Даже в море, вблизи берегов, они уничтожили всех трепангов, крабов,
моллюсков и всю морскую капусту. Богатый зверем и лесами Приамурский край
ожидает та же участь, если своевременно не будут приняты меры к борьбе с
хищничеством китайцев.
Около моря, в полукилометре от озера, есть еще одна небольшая лудева. Она
длиной 3 километра и имеет 7 ям.
В озеро Долгое с севера впадает маленькая безымянная речка, протекающая
по болотистой долине. Здесь тропа становится весьма мокрой и вязкой. Местами
при ходьбе ощущается колебание почвы. Вероятно, в дождливое время года путь
этот труднопроходим.
После перевала (высотой 150 метров) тропа придерживается левого берега
маленькой речонки, впадающей в реку Тхеибе. Эта последняя длиной 5
километров и не менее болотиста, чем река Безымянная. Положение этих двух
долин, параллельных берегу моря, определяет направление невысокого
прибрежного горного хребта, отмытого вдоль оси своего простирания и
состоящего из кварцитов и еще из какой-то кремнистой породы.
Глава 24
Встреча с хунхузами
Следы. - Хунхузы. - Дерсу на разведках. - Перестрелка. - Чжан Бао. - Река
Дунгоу. - Гора Хунтами. - Река Мулумбе. - Озеро Благодати. - Река Каимбе. -
Грибная фанза. - "Каменная кожа". - Путь на реку Санхобе. - Отъезд Н. А.
Пальчевского и А. И. Мерзлякова
Днем на тропе Дерсу нашел человеческие следы. Он стал внимательно их
изучать. Один раз он поднял окурок папиросы и кусок синей дабы. По его
мнению, здесь проходили два человека. Это не были рабочие-манзы, а какие-то
праздные люди, потому что трудящийся человек не бросит новую дабу только
потому, что она запачкана; он и старую тряпку будет носить до тех пор, пока
она совсем не истреплется.
Затем, рабочие курят трубки, а папиросы для них слишком дороги. Продолжая
свои наблюдения, он нашел место, где прошедшие два человека отдыхали, причем
один из них переобувался; брошенная ружейная гильза указала на то, что
китайцы были вооружены винтовками.
Чем дальше мы шли, тем разнообразнее были находки. Вдруг Дерсу
остановился.
- Еще два люди ходили, - сказал он. - Теперь четыре стало. Моя думай, это
худые люди.
Мы посоветовались и решили оставить тропу и пойти целиной. Взобравшись на
первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, километрах в
четырех от нас, виднелся залив Пластун; влево - высокий горный хребет, за
которым, вероятно, должна быть река Синанца; сзади - озеро Долгое, справа -
цепь размытых холмов, за ними - море. Не заметив ничего подозрительного, я
хотел было опять вернуться на тропу, но гольд посоветовал спуститься к
ключику, текущему к северу, и дойти по нему до реки Тхетибе.
Через час пути мы дошли до опушки леса. Здесь Дерсу велел нам ожидать его
возвращения, а сам пошел на разведки.
Тхетибе представляет собой небольшую горную речку, протекающую по широкой
и заболоченной долинке, поросшей ивой, ольхой и белой березой.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и
имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку
вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось темнее,
ярче разгоралось на небе зарево лесного пожара. Прошел час, другой, а Дерсу
не возвращался. Я начал беспокоиться.
Вдруг где-то далеко послышался крик, затем раздались четыре выстрела,
опять крик и еще один выстрел. Я хотел бежать было туда, но вспомнил, что
таким образом мы потеряем друг друга.
Минут через двадцать гольд возвратился. Вид его был крайне встревоженный.
Насколько возможно, он спешно рассказал, что с ним случилось. Идя по следам
четырех человек, он дошел до залива Пластун и здесь увидел палатку. В ней
было около двадцати вооруженных китайцев.
Убедившись, что это хунхузы, он пополз по кустам обратно, но в это время
его учуяла собака и подняла лай. Три китайца схватили ружья и бросились за
ним в погоню. Убегая, Дерсу попал в зыбучее болото. Хунхузы закричали, чтобы
он остановился, и затем стали стрелять. Выйдя на сухое место, Дерсу
прицелился с колена в одного из разбойников и выстрелил. Он хорошо видел,
что китаец упал. Двое других остались около раненого, а он побежал дальше.
Чтобы сбить хунхузов с толку, Дерсу на глазах у них нарочно направился в
сторону, противоположную той, где мы притаились, а затем кружным путем
вернулся обратно.
- Моя рубашка хунхузы дырку делай, - сказал Дерсу и показал свою куртку,
простреленную пулей - Надо наша скоро ходи, - закончил он свой рассказ и
стал надевать котомку.
Мы тихонько двинулись вперед, стараясь не шуметь. Гольд повел нас осыпями
по сухому ложу речки и избегая тропинок. Часов в девять вечера мы достигли
реки Иодзыхе, но не пошли в фанзы, а остались ночевать под открытым небом.
Ночью я сильно зяб, кутался в палатку, но сырость проникала всюду. Никто не
смыкал глаз. С нетерпением мы ждали рассвета, но время, как назло, тянулось
бесконечно долго.
Как только стало светать, мы тотчас тронулись дальше. Надо было как можно
скорее соединиться с Г. И. Гранатманом и А. И. Мерзляковым. Дерсу полагал,
что будет лучше, если мы оставим тропу и пойдем горами. Так и сделали.
Перейдя вброд реку, мы вышли на тропинку и только собирались юркнуть в
траву, как навстречу нам из кустов вышел таз с винтовкой в руках. Сначала он
испугался и изрядно, в свою очередь, напугал нас, но, увидев стрелков и
казаков, полез за пазуху и подал пакет. Это было письмо от Н. А.
Пальчевского. Последний извещал меня, что с реки Санхобе в поисках хунхузов
выступил отряд охотников под начальством своего предводителя Чжан Бао. Пока
я читал письмо, Дерсу расспрашивал таза, а таз в свою очередь расспрашивал
его. Выяснилось, что Чжан Бао со своими тридцатью охотниками ночевал
недалеко от нас и теперь, вероятно, подходил уже к реке Иодзыхе.
Действительно, минут через двадцать мы с ним встретились.
Чжан Бао был мужчина высокого роста, лет сорока пяти. Одет он был в
обыкновенную китайскую синюю одежду, только несколько опрятнее, чем у
простых рабочих манз. На подвижном лице его лежала печать перенесенных
лишений. Он носил черные усы, по китайскому обычаю опущенные книзу, в
которых уже кое-где пробивалась седина. В черных глазах этого человека
сквозил ум, на губах постоянно играла улыбка, и в то же время лицо его
никогда не теряло серьезности. Прежде чем что-нибудь сказать, он всегда
обдумывал свой ответ и говорил тихо, не торопясь. Мне не приходилось
встречать человека, в котором так совмещались бы серьезность, добродушие,
энергия, рассудительность, настойчивость и таланты дипломата. В личности
Чжан Бао, в его жестах, во всей его фигуре, в манере держать себя было
что-то интеллигентное. Его ум, самолюбие и умение подчинить себе толпу
говорили за то, что это не был простой манза. По всей вероятности, это был
один из политических преступников, бежавших из Китая.
Дружина, которой командовал Чжан Бао, состояла из китайцев и тазов. Все
это были молодые люди, крепкие, сильные, хорошо вооруженные. Я сразу
заметил, что в его отряде была крепкая дисциплина. Все распоряжения его
исполнялись быстро, и не было случая, чтобы он свои приказания повторял
дважды.
Во всем районе, от Кусуна до залива Ольги, Чжан Бао считался самой
авторитетной личностью. Китайцы и тазы обращались к нему за советами, и,
если где-нибудь надо было примирить двух непримиримых врагов, китайцы
опять-таки обращались к Чжан Бао. Он часто заступался за обиженных, и на
этой почве у него было много врагов. Особенную ненависть он питал к хунхузам
и своими преследованиями навел на них такой страх, что далее реки Иодзыхе
они заходить не решались.
Шайка, на которую мы наткнулись, приехала в залив Пластун на лодках с
