и дымно, как на пожаре, когда ветер дул нам в лицо, то холодно, когда пламя
отклонялось в противоположную сторону.
Мы уже не ходили за водой, а набивали чайники снегом, благо в нем не было
недостатка. К сумеркам пурга достигла своей наибольшей силы, и, по мере того
как становилось темнее, страшнее казалась буря.
Мало кто спал в эту ночь. Вся забота была только о том, чтобы согреться.
Двадцать первого мы еще отстаивались от пурги. Теперь ветер переменился и
дул с северо-востока, зато порывы его сделались сильнее. Даже вблизи бивака
ничего нельзя было рассмотреть.
- Чего его сердится? - говорил в досаде и со страхом Дерсу. - Неужели
наша чего-нибудь худо делал?
- Кто? - спросили казаки.
- Моя не знаю, как по-русски говори, - отвечал гольд. - Его маломало бог,
мало-мало люди, сопка постоянно живи, ветер могу гоняй, дерево ломай. Наша
говори - Каньгу.
"Горный или лесной дух", - подумал я.
Больших трудов стоило нам поддерживать костер. Скверно то, что каждый
порыв ветра выносил из него уголья и засыпал их снегом. Около палатки намело
большие сугробы, после полудня появились вихри необычной силы. Они вздымали
с земли тучи снега и вдруг рассыпались белой пылью, потом зарождались снова
и с воем носились по лесу. Каждый такой вихрь оставлял после себя след из
множества поваленных деревьев. Иногда на мгновенье наступала короткая пауза,
и тотчас вслед за ней опять начиналась пляска снежных привидений.
После полудня небо стало понемногу расчищаться, но вместе с тем стала
понижаться температура. Сквозь густую завесу туч в виде неясного пятна
чуть-чуть проглянуло солнце.
Надо было позаботиться о дровах. Мы побежали и стали собирать тот
бурелом, который находился поблизости. Работали мы долго, пока Дерсу не
скомандовал "довольно".
Никого не надо было уговаривать. Все разом бросились к палаткам и стали
греть у огня руки. Так мы промаялись еще одну ночь.
К утру погода мало изменилась к лучшему. Ветер был резкий и порывистый.
На совете решено было попытаться перевалить через Сихотэ-Алинь, в надежде,
что на западной стороне его будет тише. Решающее значение имел голос Дерсу.
- Моя думай, его скоро кончай, - сказал он и начал первый собираться в
дорогу.
Сборы наши были недолги. Минут через двадцать мы с котомками за плечами
уже лезли в гору.
От бивака сразу начинался крутой подъем. За эти два дня выпало много
снега. Местами он был глубиной до метра. На гребне мы остановились
передохнуть. По барометрическим измерениям высота перевала оказалась равной
910 метрам. Мы назвали его перевалом Терпения.
Жуткая картина представилась нам на Сихотэ-Алине. Здесь ветром были
повалены целые полосы леса. Пришлось обходить их далеко стороной. Я уже
говорил, что корни деревьев, растущих в горах, распространяются по
поверхности земли: сверху они едва только прикрыты мхами. Некоторые из них
были оторваны. Деревья качались и подымали всю корневую систему. Черные
расщелины то открывались, то закрывались среди снежного покрова, словно
гигантские пасти. На одном из корней вздумал было качаться Кожевников. В это
время налетел сильный плевал, дерево наклонилось, и едва казак успел
отскочить в сторону, как оно со страшным шумом рухнуло на землю, разбрасывая
во все стороны комья мерзлой земли.
Глава 27
К Иману
Дерсу разбирается в следах. - Птицы. - Доставка продовольствия
соболевщиками. - В верховьях Имана. - Корейцы. - Кабарожья лудева. -
Удэгейцы. - Ночевка в юрте. - Река Кулумбе. - Река Иман. - Удэгейская лодка.
- Охотничий поселок Сидатун и его обитатели. - Рабство
Спуск с Сихотэ-Алиня к западу был пологий, заваленный глыбами камней и
поросший густым лесом. Небольшой ручей, которым мы спустились, привел нас к
реке Нанце. Она течет с северо-востока вдоль хребта Сихотэ-Алинь и
постепенно склоняется к северо-западу.
Долина Нанцы широкая, болотистая и покрыта густым хвойно-смешанным лесом.
Охотничья тропа проложена здесь частью по краю долины, частью по горам,
которые имеют в этих местах вид размытых холмов.
По пути нам попалась юрта, сложенная из кедрового корья, с двускатной
крышей, приспособленная под фанзу. Утомленные двумя предшествующими ночами,
мы стали около нее биваком и, как только поужинали, тотчас легли спать.
Двадцать третьего октября мы продолжали путь вниз по реке Нанце. На
свежевыпавшем снегу был виден отчетливо каждый след. Тут были отпечатки ног
лосей, кабарги, соболей, хорьков и т. д. Дерсу шел впереди и внимательно их
рассматривал.
Вдруг он остановился, посмотрел во все стороны и проговорил:
- Кого она боялась?
- Кто? - спросил я его.
- Кабарга, - ответил он.
Я посмотрел на следы и ничего особенного в них не заметил. Следы как
следы, маленькие, частые...
Дерсу удивительно внимательно разбирался в приметах. Он угадывал даже
душевное состояние животных. Достаточно было небольшой неровности в следах,
чтобы он усмотрел, что животное волновалось.
Я просил Дерсу указать мне данные, на основании которых он заключил, что
кабарга боялась. То, что рассказал он мне, было опять так просто и ясно.
Кабарга шла ровным шагом, затем остановилась и пошла осторожней, потом
шарахнулась в сторону и побежала прыжками. На свежевьшавшем снегу все это
видно как на ладони. Я хотел идти дальше, но Дерсу остановил меня.
- Погоди, капитан, - сказал он. - Наша надо посмотри, какой люди пугай
кабаргу.
Через минуту он крикнул мне, что кабарга боялась соболя. Я подошел к
нему. На большом поваленном дереве, занесенном снегом, действительно
виднелись его следы. Видно было, что маленький хищник крался тихонько,
прятался за сук, затем бросился на кабаргу. Потом Дерсу нашел место, где
кабарга валялась на земле. Капли крови указывали на то, что соболь прокусил
ей кожу около затылка. Далее следы доказывали, что кабарге удалось сбросить
с себя соболя. Она побежала дальше, а соболь погнался было за ней, но
отстал, затем свернул в сторону и полез на дерево.
Чувствую, что, если бы я подольше походил с Дерсу и если бы он был
общительнее, вероятно, я научился бы разбираться в следах если и не так
хорошо, как он, то все же лучше, чем другие охотники.
Многое Дерсу видел и молчал. Молчал потому, что не хотел останавливаться,
как ему казалось, на всяких мелочах. Только в исключительных случаях, когда
на глаза ему попадалось что-нибудь особенно интересное, он рассуждал вслух,
сам с собой.
Километрах в двадцати пяти от Сихотэ-Алиня Нанца сливается с рекой
Бейцой, текущей с севера. Отсюда собственно и начинается Кулумбе, которая
должна была привести нас к Иману. Вода в реке стала уже замерзать, появились
широкие забереги.
Без труда мы переправились на другую ее сторону и пошли дальше.
Река Кулумбе течет по широкой заболоченной долине в направлении с востока
на запад. Тропа все время придерживается правой стороны долины. Лес,
растущий в горах, исключительно хвойный, с большим процентом кедра, в
болотистых низинах много замшистого сухостоя.
После полудня ветер стих окончательно. На небе не было ни единого
облачка, яркие солнечные лучи отражались от снега, и от этого день казался
еще светлее. Хвойные деревья оделись в зимний наряд, отяжелевшие от снега
ветви пригнулись к земле. Кругом было тихо, безмолвно. Казалось, будто
природа находилась в том дремотном состоянии, которое, как реакция, всегда
наступает после пережитых треволнений.
Из царства пернатых я видел здесь большеклювых ворон, красноголовых желн,
пестрых дятлов и поползней. Раза два мы вспугивали белых крохалей, с черной
головой и с красным носом. Птицы эти остаются на зимовку в Уссурийском крае
и приобретают белую защитную окраску. Сплошь и рядом мы замечали их только
тогда, когда подходили к ним вплотную.
Следует еще упомянуть об одной симпатичной птичке, которая за свой
игривый нрав заслужила у казаков название "веселушка". Это оляпка. Она
величиной с дрозда и всегда держится около воды. Одна из них подпустила меня
очень близко. Я остановился и стал за ней наблюдать. Оляпка была настороже,
часто поворачивалась, кричала и в такт голоса покачивала своим хвостиком, но
затем вдруг бросилась в воду и нырнула. Туземцы говорят, что она свободно
ходит по дну реки, не обращая внимания на быстроту течения. Вынырнув на
поверхность и увидев людей, оляпка с криком полетела к другой полынье, потом
к третьей. Я следовал за ней до тех пор, пока река не отошла в сторону.
В другом месте мы спугнули даурского бекаса. Он держался около воды, там,
где еще не было снега. Я думал, что это отсталая птица, но вид у него был
веселый и бодрый. Впоследствии я часто встречал их по берегам незамерзших
проток. Из этого я заключаю, что бекасы держатся в Уссурийском крае до
половины зимы и только после декабря перекочевывают к югу.
В этот день мы прошли 12 километров и остановились у фанзочки Сиу-фу.
Высота этого места определяется в 560 метров над уровнем моря. Обитатели
фанзы, китайцы, занимались ловлей лосей ямами.
Утром китайцы проснулись рано и стали собираться на охоту, а мы - в
дорогу. Взятые с собой запасы продовольствия приходили к концу. Надо было
пополнить их. Я купил у китайцев немного буды и заплатил за это 8 рублей. По
их словам, в этих местах пуд муки стоит 16 рублей, а чумиза 12 рублей.
Ценятся не столько сами продукты, сколько их доставка.
За ночь река Кулумбе замерзла настолько, что явилась возможность идти по
льду. Это очень облегчило наше путешествие. Сильным ветром снег с реки
смело. Лед крепчал с каждым днем. Тем не менее на реке было много еще
проталин. От них подымался густой туман.
Через каких-нибудь километров пять мы подошли к двум корейским фанзам.
Хозяева их - два старика и два молодых корейца - занимались охотой и
звероловством. Фанзочки были новенькие, чистенькие, они так мне понравились,
что я решил сделать здесь дневку.
После полудня два корейца стали собираться в тайгу для осмотра кабарожьей
лудевы.
Я пошел вместе с ними.
Лудева была недалеко от фанзы. Это была изгородь высотой 1,2 метра,
сложенная из буреломного леса. Чтобы деревья нельзя было растащить, корейцы
закрепляли их кольями.
Такие лудевы ставятся всегда в горах на кабарожьих тропах. В изгороди
местами оставляются проходы, а в них настораживаются веревочные петли. Попав
головой в петлю, испуганная кабарга начинает метаться, и чем сильнее бьется,
тем больше себя затягивает.
В осматриваемой лудеве было двадцать две петли. В четырех из них корейцы
нашли мертвых животных - трех самок и одного самца. Корейцы оттащили самок в
сторону и бросили на съедение воронам. На вопрос, почему они бросили
пойманных животных, корейцы ответили, что только одни самцы дают ценный
мускус, который китайские купцы скупают у них по рублю за штуку. Что же
касается до мяса, то и одного самца с них довольно, а завтра они поймают еще
столько же. По словам корейцев, в зимний сезон они убивают до 125 кабарожек,
из которых 75 процентов приходится на маток.
Грустное впечатление вынес я из этой экскурсии. Куда ни взглянешь, всюду
наталкиваешься на хищничество. В недалеком будущем богатый зверем и лесами
Уссурийский край должен превратиться в пустыню.
На следующий день мы нарочно выступили пораньше, чтобы наверстать то, что
потеряли на дневке. Одну из кабарожек, брошенных корейцами, мы взяли с
собой.
От корейских фанз река Кулумбе течет в широтном направлении с небольшим
отклонением к югу. Тотчас за фанзами начинается гарь, которая
распространяется далеко по долине и по горам. Заметно, что горы стали выше и
