Тан-куй выждал, когда, по его мнению, Дерсу уснул, тихонько вышел из фанзы и
куда-то уехал верхом на лошади.
- Надо наша завтра на Вагунбе ходи. Моя думай, там что-то худо есть, -
закончил он свой рассказ.
В это время снаружи послышался конский топот. Мы сунулись на свои места и
притворились спящими. Вошел Ли Тан-куй. Он остановился в дверях, прислушался
и, убедившись, что все спят, тихонько разделся и лег на свое место. Вскоре я
опять заснул и проснулся уже тогда, когда солнце было высоко на небе.
Проснулся я от какого-то шума и спросил, что случилось. Казаки доложили
мне, что к фанзе пришло несколько человек удэгейцев. Я оделся и вышел к ним
на улицу. Меня поразила та неприязнь, с какой они на меня смотрели.
После чая я объявил, что пойду дальше. Ли Тан-куй стал уговаривать меня,
чтобы я остался еще на один день, обещал заколоть чушку и т. д. Дерсу в это
время подмигнул мне, чтобы я не соглашался. Тогда Ли Тан-куй начал
навязывать своего проводника, но я отказался и от этих услуг. Как ни хитрил
Ли Тан-куй, но обмануть ему нас так и не удалось.
От Сянь-ши-хезы тропа идет по правому берегу реки у подножия высоких гор.
Километра через два она опять выходит на поляну, которую местные китайцы
называют Хозенгоу. Поляна эта длиной 5 километров и шириной от 1 до 3
километров.
Все иманские китайцы хорошо вооружены и живут очень зажиточно. Они
относились к нам крайне враждебно. На мои вопросы о дороге и о численности
населения они отвечали грубо: "Бу чжи дао" (не знаю), а некоторые говорили
прямо: "Знаю, да не скажу".
Немного дальше и несколько в стороне было удэгейское стойбище Вагунбе,
состоящее из четырех фанз и юрт. По сведениям, здесь обитали 85 удэгейцев
(29 мужчин, 19 женщин и 37 детей).
Когда мы подходили к их жилищам, они все высыпали нам навстречу. Удэгейцы
встретили меня далеко не дружелюбно и не пригласили даже к себе в юрты.
Первый вопрос, который они задали мне, был такой: почему я ночевал в доме
Ли Тан-куя? Я ответил им и в свою очередь спросил их, почему они так
враждебно ко мне относятся. Удэгейцы ответили, что давно ждали меня и вдруг
узнали, что я пришел и остановился у китайцев на Сянь-ши-хеза.
Скоро все объяснилось: оказалось, что здесь произошла целая трагедия.
Китаец Ли Тан-куй нещадно эксплуатировал туземцев долины Имана и жестоко
наказывал их, если они к назначенному времени не доставляли определенного
числа мехов. Многие семьи он разорил совершенно, женщин насиловал, детей
отбирал и продавал за долги. Наконец двое из удэгейцев, Масенда и Сомо, из
рода Кялондига, выведенные из терпения, поехали в Хабаровск с жалобой к
генерал-губернатору. Последний обещал им помочь и между прочим сказал, что я
должен прийти на Иман со стороны моря. Он велел им обратиться ко мне,
полагая, что на месте я легко разберусь с этим вопросом. Удэгейцы вернулись,
сообщили сородичам о результатах своей поездки и терпеливо стали ждать моего
прихода. О поездке Сомо и Масенды узнал Ли Тан-куй. Тогда для примера другим
он приказал избить жалобщиков палками. Один из них умер во время наказания,
а другой хотя и выжил, но остался калекой на всю жизнь. Тогда в Хабаровск
поехал брат убитого Гулунга. Ли Тан-куй велел его схватить и заморозить в
реке. Узнав об этом, удэгейцы решили с оружием в руках защищать товарища.
Создалось осадное положение. Уже две недели туземцы сидели на месте, не
ходили на охоту и, за недостатком продовольствия, терпели нужду. Вдруг до
них дошла весть, что я пришел на Сянь-ши-хеза и остановился в доме Ли
Тан-куя. Я объяснил им, что мне ничего не было известно из того, что
случилось на Имане, и что, придя в Сянь-ши-хеза, я до того был утомлен и
голоден, что не разбирая воспользовался первой попавшейся мне фанзой.
Вечером все старики собрались в одну юрту. На совете решено было, что по
прибытии в Хабаровск я обо всем доложу начальству, буду просить оказать
помощь туземцам.
Когда старики разошлись, я оделся и вышел из юрты. Кругом было темно, так
темно, что в двух шагах нельзя было рассмотреть человека. О местонахождении
удэгейских жилищ можно было только узнать по искрам и клубам дыма, которые
вырывались из отверстия в крышах. Вдруг в тихом вечернем воздухе пронеслись
странные звуки: то были удары в бубен, и вслед за тем послышалось пение,
похожее на стон и плач. В этих звуках было что-то жуткое и тоскливое. Как
волны, они неслись в стороны и таяли в холодном ночном воздухе. Я окликнул
Дерсу. Он вышел и сказал мне, что в самой крайней юрте шаман лечит больного
ребенка. Я отправился туда, но у самого входа в юрту натолкнулся на старуху,
она загородила мне дорогу. Я понял, что присутствие мое нежелательно, и
пошел назад по тропе.
В той стороне, где находились китайские фанзы, виднелись огоньки. Я
почувствовал, что прозяб, вернулся в юрту и стал греться у костра.
Глава 29
От Вагунбе до Паровози
Проводы. - Река Тайцзибери. - Картун. - Враждебное настроение китайцев. -
Отказ в ночлеге. - Ориентировка при помощи обоняния. - Лофанза. - Мяолин.
Буйный хозяин. - Паровози. - Река Нэйцухе. - Село Котельное. - Колесная
дорога. - Угощение в деревне Гоголевке. - Нижнее течение Имана. - Услуга
попутчика. - Расставание с Дерсу. - Станция Иман. - Возвращение в Хабаровск
На следующий день утром, 8 ноября, мы продолжали наш путь.
Все удэгейцы пошли нас провожать. Эта толпа людей, пестро одетых, с
загорелыми лицами и с беличьими хвостиками на головных уборах, производила
странное впечатление. Во всех движениях ее было что-то дикое и наивное.
Мы шли в середине, старики рядом, а молодежь бежала по сторонам,
увлекаясь следами выдр, лисиц и зайцев. На конце поляны инородцы
остановились и пропустили меня вперед.
Из толпы вышел седой старик. Он подал мне коготь рыси и велел положить
его в карман, для того чтобы я не забыл просьбы их относительно Ли Тан-куя.
После этого мы расстались: удэгейцы вернулись назад, а мы пошли своей
дорогой.
От устья Синанцы Иман изменяет свое направление и течет на север до тех
пор, пока не достигнет Тхетибе. Приток этот имеет три названия: гольды
называют его Текибира, удэгейцы - Тэгибяза, русские - Тайцзибери. Отсюда
Иман опять поворачивает на запад, какое направление и сохраняет уже до
впадения своего в Уссури. Эта часть долины Имана тоже слагается из ряда
денудационных и тектонических участков, чередующихся между собой. Такого
рода долины особенно часто встречаются в Приамурском крае.
Между реками Синанцей и Тхетибе Иман принимает в себя с левой стороны в
последовательном порядке следующие притоки: Ташидохе (длиной в 50
километров) и Хейсынгоу (10 километров). Между их устьями есть гора
Ломаза-Цзун, далее будут речки Мыдагауза (6 километров) и гора того же имени
и наконец речка Сяо-Шибахе (25 километров). С правой стороны в том же
последовательном порядке будут: Вагунбе (40 километров) с притоком Тайнгоу
(6 километров) и Цуцувайза (15 километров).
Река Тайцзибери длиной 100 километров; она очень порожиста завалена
буреломом; в верхней части течет с востока на запад и только вблизи устья
склоняется к югу. Вся долина покрыта густыми хвойно-смешанными лесами. В
нижнем течении Тайцзибери имеет следующие притоки: с правой стороны
Цологоузу (12 километров), Чанцзуйзу, с горой того же имени, и Сибичу; потом
следуют: Ханихеза, Бэйлаза и Дунанца. Сибича образуется из слияния
Сяо-Сибичи и Санчазы и имеет течение в среднем 9 километров в час, глубину
около 1,5 метра и ширину близ устья 50 метров.
Если идти вверх по правой речке, то можно в два дня выйти на реку
Бейцухе, по второй - в четыре дня на Шитохе (верхний приток Бикина). С левой
стороны в Тайцзибери впадают Нанца (25 километров), Тяпогоу (20 километров),
Цамцагоуза (30 километров), Поумазыгоу (12 километров) и Талингоуза (40
километров). Между устьями третьей и четвертой рек находится довольно
высокая гора, которую называют Логозуйза.
После принятия в себя Тайцзибери Иман поворачивает на запад. Здесь он
шириною около 140 метров, глубиной 3 - 4 метра. Дальше с левой стороны в
него впадают две маленькие речки: Шаньдапоуза (8 километров) и Кауланьтунь
(15 километров). Последнюю китайцы называют Динзахе (Золотая река).
Летом, когда идешь по лесу, надо внимательно смотреть, чтобы не потерять
тропу. Зимой, покрытая снегом, она хорошо видна среди кустарников. Это в
значительной степени облегчило мне съемку.
Иман мало где течет одним руслом, чаще он разбивается на протоки.
Некоторые из них имеют значительную длину и далеко отходят в сторону. Из них
наиболее замечательны Тагоуза, Наллю и Картунская.
За эти дни мы очень утомились. Хотелось остановиться и отдохнуть. По
рассказам удэгейцев, впереди было большое китайское селение Картун. Там мы
думали продневать, собраться с силами и, если возможно, нанять лошадей. Но
нашим мечтам не суждено было сбыться.
В промежутке между реками Динзахе и Картуном Иман принимает в себя много
больших и малых притоков, которые имеют следующие названия: с правой стороны
- Яумуга (25 километров), Логозуйза (20 километров) и Вамбалаза, то есть
Черепашья скала (25 километров). Скалистые горы около Картуна носят то же
название. Если смотреть на них в профиль со стороны Имана, то контуры их
действительно напоминают черепаху. По рассказам удэгейцев, в горах между
Логозуйза и Вамбалаза есть золото. С левой стороны в Иман впадают Каулентун
(10 километров), Сядопоуза (15 километров), Чулагоу (40 километров),
Тувдагоу (50 километров), Тазыгоу (15 километров) и Хоамихеза (12
километров).
Картун собственно представляет собою большую котловину в 6 километров
длиной и 3 километра шириной. Здесь насчитывается сорок две китайские фанзы.
Местность Картун можно считать границей, где кончаются смешанные и
начинаются широколиственные леса. Горы в стороне от реки покрыты кедровым
лесом, который зимой резко выделяется своей темной хвоей.
День кончился, когда мы подошли к Картуну. Солнце только что успело
скрыться за горизонтом. Лучи его играли еще в облаках и этим отраженным
сиянием напоследок освещали землю.
В стороне около речки виднелись китайские фанзы.
Слово "картун", вероятно "гао-ли-тунь", означает "корейский поселок".
Рассказывают, что здесь в протоках раньше добывали много жемчуга. По другому
толкованию "картун" означает "ворота". Действительно, на западе за Картуном
долина опять суживается. С левой стороны к реке подходят горы Хынхуто, а
справа длинный отрог Вамбалазы.
Более зажиточных фанз, чем на Картуне, я нигде не видывал. Они были
расположены на правом берегу реки и походили скорее на заводы, чем на жилые
постройки.
Я зашел в одну из них. Китайцы встретили меня враждебно. До них уже
долетели вести о том, кто мы и почему удэгейцы нас сопровождают. Неприятно
быть в доме, когда хозяева нелюбезны. Я перешел в другую фанзу. Там нас
встретили еще хуже, в третьей мы не могли достучаться, в четвертой, пятой,
десятой нам был оказан такой же прием. Против рожна не пойдешь. Я ругался,
ругались казаки, ругался Дерсу, но делать было нечего. Оставалось только
покориться. Ночевать около фанз мне не хотелось. Поэтому я решил идти
дальше, пока не найду место, подходящее для бивака.
Настал вечер. Красивое сияние на небе стало блекнуть. Кое-где зажглись
звезды.
Китайские фанзы остались далеко позади, а мы все шли. Вдруг Дерсу
остановился и, закинув назад голову, стал нюхать воздух.
- Погоди, капитан, - сказал он. - Моя запах дыма найди есть. Это удэге, -
