серебросвинцовой руды, отчего и долина получила свое настоящее название.
Долина Инза-Лазагоу большей частью свободна от леса, но так как почва в ней
каменистая, она совершенно неудобна для земледелия. Вот почему люди
игнорировали ее и поселились около устья.
На всем протяжении река принимает в себя с правой стороны только два
небольших горных ручья: Тамчасегоу и Панчасегоу. От места слияния их идет
тропа, проложенная тазовскими охотниками и китайцами-соболевщиками.
По пути я замечал, что в некоторых местах земля была истоптана и взрыта.
Я думал, что это кабаны, но Дерсу указал мне на исковерканное деревцо,
лишенное коры и листьев, и сказал:
- Его скоро начинай кричи!
Из объяснения его я понял, что, как только у изюбра окрепнут молодые рога
(панты), он старается содрать с них кожу, для чего треплет какое-нибудь
деревцо. Другой самец, придя на это место, понимает, что это значит. Он
начинает злиться, рыть землю ногами и бить молодняк рогами.
Река Инза-Лазагоу впадает в реку Тютихе в 5 километрах от моря. Нижняя
часть долины последней представляет собой три широкие котловины.
Километрах в двух от устья реки начинаются болота. Песчаные валы и лужи
стоячей воды между ними указывают место, до которого раньше доходило море. В
приросте суши принимали участие три фактора: отрицательное движение
береговой линии, наносы реки и морской прибой.
Около самого залива река вдруг поворачивает налево и течет вдоль берега
моря, отделяясь от него только песчаной косой. Раньше устье Тютихе было
около Северного мыса. Во время наводнения в 1904 году река прорвала эту
плотину и вышла прямо к бухте. Как только в прежнем русле ослабевало
течение, море заметало его устье песком. Так образовался слепой рукав,
впоследствии обмелевший. В скором времени он превратился в болото. Длинное
озеро, которое сохранилось между валами в одном километре от моря, вероятно,
было самое глубокое место залива. Нынче озеро это почти все заросло травой.
На нем плавало множество уток. Я остался с Дерсу ради охоты, а отряд ушел
вперед. Стрелять уток, плававших на озере, не имело смысла. Без лодки мы все
равно не могли бы их достать. Тогда мы стали караулить перелетных. Я стрелял
из дробовика, а Дерсу из винтовки, и редкий раз он давал промахи.
Глядя на его стрельбу, я невольно вслух высказал ему похвалу.
- Моя раньше хорошо стреляй, - отвечал он. - Никогда пуля мимо ходи нету.
Теперь мало-мало плохо.
В это мгновенье над нами высоко пролетала утка. Дерсу быстро поднял ружье
и выстрелил. Птица, простреленная пулей, перевернулась в воздухе, камнем
полетела вниз и грузно ударилась о землю. Я остановился и в изумлении
посматривал то на него, то на утку. Дерсу развеселился. Он предложил мне
бросать кверху камни величиной с куриное яйцо. Я бросил десять камней, и
восемь из них он в воздухе разбил пулями. Дерсу был доволен. Но не тщеславие
говорило в нем, он просто радовался тому, что средства к жизни может еще
добывать охотой.
Долго мы бродили около озера и стреляли птиц. Время летело незаметно.
Когда вся долина залилась золотистыми лучами заходящего солнца, я понял, что
день кончился. Вслед за трудовым днем приближался покой; вся природа
готовилась к отдыху. Едва солнце успело скрыться за горизонтом, как с другой
стороны, из-за моря, стала подыматься ночь.
Широкой полосой перед нами расстилались пески; они тянулись километра на
три. Далеко впереди, точно караван в пустыне, двигался наш отряд. Собрав
поскорее птиц, мы пошли за ним следом.
Около моря караван наш остановился. Через несколько минут кверху взвилась
струйка белого дыма, - это разложили огонь на биваке. Через полчаса мы были
около своих.
Стрелки стали на ночь рядом с маленькой фанзой, построенной из
плавникового леса около береговых обрывов. Здесь жили два китайца,
занимавшиеся сбором съедобных ракушек в полосе мелководья. Большего радушия
и большего гостеприимства я нигде не встречал.
За этот переход все сильно устали. На несчастье, я сильно натер пятку.
Надо было. всем отдохнуть, поэтому я решил сделать дневку и дождаться
возвращения Г. И. Гранатмана и А. И. Мерзлякова.
Ночью больная нога не позволяла мне сомкнуть глаз, и я несказанно был
рад, когда стало светать. Сидя у огня, я наблюдал, как пробуждалась к жизни
природа.
Раньше всех проснулись бакланы. Они медленно, не торопясь, летели над
морем куда-то в одну сторону, вероятно, на корм. Над озером, заросшим
травой, носились табуны уток. В море, на земле и в воздухе стояла глубокая
тишина.
Дерсу поднялся раньше других и начал греть чай. В это время стало
всходить солнце. Словно живое, оно выглянуло из воды одним краешком, затем
отделилось от горизонта и стало взбираться вверх по небу.
- Как это красиво! - воскликнул я.
- Его самый главный люди, - ответил мне Дерсу, указывая на солнце. - Его
пропади - кругом все пропади.
Он подождал с минуту и затем опять стал говорить:
- Земля тоже люди. Голова его - там, - он указал на северо-восток, - а
ноги - туда, - он указал на юго-запад. - Огонь и вода тоже два сильные люди.
Огонь и вода пропади - тогда все сразу кончай.
В этих простых словах было много анимистического, но было много и мысли.
Услышав наш разговор, стали просыпаться стрелки и казаки. Весь день я
просидел на месте. Стрелки тоже отдыхали и только по временам ходили
посмотреть лошадей, чтобы они не ушли далеко от бивака.
Сегодня мы устроили походную баню. Для этого была поставлена глухая
двускатная палатка. Потом в стороне на кострах накалили камни, а у китайцев
в большом котле и двух керосиновых банках согрели воды. Когда все было
готово, палатку снаружи смочили водой, внесли в нее раскаленные камни и
стали поддавать пар. Получилась довольно хорошая паровая баня. Правда, в
палатке было тесно и приходилось мыться по очереди. Пока одни мылись, другие
калили камни.
Много было шуток, много смеха, но все же все вымылись и даже постирали
белье.
Следующие три дня провели за починкой обуви. Прежде всего я позаботился
доставить продовольствие Н. А. Пальчевскому, который собирал растения в
окрестностях бухты Терней. На наше счастье, в устье Тютихе мы застали
большую парусную лодку, которая шла на север. Дерсу уговорил хозяина ее,
маньчжура Хэй Батсу, зайти в бухту Терней и передать Н. А. Пальчевскому
письма и два ящика с грузом.
Погода эти дни стояла переменная: дули резкие западные ветры; ночи стали
прохладные; приближалась осень.
Нога моя скоро прошла, и явилась возможность продолжать путешествие.
Там, где река Тютихе впадает в море, нет ни залива, ни бухты.
Незначительное углубление береговой линии внутрь материка не дает укрытия
судам во время непогоды. Поэтому, если ветер начинает свежеть, они спешат
сняться с якоря и уйти подальше от берега. Бухта Тютихе (будем так называть
ее) окаймлена с севера и с юга невысокими горами, лишенными древесной
растительности; только по распадинам и вообще в местах, защищенных от
морских ветров, кое-где растут группами дуб и липа исключительно дровяного
характера. Южная возвышенность представляет собой великолепный образчик
горы, отмытой по вертикали от вершины до основания и оканчивающейся мысом
Бринера. Это одинокая скала, соединяющаяся с материком намывной косой из
песка и гальки. Посредине косы есть небольшая, но довольно глубокая лагуна с
соленой водой. К югу от мыса Бринера, метрах в двухстах от берега, из воды
торчат еще две скалы, именуемые, как и всегда. Братом и сестрой. Раньше это
были береговые ворота. Свод их обрушился, и остались только одни столбы.
Если смотреть на мыс Бринера с северного берега бухты Тютихе, то кажется,
что столбы эти стоят на песчаном перешейке.
Несколько южнее в береговых обрывах можно наблюдать выходы вулканического
туфа с прослойками горючей серы. Горы с северной стороны бухты оканчиваются
обрывами высотой 75 - 98 метров с узкой намывной полосой прибоя, на которую
море выбросило множество морской травы.
Такие травяные завалы всегда служат местопребыванием разного рода
куликов. Прежде всего я заметил быстро бегающих на песчаной отмели
восточносибирских грязовиков. Они заходили в воду и, казалось, совершенно не
обращали внимания на прибой. Рядом с ними были кулики-травники. Эти
красноногие смирные птички держались маленькими стайками, ходили по траве и
выискивали в ней корм. При приближении человека они испуганно, с криком
снимались с места и летели сначала в море, потом вдруг круто поворачивали в
сторону и разом, точно по команде, садились снова на берег. Там, где морская
трава чередовалась с полосками песка, можно было видеть уссурийских зуйков.
Симпатичные птички эти постоянно заглядывали под щепки, камни и ракушки и то
и дело заходили в воду, и, только когда сильная прибойная волна дальше
обыкновенного забегала на берег, они вспархивали и держались на воздухе до
тех пор, пока вода не отходила назад. Невдалеке от них по берегу чинно
расхаживали два кулика-сороки и что-то клевали. Около мысов плавали нырковые
морские утки-белобоки с серой спиной и пестрые каменушки. Они то и дело
ныряли за кормом. Поднявшись на поверхность воды, утки осматривались по
сторонам, встряхивали своими коротенькими хвостиками и опять принимались за
ныряние. Дальше в море держались тихоокеанские бакланы. Они ныряли очень
глубоко и всплывали на поверхность на значительном расстоянии от того места,
где погружались в воду. Над морем носилось множество чаек. Из них особенно
выделялись восточносибирские хохотуньи. Порой они спускались в воду и тогда
поднимали неистовый крик, действительно напоминающий человеческий смех.
Чайки по очереди снимались с воды, перелетали друг через друга и опять
садились рядом, при этом старались одна другую ударить клювом или отнять
пойманную добычу. В другой стороне, над самым устьем Тютихе, кружились два
белохвостых орлана, зорко высматривавшие добычу. Вдруг, точно сговорившись,
они разом опустились на берег; вороны, чайки и кулички без спора уступили им
свои места.
Последние два дня были грозовые. Особенно сильная гроза была 23-го
вечером. Уже с утра было видно, что в природе что-то готовится: весь день
сильно парило; в воздухе стояла мгла. Она постепенно увеличивалась и после
полудня светилась настолько, что даже ближние горы приняли неясные и
расплывчатые очертания. Небо сделалось белесоватым. На солнце можно было
смотреть невооруженным глазом: вокруг него появилась желтая корона.
- Будет агды (гром), - сказал Дерсу. - Постоянно так начинай.
Часа в два дня с запада донеслись глухие раскаты грома. Все птицы разом
куда-то исчезли. Стало сумрачно, точно сверху на землю опустился темный
саван, и вслед за тем пошел редкий и крупный дождь. Вдруг могучий удар грома
потряс воздух. Сильные молнии сверкали то тут, то там, и не успевали в небе
заглохнуть одни раскаты, как появлялись новые. Горное эхо вторило грозе и
разносило громовые удары "во все стороны света белого" К дождю присоединился
вихрь. Он ломал мелкие сучья, срывал листву с деревьев и высоко подымал их
на воздух Вслед за тем хлынул сильный ливень. Буря эта продолжалась до
восьми часов вечера.
На другой день сразу было три грозы. Я заметил, что по мере приближения к
морю грозы затихали. Над водой вспышки молнии происходили только в верхних
слоях атмосферы, между облаками. Как и надо было ожидать, последний ливень
перешел в мелкий дождь, который продолжался всю ночь и следующие двое суток
без перерыва.
Двадцать шестого августа дождь перестал, и небо немного очистилось. Утром
