С первого же раза стрелки поняли, что мы с Дерсу старые знакомые. Он
повесил свое ружье на дерево и тоже принялся меня рассматривать. По
выражению его глаз, по улыбке, которая играла на его тубах, я видел, что и
он доволен нашей встречей.
Я велел подбросить дров в костер и согреть чай, а сам принялся его
расспрашивать, где он был и что делал за эти три года. Дерсу мне рассказал,
что, расставшись со мной около озера Ханка, он пробрался на реку Ното, где
ловил соболей всю зиму, весной перешел в верховья Улахе, где охотился за
пантами, а летом отправился на Фудзин, к горам Сяень-Лаза. Пришедшие сюда из
поста Ольги китайцы сообщили ему, что наш отряд направляется к северу по
побережью моря. Тогда он пошел на Тадушу.
Стрелки недолго сидели у огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоем
с Дерсу и просидели всю ночь. Я живо вспомнил реку Лефу, когда он впервые
пришел к нам на бивак, и теперь опять, как и в тот раз, я смотрел на него и
слушал его рассказы.
Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было
разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую от росы
тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе
чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все выше и выше, и
наконец пошел чистый и мелкий дождь.
Тогда мы легли спать. Теперь я ничего не боялся. Мне не страшны были ни
хунхузы, ни дикие звери, ни глубокий снег, ни наводнения. Со мной был Дерсу.
С этими мыслями я крепко уснул.
Проснулся я в девять часов утра. Дождь перестал, но небо по-прежнему было
сумрачное. В такую погоду скверно идти, но еще хуже сидеть на одном месте.
Поэтому приказание вьючить лошадей было встречено всеми с удовольствием.
Через полчаса мы были уже в дороге. У нас с Дерсу произошло молчаливое
соглашение. Я знал, что он пойдет со мной. Это было вполне естественно.
Другого решения у него и не могло явиться. По пути мы зашли к скалистой
сопке и там захватили имущество Дерсу, которое по-прежнему все помещалось в
одной котомке.
Теперь с левой стороны у нас была река, а с правой - речные террасы в 38
метров высотой. Они особенно выдвигаются в долину Тадушу после Динзахе.
Террасы эти состоят из весьма плотных известняков с плитняковой
отдельностью.
Последним притоком Тадушу будет Вангоу. По ней можно выйти через хребет
Сихотэ-Алинь на реку Ното. Немного не доходя до ее устья в долину
выдвигаются две скалы. Одна с левой стороны, у подножия террасы, - низкая и
очень живописная, с углублением вроде ниши, в котором китайцы устроили
кумирню, а другая - с правой, как раз против устья Вангоу, носящая название
Янтун-Лаза. Около нее есть маленький ключик Чингоуза.
Скала Янтун-Лаза высотой 110 метров. В ней много углублений, в которых
гнездятся дикие голуби. На самой вершине из плитняковых камней китайцы
сложили подобие кумирни. Манзы питают особую любовь к высоким местам; они
думают, что, подымаясь на гору, становятся ближе к богу.
Тропа привела нас к фанзе Лудевой, расположенной как раз на перекрестке
путей, идущих на Ното и на Ли-Фудзин. Раньше обитатели этой фанзы занимались
ловлей оленей ямами, отчего фанза и получила такое название. Тогда она
функционировала как постоялый двор. Здесь всегда можно встретить прохожих
китайцев, идущих от моря на Уссури или обратно. Хозяин фанзы снабжал их
продовольствием за плату и таким образом зарабатывал значительную сумму
денег. Фанза была расположена у подножия большой террасы, которая сильно
выдвигается в долину и прижимает Тадушу к горам с правой стороны.
Поверхность террасы заболочена и покрыта группами тощей березы (Betula
latifolia Tausch.).
Лудевую фанзу мы прошли мимо и направились к Сихотэ-Алиню. Хмурившаяся с
утра погода стала понемногу разъясняться. Туман, окутавший горы, начал
клубиться и подыматься кверху; тяжелая завеса туч разорвалась, выглянуло
солнышко, и улыбнулась природа. Сразу все оживилось; со стороны фанзы
донеслось пение петухов, засуетились птицы в лесу, на цветах снова появились
насекомые.
В верхней части Тадушу течет с северо-запада на юго-восток. Истоки ее
состоят из мелких горных ключей, которые располагаются так: с левой стороны
- Царлкоуза Люденза-Янгоу и Сатенгоу, а с правой - Безыменный и Салингоу.
Здесь находится самый низкий перевал через Сихотэ-Алинь.
Небольшие холмы со сглаженными контурами и сильно размытые лодка ручьев
свидетельствуют о больших денудационных процессах.
С реки Тадушу через Сихотэ-Алинь идут три пути: два на Ното и один на
Ли-Фудзин. Первый начинается от известной уже нам Лудевой фанзы и идет по
реке Вангоу. Этой дорогой пользуются только те китайцы, которые имеют целью
верховья Дананцы (приток Ното). Второй путь начинается около устья Людензы.
Тропа долгое время идет по хребту Сихотэ-Алинь, затем спускается в долину
Дунбей-цы (северовосточный приток Ли-Фудзина) и направляется по ней до
истоков. По пути она пересекает еще три перевала и только тогда выходит на
Дананцу. Этой дорогой идут те пешеходы, которым надо выйти в нижнюю часть
Ното. Третий путь, который мы избрали, идет прямо по ручью Салингоу на
Ли-Фудзин.
Маньчжурское слово "Сихотэ-Алинь" местные китайцы переделали по-своему:
"Си-хо-та Линь", то есть Перевал западных больших рек. И действительно, к
западу от водораздела текут большие реки: Ваку, Иман, Бикин, Хор и т. д.
Гольды называют его Дзуб-Гын, а удэгейцы - Ада-Сололи, причем западный его
склон они называют Ада-Цазани, а восточный - Ада-Намузани, от слова "наму",
что значит - море.
У подножия хребта мы сделали привал. Сухая рыба с солью, пара сухарей и
кружка горячего кофе составили обед, который в тайге называется очень
хорошим.
Подъем на Сихотэ-Алинь крутой около гребня. Самый перевал представляет
собой широкую седловину, заболоченную и покрытую выгоревшим лесом.
Абсолютная высота его равняется 480 метрам. Его следовало бы назвать именем
М. Венюкова. Он прошел здесь в 1857 году, а следом за ним, как по
проторенной дорожке, пошли и другие. Вечная слава первому исследователю
Уссурийского края!
На самом перевале около тропы с правой стороны стоит небольшая кумирня,
сложенная из накатника. Внутри ее помещена лубочная картина, изображающая
китайских богов, а перед ней поставлены два деревянных ящика с огарками от
бумажных свечей. С другой стороны лежало несколько листочков табаку и два
куска сахару. Это жертва боту лесов. На соседнем дереве была повешена
красная тряпица с надписью: "Шань мэн чжен вэй Си-жи-Ци-го вэй да суай Цзин
цзан да-цин чжэнь шань-линь", то есть: "Господину истинному духу гор
(тигру). В древности в государстве Ци он был главнокомандующим Да-циньской
династии, а ныне охраняет леса и горы".
От перевала Венюкова Сихотэ-Алинь имеет вид гряды, медленно повышающейся
на север. Этот подъем так незаметен для глаза, что во время пути совершенно
забываешь, что идешь по хребту, и только склоны по сторонам напоминают о
том, что находишься на водоразделе. Места эти покрыты березняком, которому
можно дать не более сорока лет. Он, вероятно, появился здесь после пожаров.
Спуск с хребта длинный и пологий. Идя по траве, то и дело натыкаешься на
обгорелые, поваленные деревья. Сейчас же за перевалом начинается болото,
покрытое замшистым хвойным лесом.
Часам к трем пополудни мы дошли до того места, где Ли-Фудзин сливается с
Дун-бей-цой, и стали биваком на галечниковой отмели.
Река Дун-бей-ца длиной километров сорок. Она все время течет вдоль
Сихотэ-Алиня и в верховьях слагается из трех горных ручьев. Следы эрозии
видны на каждом шагу. Местами горы так сильно размыты, что за лесом их
совсем не видно: является впечатление, что идешь по слабо всхолмленной
низине, покрытой хвойным лесом, состоящим из пихты, ели, кедра, березы,
тиса, клена, лиственницы и ольхи. Недавно этот лес выгорел. Теперь вся
долина представляет собой сплошную гарь. Здесь проходит та самая тропа,
которой местное манзовское население пользуется для сообщения с рекой Ното.
По пути на расстоянии перехода друг от друга были расположены четыре
зверовые фанзы, обитатели которых занимались охотой и соболеванием.
Первое, что мы сделали, - развели дымокуры, а затем уже принялись таскать
дрова из леса. Стрелки хотели было ночевать в комарниках, но Дерсу
посоветовал ставить односкатную палатку.
К вечеру погода начала хмуриться; туман поднялся вверх и превратился в
тучи. Дерсу помогал солдатам во всех работах, и они сразу его оценили. Он
хотел было ставить свою палатку отдельно, но я уговорил его ночевать вместе.
Тогда Дерсу схватил топор и побежал в тайгу за кедровым корьем. Сперва он
надрубил у дерева кору сверху и снизу зубцами, затем прорубил ее вдоль и
стал снимать заостренной палкой. Таких пластов было снято шесть. Два пласта
он положил на землю, два пошли на крышу, а остальные поставил с боков для
защиты от ветра.
В сумерки пошел крупный дождь. Комары и мошки сразу куда-то исчезли.
После ужина стрелки легли спать, а мы с Дерсу долго еще сидели у огня и
разговаривали. Он рассказывал мне о жизни китайцев на Ното, рассказывал о
том, как они его обидели - отобрали меха и ничего не заплатили.
Глава 18
Амба
Анимизм Дерсу. - Тигр-преследователь. - Дерсу говорит со зверем. -
Квандагоу. - Охота на солонцах. - Дерсу просит тигра не сердиться. -
Возвращение. - Волнение гольда. - Ночь
На другой день густой, тяжелый туман окутывал все окрестности. День
казался серым, пасмурным; было холодно, сыро.
Пока люди собирали имущество и вьючили лошадей, мы с Дерсу, наскоро
напившись чаю и захватив в карман по сухарю, пошли вперед. Обыкновенно по
утрам я всегда уходил с бивака раньше других. Производя маршрутные съемки, я
подвигался настолько медленно, что часа через два отряд меня обгонял и на
большой привал я приходил уже тогда, когда люди успевали поесть и снова
собирались в дорогу. То же самое было и после полудня: уходил я раньше, а на
бивак приходил лишь к обеду.
Еще накануне Дерсу говорил мне, что в этих местах бродит много тигров, и
потому не советовал отставать от отряда.
Путь наш лежал правым берегом Ли-Фудзина. Иногда тропинка отходила в
сторону, углубляясь в лес настолько, что трудно было ориентироваться и
указать, где течет Ли-Фудзин, но совершенно неожиданно мы снова выходили на
реку и шли около береговых обрывов.
Кто не бывал в тайге Уссурийского края, тот не может себе представить,
какая это чаща, какие это заросли. Буквально в нескольких шагах ничего
нельзя увидеть. В четырех или шести метрах не раз случалось подымать с лежки
зверя, и только шум и треск сучьев указывали направление, в котором уходило
животное. Вот именно по такой-то тайге мы и шли уже подряд в течение двух
суток.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило, на дорожке стояли
лужи, трава была мокрая, с деревьев падали редкие крупные капли. В лесу
стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы и те куда-то
исчезли.
- Черт знает что за погода, - говорил я своему спутнику. - Не то туман,
не то дождь, не разберешь, право. Ты как думаешь, Дерсу, разгуляется погода
или станет еще хуже?
Гольд посмотрел на небо, оглянулся кругом и молча пошел дальше. Через
минуту он остановился и сказал:
- Наша так думай: это земля, сопка, лес - все равно люди. Его теперь
потеет. Слушай! - Он насторожился. - Его дышит, все равно люди...
Он пошел снова вперед и долго еще говорил мне о своих воззрениях на
природу, где все было живым, как люди.
