только валом. Озера, оставшиеся ныне среди болот, - это наиболее глубокие
места лагуны; здесь в непосредственной близости к воде я увидел большие
заросли какой-то снежно-белой растительности, при ближайшем осмотре
оказавшейся эдельвейсом (Gnaphalium uligmosum L.). Как-то странно было
видеть этот красивый альпийский цветок на самом берегу моря.
Склоны соседних гор почти совершенно голые. Только с подветренной стороны
группами кое-где растет низкорослый дуб и корявая береза.
В заводях Тадушу осенью держится много красноперки, тайменя, кунжи,
горбуши и кеты. В озерах есть караси и щуки.
Длина всей реки 68 километров. Протекает она по типичной денудационной
долине, которая как бы слагается из ряда обширных котловин. Особенно это
заметно около ее притоков. В долине Тадушу сильно развиты речные террасы.
Они тянутся все время то с одной, то с другой стороны почти до самых
истоков.
Если идти вверх по реке, то в последовательном порядке будут попадаться
следующие притоки: с левой стороны (по течению) - Дунгоу, Канехеза и Цимухе.
По последней идет тропа на реку Тютихе. Затем еще две небольшие речки:
Либагоуза и Дитагоуза с перевалами на реку Динзахе. Справа маленькие речки:
Квандагоу и Сяень-Лаза, потом следует Сяо-лисягоу и Да-лисягоу с перевалами
на Тапоузу. Еще дальше - Юшангоу со скрытым устьем (перевал на Хулуай) и
Сибегоу (перевал на Арзамасовку). Последняя длиной 30 километров и состоит
из двух речек: Хаисязагоу и Цименсангоуза. У места слияния их поселились все
тадушенские туземцы.
Наш путь лежал по левому берету реки. Там, где ранее было древнее устье,
тропа взбирается на гору и идет по карнизу. Отсюда открывается великолепный
вид на восток - к морю, и на запад - вверх по долине. Слева характер горной
страны выражен очень резко. Особенно величественной кажется голая сопка,
которую местные китайцы называют Кита-шань, а удэгейцы - Дита-кямони,
покрытая трахитовыми осыпями. По рассказам тазов, на ней раньше водилось
много пятнистых оленей, но теперь они почти все выбиты. Внизу, у подножия
горы, почти на самой тропе, видны обнажения бурого угля.
Из правых притоков Тадушу интересна река Лисягоу. Она длиной 12
километров, по ней проходит тропа на реку Арзамасовку. Подъем на перевал с
южной стороны пологий, зато спуск в долину Тадушу крутой и очень живописный.
Тропа здесь проложена по карнизу. Это след старинной дороги, которая в
древние времена проходила вдоль всего побережья моря и кончалась где-то у
мыса Гиляк. Само название Лисягоу показывает, что здесь много растет
грушевых деревьев (Pyrus chinensis Lindl.). Около устья Лисягоу в долину
Тадушу вдается горный отрог, соединяющийся с соседними горами глубокой
седловиной, отчего он кажется как бы отдельно стоящей сопкой. У подножия ее
расположилась богатая фанза Си-Ян, окруженная старинными осокорями.
День кончился. На землю спустилась ночная тень. Скоро все должно было
погрузиться в мрак.
Когда мы подходили к фанзе, в дверях ее показался хозяин дома. Это был
высокий старик, немного сутуловатый, с длинной седой бородой и с
благообразными чертами лица. Достаточно было взглянуть на его одежду, дом и
людские, чтобы сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком.
Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте
сквозило гостеприимство. Мы вошли в фанзу. Внутри ее было так же все в
порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика.
Вечером после ужина я стал его расспрашивать о Тадушу и о дороге на
Ли-Фудзин. Сначала он говорил неохотно, но потом оживился и, вспоминая
старину, рассказал много интересного. Оказалось, что он был маньчжур, по
имени Кинь Чжу, родом из Нингуты. На реке Тадушу он жил более шестидесяти
лет и уже собирался уехать на родину, чтобы там схоронить свои кости. После
этого он рассказал мне о первых годах своей жизни в дикой стране среди
инородцев. От этого маньчжура я впервые услышал интересное сказание о давно
минувшем Уссурийского края. То была междоусобная борьба между каким-то царем
Куань Юном, жившим на реке Сучане, и князем Чин Ятай-цзы из Нингуты. Далее
он говорил о битве на реке Даубихе и на горе Коуче-дынцза (около поста
Ольги). Старик говорил пространно и очень красиво. Слушая его, я совершенно
перенесся в то далекое прошлое и забыл, что нахожусь на Тадушу. Не один я
увлекся его рассказами: я заметил, что в фанзе все китайцы притихли и
слушали повествования старика. Далее он говорил о какой-то страшной болезни,
которая уничтожила почти все оставшееся после войны население.
Тогда край впал в запустение.
Первыми китайцами, появившимися в уссурийской тайге, были искатели
женьшеня. Вместе с ними пришел сюда и он, Кинь Чжу. На Тадушу он заболел и
остался у удэгейцев (тазов), потом женился на женщине их племени и прожил с
тазами до глубокой старости.
Наконец старик кончил. Я очнулся и вновь увидел себя в современной
обстановке. В фанзе было душно; я вышел на улицу подышать свежим воздухом.
Небо было черное; звезды горели ярко и переливались всеми цветами радуги; на
земле было тоже темно. Рядом в конюшне пофыркивали кони. В соседнем болоте
стонала выпь; в траве стрекотали кузнечики... Долго я сидел на берегу реки.
Величавая тишина ночи и спокойствие, царившее во всей природе, так
гармонировали друг с другом. Я вспомнил Дерсу, и мне стало грустно. Я
поднялся, пошел в фанзу, лег на приготовленную постель, но долго не мог
уснуть.
На другой день, распростившись со стариком, мы пошли вверх по реке.
Погода нам благоприятствовала. Несмотря на то, что небо было покрыто
кучевыми облаками, солнце светило ярко.
Верхняя половина долины Тадушу несколько разнится от нижней. Внизу, как
выше было сказано, она слагается из целого ряда больших котловин, а вверху
становится похожей на продольную долину. Здесь она принимает в себя с правой
стороны маленькую речку Чингоузу с тропой, ведущей к тазовским фанзам на
реке Сибегоу, а с левой стороны будет большой приток Динзахе. Этот последний
длиннее и многоводнее, чем сама Тадушу, и потому его надо бы считать главной
рекой, а Тадушу - притоком. О реке Динзахе я буду говорить низке подробнее.
На реке Тадушу много китайцев. Я насчитал девяносто семь фанз. Они живут
здесь гораздо зажиточнее, чем в других местах Уссурийского края. Каждая
фанза представляет собой маленький ханшинный завод. Кроме того, я заметил,
что тадушенские китайцы одеты чище и опрятнее и имеют вид здоровый и
упитанный. Вокруг фанз видны всюду огороды, хлебные поля и обширные
плантации мака, засеваемого для сбора опия.
В верхней части долины живут тазы. Они, как всегда, ютятся в маленьких
фанзочках манзовского типа. Китайцы их немилосердно эксплуатируют. Грязь в
жилище, грязь в одежде и грязь на теле являются источником всяческих
болезней и причиной их вымирания. Китайцы приходят в Уссурийский край
одинокими и отбирают от инородцев женщин силой. От этого брака получаются
дети, которых нельзя причислить ни к китайцам, ни к инородцам. Большая часть
инородческого населения Южноуссурийского края, в том числе и на Тадушу,
именно такие нечистокровные тазы. Очень многие из них, и в особенности
женщины, курят опий. Это тоже является одной из главных причин их обеднения.
Табак курят все, даже малые ребятишки. Мне неоднократно приходилось видеть
детей, едва умеющих ходить, сосущих грудь матери и курящих трубку.
Долина реки Тадушу весьма плодородна. Больших наводнений в ней не бывает.
Даже в том месте, где на коротком протяжении впадают в нее сразу три
сравнительно большие реки (Динзахе, Сибегоу и Юшангоу), вода немного выходит
из берегов, и то ненадолго.
Тадушу во всем Ольгинском районе является лучшим местом для колонизации.
Горы в средней части долины, выше тазовской фанзы Ся-Инза, слагаются из
песчаников и глинистых сланцев с многочисленными кварцевыми прослойками.
Горный отрог, входящий острым клином между Сибегоу и Тадушу, состоит из
мелафира, порфирита и витрофира. С южной стороны его, внизу, выступает
обсидиан с призматической отдельностью.
После полудня погода стала заметно портиться. На небе появились тучи. Они
низко бежали над землей и задевали за вершины гор. Картина сразу
переменилась: долина приняла хмурый вид. Скалы, которые были так красивы при
солнечном освещении, теперь казались угрюмыми; вода в реке потемнела. Я
знал, что это значит, велел ставить палатки и готовить побольше дров на
ночь.
Когда все бивачные работы были закончены, стрелки стали проситься на
охоту. Я посоветовал им не ходить далеко и пораньше возвращаться на бивак.
Загурский пошел по долине Динзахе, Турты-гин - вверх по Тадушу, а я с
остальными людьми остался на биваке.
Должно быть, солнце скрылось за горизонтом, потому что вдруг стало темно.
Дневной свет некоторое время еще спорил с сумерками, но видно было, что ночь
скоро возьмет верх и завладеет сперва землей, а потом и небесами.
Через час Туртыгин возвратился и доложил мне, что километрах в двух от
нашего табора у подножия скалистой сопки он нашел бивак какого-то охотника.
Этот человек расспрашивал его, кто мы такие, куда идем, давно ли мы в
дороге, и когда узнал мою фамилию, то стал спешно собирать свою котомку. Это
известие меня взволновало. Кто бы это мог быть?
Стрелок говорил, что ходить не стоит, так как незнакомец сам обещал к нам
прийти. Странное чувство овладело мной. Что-то неудержимо влекло меня туда,
навстречу этому незнакомцу. Я взял свое ружье, крикнул собаку и быстро пошел
по тропинке.
Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом
деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна
только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно
закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила
сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали
кузнечики.
Обернувшись назад, я уже не видел огней на биваке. Постояв с минуту, я
пошел дальше.
Вдруг собака моя бросилась вперед и яростно залаяла. Я поднял голову и
невдалеке от себя увидел какую-то фигуру.
- Кто здесь? - окликнул я.
И в ответ на мой оклик я услышал голос, который заставил меня вздрогнуть:
- Какой люди ходи?
- Дерсу! Дерсу! - закричал я радостно и бросился к нему навстречу.
Если бы в это время был посторонний наблюдатель, то он увидел бы, как два
человека схватили друг друга в объятия, словно хотели бороться.
Не понимая, в чем дело, моя Альпа яростно бросилась на Дерсу, но тотчас
узнала его, и злобный лай ее сменился ласковым визжанием.
- Здравствуй, капитан! - сказал гольд, оправляясь.
- Откуда ты? Как ты сюда попал? Где был? Куда идешь? - засыпал я его
своими вопросами.
Он не успевал мне отвечать. Наконец мы оба успокоились и стали говорить
как следует.
- Моя недавно. Тадушу пришел, - говорил он. - Моя слыхал, четыре капитана
и двенадцать солдат в Шимыне (пост Ольги) есть. Моя думай, надо туда ходи.
Сегодня один люди посмотри, тогда все понимай.
Поговорив еще немного, мы повернули назад к нашему биваку. Я шел
радостный и веселый. И как было не радоваться: Дерсу был особенно мне
близок.
Через несколько минут мы подошли к биваку. Стрелки расступились и с
любопытством стали рассматривать гольда.
Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он был по-прежнему в
кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи. На голове его была
повязка и в руках та же самая берданка, только сошки как будто новее.
