- Как вы можете меня спрашивать? Я ведь между молотом и наковальней,
и мне трудно быть объективным.
Она выжидающе промолчала, и генерал сказал:
- Дело может обернуться менее скверно, чем предполагают мои тетки, но
не думаю, что оно обернется хорошо, если на меня падет тень, а так и
будет, стоит этой истории дойти до посторонних ушей.
Гварха всегда так четко сознает свою важность!
- Мы просим год или два, - сказала Эттин Сей по-английски. - Думаем,
этого достаточно.
- И вы просите, чтобы я действовала на вашей стороне против
собственной расы? - сказала Анна.
- Да, - ответила Эттин Сей.
- Ники почти наверное прав, - сказал генерал. - Если начнется война,
мы будем вынуждены объявить вас нелюдьми. Если вы люди, мы не сможем
отступить от правил войны. Но вы несомненно их нарушите, и тогда нас ждет
уничтожение. И не только здесь на периметре, это мы еще выдержали бы, но и
в самом центре. И чтобы выжить, чтобы спасти наши родные очаги, нам
придется вступить с вами в борьбу, точно с... - Последнее слово он
произнес по-хварски.
- Точно с вредным жучком, пожирающим посевы, - перевел я.
- Мэм, поверьте, мы вас истребим, - сказал генерал. - Если у нас не
будет иного выхода.
- А какая альтернатива? - спросила Анна.
Женщины переменили позы: устроились поудобнее, словно Гварха, когда
он готовится порассуждать о морали. Только они собрались обговорить
условия сделки.
- Вопрос в том, что такое человеки, необходимо разрешить раз и
навсегда, - сказала Эттин Пер. - И этот вопрос не для мужчин. Они еще
никогда не решали, кто личность, а кто нет. Это всегда было исключительной
обязанностью женщин. Мы осматриваем новорожденных и устанавливаем, станут
они или не станут настоящими людьми. Мы обследуем заболевших и
устанавливаем, сохранился ли в них истинный дух. Мы научились проникать за
внешность. Мы владеем этими знаниями, но мужчины их лишены. И они никак не
могут найти решение этого вопроса.
- Мы поставим эту проблему перед Сплетением, - заявила Эттин Пер, -
вдали от сына Лугалы. А женщина Лугалы пусть поспешит за нами. Дома мы
сумеем с ней сладить.
- И мы заберем с собой Ники, - добавила Эттин Сей по-английски.
- Что-о? - воскликнул я.
- Зачем? - спросил генерал.
Ответила Эттин Пер.
- Его нужно убрать с периметра и от человеков. Сам можешь понять,
Гварха. И он наш первый впереди специалист по человечеству. Совершенно
очевидно, что Сплетению понадобится проконсультироваться с ним. А потому
он улетит с нами, и никто не удивится, а он будет у нас год под надзором.
- Перевести все или частично? - спросил я.
- Не надо, - сказала Эттин Петали и посмотрела на внука. - Другого
выхода нет. Если будет решено, что он личность... Я ничего не обещаю, но
мы постараемся найти способ отправить его сюда.
- А если нет? - жестко спросил Гварха.
- Не стоит заглядывать так далеко, - сказала Пер.
Вероятно, меня усыпят точно собаку, заведшую привычку кусаться.
Завлекательная мысль.
- Что происходит? - спросила Анна.
- Семейный спор.
Генерал посмотрел на меня.
- Ники...
- Ты можешь предложить что-нибудь еще?
- Нет.
- Может быть, и к лучшему. Я уже столько лет тебе твержу, что
головные все только портят. Может быть, женщины сумеют справиться.
- Конечно, сумеем, - заявила старая дама.
Пер наклонилась вперед.
- Спроси женщину Переса, согласна ли она молчать и оставаться здесь,
пока мы не уладим все дома.
Я перевел.
- А ваше мнение? - спросила Анна.
- Соглашайтесь.
- Хорошо. Я обещаю. Но если все уладится, я хочу быть первым после
вас человеком, кто посетит родную планету хвархатов.
Едва старая дама услышала, что соглашение достигнуто, она откинулась
на спинку и словно съежилась. Внезапно она превратилась в мешок костей из
седого меха. Великолепное вышитое платье теперь выглядело нелепо. Ее глаза
закрылись.
Дочери тревожно переглянулись.
- Матушка? - сказала Пер.
- Не хочешь ли вздремнуть? - спросила Апци.
- Уберите этих людей - если они люди. Я сделала все, что могла.
Мы ушли.
Вейхар все еще ждал в коридоре. Генерал отослал его, и мы с Гвархой
проводили Анну до ее комнат. У двери она остановилась и сказала:
- Какой, на редкость, ужасный день!
- Поблагодарите за него Никласа, - ответил генерал.
- Нет, вы, правда, прекрасно говорите по-английски, - сказала она. -
Я немножко выпью и лягу вздремнуть, как и ваша бабушка, которая, думается,
мелет кости, чтобы печь себе хлеб.
- Фи-фай! - вставил я.
- Фо-фам! - докончила она и скрылась за дверью.
- Что это значит? - спросил генерал.
- Словечки из детской сказки и напоминание, что мы оба с Земли.
Мы пошли по коридорам, и я рассказал ему про Джека, бобовый стебель и
людоеда с его фи-фай-фо-фам.
- Ха! - сказал он, дослушав. - Интересно, до чего вы похожи на нас во
всем, кроме того, в чем вы от нас отличаетесь. Это словно одна из наших
историй про Умного Мальчика и Умную Девочку.
Мы остановились перед его дверью.
- Первозащитник, мне необходимо задать вам вопрос, и я бы очень не
хотел, чтобы нас подслушали.
- Обязательно сейчас?
- Много ли у нас остается времени?
Синие глаза уставились на меня полосками зрачков. Он выдохнул воздух
и приложил ладонь к панели.
- Входи.
Он сел на диван.
Я выбрал удобное место у стены, откуда мог следить за выражением его
лица.
- Твой вопрос?
- До сих пор я не знал за вами ни единого бесчестного поступка. Вы
нарушили свое обещание мне и вы нарушили одно из правил ведения войны. Мне
хотелось бы знать, почему.
- Это же очевидно. Я полагал, что ты намерен предать меня. - После
паузы он добавил: - И Людей.
- Почему вы это полагали?
- Не имеет значения. Я же был прав.
Я выжидающе промолчал. Он опустил глаза.
- Гварха, когда ты пристыжен или смущен, то мог бы прямо оповещать об
этом.
Он поднял глаза и встретил мой взгляд.
- Я сомневался в характере твоих отношений с Анной. Она тебе не
родственница. История о родстве Канзаса с Иллинойсом полная чушь.
- Тут все сразу стало на свои места.
- Дерьмо ты безмозглое!
- Я просто вспомнил, что ты землянин, - сказал он жалобно.
- Что ты хотел выяснить, когда нашпиговал жучками наши комнаты? Найти
доказательства измены? Или выяснить, не залезаю ли я в постель к Анне?
Он уставился на ковер.
- Дурень. Никто из землян не возбуждает во мне сексуального интереса.
Я сижу в зале совещаний, глядя на человечьих мужчин напротив, и думаю:
"Они же должны казаться мне привлекательными". Но не кажутся. Я помню, что
прежде земляне казались мне красивыми, но теперь я их такими не нахожу. Не
только в сравнении с тобой и Вейхаром, но даже с беднягой Матсехаром. Но
они мои люди, а Анна - мой друг, и я так зол, что не хочу продолжать этот
разговор.
Я направился к двери. Он сгорбился, опустив глаза, и молчал.
Самое время прогуляться.
Я выбрал свой обычный маршрут подальше от обитаемых секторов. Я
объяснил Анне, что станция в значительной своей части пуста, всего лишь
оболочка. Возможно, это и так, но от всей внутренней поверхности цилиндра
тянутся коридоры. Некоторые - во всю его длину, и я предпочитаю их, когда
чувствую себя в ловушке: можно смотреть вперед на уходящую вдаль цепь
плафонов.
Другие опоясывают теоретически пустое центральное пространство. Они
мне нравятся меньше. Слишком заметен изгиб пола и потолка, и нет длинной
перспективы.
Возможно, они требовались при постройке. Обычно в них пусто и всегда
холодно. Но почему в них поддерживается давление? И почему на стольких
дверях там служба безопасности поставила свои печати?
Я знаю, Гварха, ты не ответишь на эти вопросы. Да и скорее всего меня
уже не будет на станции, когда ты их прочтешь. Вот моя теория.
Двери ведут в тамбуры, а за тамбурами скрыт еще один мрачный сюрприз
наступающего Шена Валхи. Какой, собственно, я не уверен. Возможно,
межзвездный военный корабль класса "луат" со всеми его косморазведчиками и
мусорщиками. В воображении я вижу, как он висит в середине дипломатической
станции - огромный, тупорылый, страшный, и косморазведчики облепили его,
точно сосущие детеныши.
Мусорщики (почти наверное) помещены сверху. Плоские, в форме
наконечника копья, как чешуи на широкой спине луата.
Вот каким он рисуется мне, Гвар. Бронированное чудовище из легенды
для эвакуации женщин - или для уничтожения земного космолета.
Может быть, я ошибаюсь. Может быть, за этими дверями ничего нет. Ты
часто говорил мне, что воображение у меня чересчур сильное.
Я шел и злился. Не стану пересказывать рожденные злобой мысли -
мелочные, выгораживающие меня. Потом началась секция, где плафоны не
горели, и светились только лампочки у пола. На пересечении двух коридоров
я остановился. Один уходил направо и налево совершенно прямо, другой -
слегка изгибался. Воздух был холоднее обычного и пахнул химикалиями, с
помощью которых настилают ковры.
Я начал проделывать серии упражнений для ханацина. Медленные, следя,
чтобы каждое движение было абсолютно точным. Это помогло. Я начал
следующую, еще более медленную, а затем перешел с третьей - сохранению
определенных поз. Обычно к этому моменту мое дыхание успокаивается.
Третья серия уносит все следы раздражения. Во время четвертой уже не
осознаешь себя. К концу пятой обретаешь истинный покой. Уже не двигаешься.
Ты пуст, распахнут, готов, безмятежен и чулмар. Перевода для последнего
слова я так и не подобрал. В обычной речи оно означает "благочестивый", "с
юмором". Но в контексте ханацина? Не знаю. Я завершил пятую серию,
некоторое время пробыл в трансе, затем очнулся. Коридоры не изменились, а
я совсем замерз. Взглядом я поискал камеры, наблюдающие за пересечением
коридоров. Их было две - под самым потолком, скрытые тенями. Наверное, на
каком-то наблюдательном посту дежурные смотрели на свои экраны и гадали,
что затеял Сандерс Никлас на этот раз? Если ему вздумалось тренироваться
для ханацина, то почему здесь, а не в ханацин-зале?
Место для всего, и все на своем месте, наставлял меня отец, имея в
виду свою библиотеку и сарай, где хранились инструменты.
Когда я вернулся к себе, лампочка над дверью в комнаты Гвархи янтарно
светилась. Дверь была отперта. Я больше не злился, но очень устал, и
настроение, рожденное сериями упражнений, еще отчасти сохранялось. Мне не
хотелось его терять, слушая обвинения или оправдания Гвархи.
Я принял душ и лег спать.
Утром в моем компьютере была весть от Гвархи на главном хварском
языке, очень официальная и очень вежливая.
Он предпочел бы, чтобы я не вступал ни в какой контакт с человеками.
Он предпочел бы, чтобы я не подключался ни к каким кодированным
записям, кроме, естественно, лично моих.
Он предпочел бы, чтобы я не ходил к себе в кабинет.
В моем статусе, позаботился он объяснить, никаких изменений не
произошло. Мой доступ к секретным материалам сохраняется. Он никаких
распоряжений не отдавал. (Еще бы! Тогда уже ничего нельзя было бы
сохранить в тайне.) Но в виде одолжения ему, не могу ли я провести день в
каких-либо безобидных занятиях?
- Безусловно! - сообщил я компьютеру.
Он знает, что я люблю гулять по пустым секторам, и знает, как важны
для меня такие прогулки. Но не буду ли я так добр ограничиться теми
секторами станции, которые используются в настоящее время?
И он будет очень благодарен, если я вечером навещу его.
