Далее он озвучил историю про электричку.
- Очень прошу вас, - завершил свою речь Семен Кузьмич, - пожалеть
Розалию Львовну.
Не надо звонить моей жене со словами сочувствия, и ко мне с
соболезнованиями не подходите. Евгений похоронен в Ленинграде, сделайте
одолжение, не упоминайте при мне его имени, слишком тяжело.
Светлане, потрясенной, как и все, последняя фраза Семена Кузьмича
показалась странной. Как это: не вспоминайте при мне сына?
Но она, естественно, выполнила просьбу профессора. Розалия Львовна
попала в больницу, потом на целых полгода отправилась в санаторий, и их
общение временно прекратилось.
Встретились подруги лишь спустя десять месяцев после кончины Жени, и
Светлана была немало удивлена.
Во-первых, в квартире Баратянских не нашлось ни одной фотографии
покойного. Даже те, что когда-то висели в спальне Розалии Львовны, были
сняты со стены. Во-вторых, ни Семен Кузьмин, ни его жена никогда не
вспоминали о сыне, его комната оказалась заставленной абсолютно новой
мебелью, в ней даже сделали ремонт и сменили электроприборы, превратив ее в
гостевую. В-третьих... Честно говоря, Светлана ожидала, что Розалия Львовна
поселит у себя Лену с дочерью. Конечно, Елена была всего лишь гражданской
женой, не имела штампа в паспорте, но наличие ребенка делало этот брак
почти законным.
Казалось, после потери сына старики должны потянуться к родной внучке.
Тем более что Розалия Львовна и Лена были знакомы. Леночка работала в той
же библиотеке, что и мать Жени, собственно говоря, там она и познакомилась
с парнем. Но, как ни странно, ни Лены, ни ребенка в доме не оказалось, а
Розалия Львовна и Семен Кузьмич ни разу не упомянули о них.
Прошли годы, старые сотрудники кафедры поумирали, а новые считали
профессора бездетным, иногда даже у Светы мелькала дикая мысль: а был ли
Женя?
Потом Розалия заболела, она долго лечилась, но в конце концов слегла,
и всем стало ясно: дни ее сочтены. Незадолго до смерти профессорша
позвонила Свете и попросила приехать. Когда бывшая аспирантка явилась на
зов, Розалия сказала:
- Когда умру, не бросай Семена. Лучшее, что ты можешь сделать для
меня, - это выйти за него замуж.
- Ты еще проживешь много лет, - фальшиво заулыбалась Светлана, - к
чему эти дурацкие разговоры!
- Поклянись, что выполнишь мою просьбу, - потребовала подруга.
- Хорошо, хорошо, - успокоила ее Света.
- Распишись с Семеном.
Светлана решила не нервировать умирающую.
- Обязательно.
- Спасибо, - кивнула Розалия, - а теперь слушай. После моей кончины
Семен отдаст тебе кольцо с большим бриллиантом, я попрошу его вручить
драгоценность моей лучшей подруге на память обо мне. Но ты должна будешь
пойти по этому адресу, найти Лену, жену Женечки, и отдать ей коробочку.
Сама я сделать это уже не могу. Семен уверен, что камень - горный хрусталь,
но это гигантский алмаз. Ты единственный человек, которому я сказала
правду. В твоей честности я не сомневаюсь.
Светочка тяжело вздохнула. Значит, Розалия Львовна все-таки думала о
внучке, раз решила оставить ей наследство.
- А еще, - сказала Розалия, - я напишу письмо, ты его получишь завтра,
сегодня не смогла. Его тоже следует передать Лене, но только после моей
смерти.
Но никаких бумаг она Свете передать не успела, на следующий день
позвонил профессор и, рыдая, сообщил:
- Розочка умерла.
После кончины подруги прошел месяц, а Семен Кузьмич не спешил отдавать
кольцо.
Света же, не имевшая своей семьи, внезапно подумала, что брак с
профессором не самый худший вариант развития событий. Она стала бывать в
доме каждый день, заботясь о старике.
Но он однажды сказал:
- Спасибо, Светочка, но не нужно тратить на меня свое свободное время.
- Мне это в радость, - улыбнулась она.
- Не надо, мне лучше одному, - заведующий кафедрой весьма бестактно
намекнул на назойливость своей сотрудницы.
Пришлось Светлане убираться восвояси.
Она не утерпела и сказала:
- Розалия Львовна хотела оставить для меня письмо и кольцо.
- Я еще не разбирал ее вещи, - резко ответил Семен Кузьмич, - если
найду послание - мгновенно передам!
Но никакого украшения в руки Светы так и не попало. А потом на кафедре
зашушукались о связи старика с одной студенткой, хорошенькой Ирочкой. Через
некоторое время Светлана с тревогой поняла: это правда. Хитрая, пронырливая
девчонка задумала прибрать старика к рукам!
Она решила открыть глаза Семену Кузьмичу на его любовницу и без
приглашения явилась в хорошо известную, почти родную квартиру. Но стоило ей
только начать разговор, как профессор, побелев, выгнал сотрудницу вон, а
потом женился на малолетней макаке, сделав ее враз богатой женщиной.
- И если вы полагаете, что она его любила, - завершила рассказ дама, -
то жестоко ошибаетесь. Мерзавке нужно было его богатство. Уж поверьте мне,
от Розалии остались совершенно уникальные вещи, антикварные, ей они перешли
от матери, аристократки. Так что нечего Ирине у гроба скорбь изображать.
Она его убила!
- Вы полагаете, Ирина убийца?
- Конечно! Заездила старика! "Профессорша"!
- Каким образом?
Светлана поджала губы:
- Дорогуша, вам сколько лет?
- Ну.., за тридцать.
- Вот-вот, пора бы уже не быть такой наивной. Разве не понимаете,
каким образом молодая кобыла может довести до смерти похотливого старика? И
ведь ни у кого не возникнет сомнений, наоборот, налицо все признаки горячей
любви! Не вылезала из постели, ублажала муженька, а то, что у него из-за
этого сердечный приступ случился...
- Но ведь Семена Кузьмича застрелили! - воскликнула я.
Светлана осеклась, но потом продолжала:
- Да, кабы не это, он точно бы умер от инфаркта. Она ему не пара,
Семену Кузьмичу следовало жениться на женщине его возраста и круга, они бы
еще много лет могли провести вместе. Так нет, потянуло на молодое тело.
Давайте двести пятьдесят рублей.
Я отдала ей оставшуюся часть.
- Знаете, милочка, деньги, конечно, хорошо, но я рассказала вам эту
историю не из-за них. Напишите статью об Ирине, о том, как она уморила
мужа. Пусть другие почитают и поостерегутся. Кабы Семен послушался Розалию
и женился на мне, был бы жив и здоров.
Внезапно мне стало душно. Многие гости курили, вентиляция зала не
помогала, и в воздухе висел плотный дым. От Светланы пахло потом, и я кожей
чувствовала исходящую от нее ненависть. Она сама очень хотела занять место
покойной Розалии Львовны, в мечтах видела себя женой профессора,
безраздельно правящей на кафедре, - и тут такой облом!
***
Домой я притащилась, чувствуя себя совершенно больной, ныла спина, и
слегка кружилась голова. Кое-как помывшись, я легла на диван и попыталась
подвести итоги. И что я узнала? Интересно, рассказ Рины про коллекцию
Гольдвайзеров правда? Знал ли Семен Кузьмич о том, чем занималась в далекой
юности его любимая женщина? Ладно, ответы на эти вопросы я получу завтра,
когда побеседую с Ириной, уж, наверное, Семен Кузьмич все рассказал ей.
Действительно ли она вышла замуж из корысти? Может, в злобных словах
Светланы есть доля истины?
Ладно, это я тоже попробую выяснить завтра. Дальше мысль заработала в
другом направлении. Бедная Розалия! Конечно, она вела себя в блокаду подло,
скупая за бесценок раритеты, но господь наказал ее по полной программе,
отняв сына. Что может быть страшней, чем потеря любимого ребенка?
- Лампа, - заглянул в комнату Сережка, - надо накормить Асю с Васей.
- Чем? - спросила я. - Они не хотят жрать испорченное мясо.
- С чего ты вообще решила потчевать их тухлятиной? - удивился Сережа.
- В "Марквете" сказали.
- Дураки, - отрезал он, - я узнал в зоопарке, что аллигаторы обожают
крыс, причем живых.
- Предлагаешь мне пойти в подвал и начать там отлов грызунов? -
испугалась я.
- Я купил крысу, - сообщил Сережка, - одну, на пробу, в банке сидит.
- Живая? - еще больше испугалась я.
- Нет, дохлая!
- И что теперь делать?
- Иди в ванную, - велел Сережка.
Я влезла в тапки и отправилась к крокодилам. Сережа втиснулся в
пространство между раковиной и стиральной машиной. На "Канди" стояла
стеклянная емкость, в которой мирно сидела белая, абсолютно живая крыса. Ее
длинные усы подрагивали, а черные бусинки глаз задорно сверкали.
- Вот, - заявил Сергей, - ужин для аллигаторов, начинай, Лампа. Крысу
следует бросить в воду.
- Погоди, - попятилась я, - она же живая!
- Естественно!
- Но ты только что сказал: крыса дохлая!
- Лампа, заканчивай базар, - обозлился он. - В нашей стране дохлыми
грызунами не торгуют, не додумались еще! Открывай банку, и вперед!
- Но они ее съедят.
- И правильно сделают!
- Ей же будет больно!
- С ума сойти, - заорал Сережка, - она же крыса, совершенно безмозглое
существо! Хватай ее за хвост и бросай к аллигаторам!
- Не могу!
- Глупости.
- Может, ей предварительно укол сделать, - пробормотала я.
- Какой?
- Ну.., наркоз.., очень жалко зверька!
- Лампа, ты дура!
- От дурака слышу! - рассердилась я. - Кстати, почему бы тебе самому
не запихнуть ее к аллигаторам? Отчего ты мне это поручаешь?
Сережка на минуту замялся:
- Ну.., мне как-то не слишком комфортно, и потом.., кто сюда притащил
крокодилов, а?
Начинай!
- Не хочу! Давай дадим им "Вискас".
- Совсем с ума сошла, - покачал головой Серега, - еще предложи им
блинчики со сметаной! Ладно, я сам.
С этими словами он схватил банку и вытряхнул белый комочек в воду.
Крыса судорожно заработала лапками. Аллигаторы забеспокоились и стали
подгребать к ней. На морде у несчастного грызуна появилось совершенно
человеческое выражение ужаса, отчаяния и безнадежности одновременно. Ася
разинула клыкастую пасть, через секунду снаружи остался только дергающийся
хвостик, по ванной понесся отчаянный писк.
Я зарыдала и накинулась на Сережку:
- Немедленно вытащи крысу!
- Откуда?
- Из пасти, пока бедняга жива!
- Офигела, да? - Он вытаращил глаза, но я уже опустила руки в воду и
попыталась разжать челюсти крокодила.
Куда там! Они были словно из железа.
- А ну помоги! - заорала я.
Сережка тоже схватил Асю. Пару секунд мы боролись с ней молча, но
ничего не получалось. Вдруг меня осенило. Я схватила эмалированный ковшик и
изо всех сил шандарахнула Асю по башке.
- А-а-а! - взвыл Сережка, выдергивая руки. - Ты мне пальцы сломала!
Ой-ой-ой!
Но я, не обратив внимания на его стоны, вновь заехала черпаком по
черепушке Аси. Она странно икнула, разинула пасть, белый комочек выпал в
воду. Я схватила мокрую, колотящуюся крупной дрожью крысу и сунула себе под
кофту. Сережка продолжал причитать:
- У-у, мои пальцы! Лампа, ты совсем сдурела.
Я схватила банку, опустила туда несчастную, еле живую от пережитого
крысу и сказала ей:
- Не волнуйся, я не дам тебя в обиду!
- Что случилось? - спросила Катя, заглядывая к нам.
- Вот, - застонал Сережка, тряся перед матерью рукой, - она меня
ковшом! Все, кирдык пальчикам, посмотри!
Наверное, ему на самом деле было здорово больно, обычно Сережа никогда
не жалуется.
Он вообще-то очень уравновешенный и спокойный, причем с самого
детства.
В свое время Катя рассказала мне замечательную историю,
характеризующую ее старшего сына. Когда Сережке было пять лет, он ходил в
