наводит порядок и тишину.
- А какие у него полки, у этого князя? - спросил Бату-хан.
- Князь Ярослав своими полками славится, - сказал с гордостью
Савва. - Каждый ратник у него - точно песня! Как въезжают в город
его полки на холеных конях, ощетинясь копьями и сверкая серебряной
броней, народ на улицы выбегает, славу поет переяславльским
ратникам.
Бату-хан нахмурился.
- Серебряная броня на воинах - это еще не все. А показал ли
коназ Ярослав свою смелость и удачу в бою с врагами?
- Показал, да еще как! - ответил Савва. - Года четыре назад я
вместе с новгородскими охотниками вступил в дружину, которую
призвал себе на помощь князь Ярослав, чтобы отбросить напиравшие
немецкие отряды. Они рвались захватить и покорить Новгород. Бились
мы на реке Омовже,* где князь разметал врагов и половину утопил
подо льдом.
- А кто был у коназа Ярослава помощником?
- Славные были воеводы. А самым верным помощником был его
сынок, княжич Александр. На то не гляди, что ему тогда было годов
пятнадцать. Князь Ярослав дал ему отдельную сотню, и княжич смело
бился против врагов, как заправский воин.
- Я об этом Искендере уже слышал, - сказал Бату-хан. - Мне
доносили, что он теперь правит Новгородом, дружина его растет и он
становится опасным. Великие полководцы, как Искендер Двурогий и
другие, уже в юности проявляли дерзость и отвагу в воинских делах.
Мне надо больше знать об Искендере Новгородском. Может быть, мне
еще придется встретиться с этим подрастающим беркутом,
выкормленным в снегах северной земли. Нукеры! Уведите пленных!
Тотчас же явились два нукера и сделали знак русским
удалиться. Пятясь и кланяясь, оба пленных уже почти достигли
выхода, когда Бату-хан неожиданно крикнул:
- Стойте! Скажите мне еще, сколько войска у новгородского
коназа?
Старик замялся. В это мгновение Кожемяка, будто зацепившись
за ковер, навалился на него и шепнул:
- Придержи язык-то!
- Хан милостивый, - медленно сказал Савва, - неведомо нам
это. Я из дружины в те поры ушел и в лесу жил. Кто ж его знает,
сколько войска у князя стало!
Бату-хан сдвинул брови:
- Ступайте вон!
Пленные еще раз поклонились и исчезли за дверной занавеской.
- А мне нравится этот молодой коназ Искендер, - заметил
Субудай-багатур. - Видно, что он прирожденный смелый воин. Я бы
назначил его тысячником, начальником отряда пленных урусов,
который пойдет с тобой на "вечерние страны".
- Пока я пошлю проверить, что замышляет этот коназ, - сказал
Бату, пристально глядя на Арапшу. - Тебе поручаю я это важное
дело.
- Внимание и повиновение! - ответил Арапша.
- Ты поедешь в Переяславль, а может быть, и дальше, в
Новгород. Там ты разузнаешь, что теперь делает и что замышляет
беспокойный молодой коназ Искендер. Возьмешь с собой десяток самых
надежных нукеров. Через них ты будешь присылать мне донесения.
Отравиться должен сегодня же.
- Будет сделано, великий, - ответил Арапша и стремительно
вышел.
Глава вторая. ИДУТ РУССКИЕ ПЛОТЫ
Бату-хан со своими приближенными находился на верхней
площадке "золотого домика". Он получил тревожные известия с южного
побережья Абескунского моря, что там один из его родичей, хан
Хулагу, собирает войско, посылая отдельные отряды на север, к реке
Куре на границе Синей Орды, и что эти отряды затевают стычки,
стараясь захватить пленных и разведать от них все, что возможно, о
войске Бату-хана.
Приехавший с этим донесением сотник, старый и опытный монгол,
еще помнивший Чингиз-хана, на вопросы темников отвечал убежденно,
что с юга надвигается война: хан чингизид Хулагу хочет напасть на
ставку Саин-хана.
Все посматривали на Бату-хана - как он отнесется к этому
известию?
Ничто не изменилось на сухом холодном лице Бату-хана. Он, как
обычно, внимательно выслушал сотника, но свое мнение затаил про
себя.
Быстро поднявшийся на площадку нукер доложил, что с севера,
из кипчакской степи, прибыл на взмыленном коне второй вестник и
тоже просит лично сообщить "непобедимому" важные новости.
- Приведи его!
Вошел молодой кипчакский воин в хорезмском полосатом халате и
желтом кожаном малахае с лисьими отворотами. Он бросился Бату в
ноги, поцеловал ковер между руками и отцепил от серебряного пояса
черно-бурую лисицу с длинным пушистым хвостом, разостлав ее перед
троном.
- Берегись, великий хан! - воскликнул он, оставаясь на
коленях. - На тебя по реке плывет войско урусов. Я прискакал,
чтобы сказать: готовься к битве!
Слегка сдвинулись брови у Бату-хана, сейчас же лицо его снова
приняло обычное невозмутимое выражение. Он встал и подошел к
решетке, окружавшей площадку. В лучах яркого солнца широко
раскинулся беспорядочно строящийся город, где наспех слепленные
домишки терялись в кольцах кочевых юрт. На север уходила
бесконечная даль серебряной широкой реки. Солнечные блики сверкали
на ней, как прыгающие золотые рыбки.
Гонец, указывая рукою одаль, повторял:
- Гляди туда! Видишь, вниз по реке к нам плывут урусы. Они
замыслили недоброе.
- Но где же их корабли? Я не вижу ни мачт, ни парусов.
- Их нет. Это связанные длинные бревна, на которые поставлены
маленькие соломенные юрты, в них прячутся урусы. Такие связанные
бревна урусы называют "плоты". Их плывет много: я сам насчитал
пятьдесят или больше...
- Слушайте, смотрящие мне в глаза! - воскликнул Бату-хан
необычно звенящим, радостным голосом. - Этот новгородский коназ
Искендер оказался мне верным: он выполнил то, что обещал. Это он
мне посылает бревна для постройки дворцов в моей будущей столице
Мира. А тебя я хочу отблагодарить, кипчакский воин, за твой зоркий
глаз, радостную весть. Тургауд, принеси для доброго вестника
самаркандский халат.
Русские плоты, связанные из вековых огромных стволов,
приплыли не без труда из глубины муромских лесов до Нижнего
Новгорода, чтобы плыть дальше по широкому раздолью великой реки.
Пристав к берету, они подождали обоз, собранный князем
Александром. Плоты сопровождали; длинные лодки-"дубовики". В них
сидели гребцы, направлявшие плоты и следившие, чтобы на поворотах
реки они не налетели на берег.
Всем гребцам и плотовщикам были обещаны большие награды хана
и свобода их родичам, томящимся в татарской неволе. И плоты,
наконец, двинулись по широкому раздолью великой реки в понизовье к
татарам немилостивым. Почти весь путь погода стояла тихая...
- Это заступничество матери божией. Она, милосердная, нас
оберегает на добром начале! - говорили плотовщики.
Только раза два надвигались тучи, неистово хлестал дождь и
принимался бушевать ветер, поднимая большие серые волны. Тогда
главный "ватаман" каравана Авксентий приказывал приставать к
берегу и выжидать, пока уляжется непогода и успокоится своенравная
река.
Наконец вдали показались золотая точка и несколько стройных
тонких башенок над бесчисленными войлочными юртами и домишками,
сооруженными из глины, камыша и камней. Плотовщики поняли, что
татарская ставка близко. У берега поднимались мачты небольших
кораблей. Все голоса затихли, и только Волга ласково плескала
волны на скрипучие древесные кряжи, связанные рядами с помощью
липового крепкого лыка.
И вдруг откуда-то издалека понеслась протяжная, заунывная
песня:
Уж как пал туман на сине море,
А злодей-тоска на ретиво сердце...
- А ведь это наши поют! Вот где довелось услышать родную
песню!
Навстречу плотам уже быстро приближались лодки с русскими
гребцами. В лодках сидели вооруженные монголы в пестрых ярких
одеждах. Причалив к плотам, гребцы закричали:
- Откуда, православные, вас бог принес?
- Новгородские мы! Плывем по приказу нашего князя Александра
Ярославича. Надумали выручать вас из неволи.
Монголы, зацепившись баграми за плоты, хотели взобраться,
чтобы посмотреть соломенные и деревянные шалаши, но строгий
старший плотовщик приказал никого на плоты не пускать:
- Надо стеречь новгородские дары! Не допускайте никого, иначе
ироды все растащат!
Авксентий приказал отвязать собак, и огромные псы забегали по
лесинам, перескакивая с плота на плот, злобно и оглушительно лая
на всех подплывавших близко.
Плоты пристали к берегу верстах в трех выше татарского
становища, и возле них сейчас же выросла Батыева стража Узнав о
прибытии земляков, русские пленники отовсюду бегом кинулись к
берегу реки. Худые, изможденные, обросшие длинными волосами, в
жалких отрепьях, они, в чем были, бросались в воду, взбирались на
бревна и расспрашивали: кто и откуда родом, надеясь среди
прибывших найти родное, близкое лицо, узнать что-либо о своих
земляках.
Глава третья. МЕДВЕЖЬЯ ПОТЕХА
Бату-хан приказал самые ценные подарки, привезенные из
Новгорода русским послом, собрать во дворе "золотого домика" и
пригласил Гаврилу Олексича прийти туда на утро следующего дня.
"Пусть не забудет о медведях", - напомнил он через своего векиля.
Гаврила Олексич сам внимательно следил, чтобы все подводы
были в порядке, одна за другой, подъезжали "золотому домику", где
помещалась со своими служанками любимая жена Бату-хана Юлдуз-Хатун
- "Звездочка, удивление вызывающая".
По два вооруженных дружинника стояли на страже около каждой
подводы, не подпуская копьями любопытных монголов. Посреди двора
был вкопан прочный столб; к нему привязали цепями одного из
медведей: был он страшен, свирепо ревел, рыл лапами землю и
пробовал своротить столб.
Другой медведь, привязанный к подводе, лежал в обнимку с
небольшим окованным сундуком, в котором хранились серебряные
сосуды и драгоценности, присланные новгородцами для выкупа
пленных.
А с той стороны дворца, где обычно привязывались кони
приезжавших к Бату-хану гостей, красовался удивительный конь-
великан, присланный князем Александром Бату-хану. Все поражало в
этом красавце: и седло иноземного образца, просторное, как кресло,
и широкие стремена, и чепрак с вышитым на нем золотым львом с
поднятым мечом в когтистой лапе. Это был конь, отнятый у
побежденного противника, шведского воеводы.
Длинные кожаные трубы - "карнаи" хрипло заревели, когда на
крыльцо дворца вышел Бату-хан в парчовом халате, с мечом у пояса,
украшенным драгоценными камнями. Хан уселся на низком широком
троне с золочеными драконами по сторонам. Этот трон, вывезенный из
китайского дворца, принадлежал еще деду, Потрясателю Вселенной
Чингиз-хану, и Бату-хан берег его как символ власти грозного
завоевателя.
Рядом с троном, слева на ковре, на шелковых подушках,
расшитых золотыми узорами, поместился молодой посол багдадского
халифа Абд ар-Рахман, присланный к Бату-хану, чтобы сопровождать
его в походе на "вечерние страны". Далее расположились
военачальники. Справа от трона сидел непобедимый угрюмый Субудай-
багатур, воспитатель и военный советник Бату-хана, сверкая своим
единственным глазом.
Плоская крыша дома вдруг расцветилась, будто сказочными
птицами, - это жены Бату-хана и некоторых его приближенных вышли
полюбоваться невиданным зрелищем и расположились на коврах вдоль
узорчатой решетки.
После второго призыва карнаев раскрылись ворота и показался
молодой новгородский посол Гаврила Олексич. Он был в серебряной
кольчуге, в блистающем шлеме и в таких же перстатицах и
налокотниках. Всех поразило его юношеское лицо, смелый открытый
взгляд светлых глаз. Он был намного выше сопровождавшего его
