- Кто тебе отрезал ухо? - спросил Арапша.- Смотри, второе отрежу!
Монгол, оскалив зубы, присел, вытягивая меч, задвинул его обратно в
ножны и быстро вскочил на коня.
- И ты того же дождешься! - крикнул он и поскакал.
Арапша злобно посмотрел ему вслед:
- Гуюк-хан опять подсылает к джихангиру убийц!
Нукеры привели старика, найденного в соседней сторожке. Он был в со-
бачьем колпаке, холщовых портах, рубахе и лыковых лаптах. Он весь поси-
нел и дрожал от холода, но не выказывал страха. Старик отпер ключом
большой замок на двери. Баурши вошел первый и, сложив руки на животе,
встал около двери. Вату-хан соскочил с коня и, разминая онемевшие ноги,
прошел в церковь. Татары ее не тронули. Сквозь узкие окна, затянутые пу-
зырями, тускло проникал свет. Впереди поблескивал золотом алтарь с рез-
ными деревянными дверьми. Перед некоторыми иконами мигали огоньки лам-
пад, освещая темные, насупившиеся лики святых.
Бату-хан прошел в алтарь, обогнул кругом престол. На столике в углу
нашел пять круглых белых просвирок. Приказал следовавшему за ним баурши
попробовать эти хлебцы,- не ядовиты ли? Баурши откусил, пожевал и ска-
зал:
- Авва! Да сохранит "хан-небо" и тебя и меня от несчастья! Хлеб вкус-
ный!
Бату-хан вернулся на середину церкви, опустился на конскую попону.
Возле него полукругом уселись ханы.
- Разожгите здесь костер,- сказал Бату-хан,- и сварите мне чай.
Баурши заметался и, переговорив с толмачом и пленным стариком, подо-
бострастно доложил хану:
- Здесь огонь разводить нельзя - это прогневает урусутского бога, и
его дом загорится.
Субудай-багатур приказал, чтобы его военные помощники - юртджи - по-
местились в доме урусутского шамана. Бревенчатый дом состоял из сеней и
двух горниц, разделенных стеной. Большая, сложенная из камней и глины
квадратная печь выходила в обе горницы,
В первой половине поместились четыре монгольских юртджи и два му-
сульманских писца-уйгура. Вторую горницу взял себе Субудай. Он увидел
рязанского князя - переметника Глеба, сидевшего вместе с юртджи, и спро-
сил:
- Что такое "гречишные блины"?
- Это трудно объяснить, надо попробовать. Заведи себе бабу, она тебе
будет каждый день печь, а ты будешь радоваться.
- А что такое "баба"?
- Во дворе монгольский воин предлагает купить у него двух баб. Поку-
пай!
- Сколько он хочет?
- Сейчас их приведу.
Глеб вышел во двор и вернулся вместе со старым монголом, который тол-
кал в горницу двух упиравшихся женщин. Одна, высокая, дородная, в синем
сарафане, войдя, поискала глазами и трижды помолилась на тот угол, где
остались киоты от содранных образов. Сложив руки под пышной грудью, она
пристальным взглядом уставилась на Субудай-багатура, который сидел возле
скамейки на полу, на конском потнике. К бабе тесно прижалась девушка с
русой косой и испуганными глазами, в рваном дубленом полушубке, из-под
которого виднелся подол красного сарафана.
- Вот тебе две отборные бабенки,- сказал по-татарски князь Глеб.-
Старшая - опытная повариха, а эта - садовый цветочек, макова головка.
Субудай обвел женщин беглым взглядом и отвернулся.
- Станьте на колени! - сказал князь Глеб.- Это большой хан. Отныне вы
будете его ясырками.
- Большой, да не набольший! - ответила женщина. - На колени зачем
становиться? Пол-от грязный, гляди, как ироды натоптали!
- Поклонись, говорю, твоему хозяину!
- Мой хозяин, поди, лет десять как помер. Ну, Вешнянка; давай, что
ли, поклонимся.
Низко склонившись, они коснулись пальцами пола. Субудай пристальным
взглядом уставился на женщин, и глаз его зажмурился. Он покосился на
князя Глеба, присевшего на дубовой скамье, поднялся и, положив потник на
скамью, взобрался на нее, подобрав под себя ногу.
- Как зовут? - спросил он у Глеба, Тот перевел вопрос.
- Опаленихой величают, а это Вешнянка.
- Дочь?
- Нет, сирота соседская. Я ее пестую.
- Почему тебя так зовут? - продолжал спрашивать Субудай.
- Моего мужа спалили на костре.
- Кто? Мои татары?
- Куда там! Наши воры - разбойники новгородские. С тех пор я стала
Опалениха, а это - Вешнянка, весной родилась и сама как весна красная.
- Трудные урусутские имена,- не запомнишь! - сказал Субудай.- Рабо-
тать для меня будете, или позвать других?
- Всю жизнь на кого-нибудь работала. Такова уж наша бабья доля!
- Пусть они мне испекут и блины, и ржаные лепешки, и каравай.
- Был бы житный квас да мука, тогда все будет.
- Вам старый Саклаб все достанет,- вмешался князь Глеб.- Он, поди, не
забыл говорить по-русски.
Обе женщины живо обернулись к старому слуге Субудая, стоявшему у две-
ри:
- Ты наш, рязанский? Ясырь?
- Сорок лет мучаюсь в плену. Нога с цепью срослась. И с вами то же
будет: как надели петлю, так до смерти не вырваться...- Старик тяжело
вздохнул.Вот вам мука, а вот квас....- И он придвинул к печи мешок и
глиняную бутыль. На ногах звякнула железная цепь.
- Батюшки светы! - воскликнула Опалениха, всплеснув руками.- И ты со-
рок лет таскаешь на ногах железо! - Опалениха погрозила пальцем невозму-
тимо наблюдавшему за ней Субудаю.
- Ладно, поговорим потом... Сейчас натаскаю дров,- сказал старик.
- Ну, Вешнянка, война войной, а тесто ставить надо!
Опалениха вздохнула и направилась к печи, но ее удержал монгол, натя-
нув ремень, наброшенный на шею. Она остановилась, посматривая на Субу-
дая. Тот обратился к монголу;
- Откуда достал этих женщин?
- Я был в сотне, которую послали обойти город. Мы ехали через лес,
там бежали люди, много женщин. Одних мы зарубили, других погнали назад в
наш лагерь.
- Так!
- Этих двух я сам поймал и притащил на аркане.
- Так!
- Я хочу их продать.
- Так!
- У меня очень старые рваные сапоги. Ноги мерзнут...
- Так!
- На урусутах я не видел кожаных сапог, они ходят в лаптях из липовой
коры.
- Так!
- Я хочу обменять этих женщин на пару новых сапог.
- Значит, ты хочешь, чтобы я снял свои сапоги и отдал тебе? Ты хочешь
ободрать своего начальника? Ты знаешь, что тебе сейчас за это будет?
Старый монгол с клочками седых волос на подбородке смотрел испуганны-
ми глазами, раскрыв рот:
- Я этого не хотел, великий хан! Прими от меня этих женщин в дар.
Пусть хранит тебя вечное синее небо!
Монгол отвязал ремень и, пятясь, вышел из избы.
Глава седьмая. "МЫ И СКОТИНУ МИЛУЕМ"
К крыльцу избы, где помещался Субудай-багатур, был привязан его сав-
расый жеребец. Перед ним лежал ворох сена и соломы.
Бату-хан потребовал к себе старого полководца. Субудай вышел, нукер
подвел ему коня. "Неудобно хану идти пешком, касаться ногой земли". Су-
будай верхом пересек улицу. Навстречу бежала толпа нукеров. Все кричали,
толкались, стараясь ближе подойти к монголу в заиндевевшем малахае, си-
девшему на запорошенном снегом коне. Он держал на поводу другого коня.
Поперек седла был привязан человек. Сознание оставило его. Лицо, побе-
левшее от мороза, казалось мертвым.
Внезапно Субудай заревел, как безумный. Он хлестнул коня, врезался в
толпу, свалился с седла и подбежал к замерзшему.
- Урянх-Кадан, очнись! Раскрой глаза! Услышь меня! - кричал Субудай
и, припав лицом к платью замерзшего, хватал и ощупывал неподвижное лицо.
- Это сын Субудай-багатура,- загудели в толпе.- Видно, любил сына,
Урянх-Кадана! Хоть молодой, а был он отчаянный храбрец.
- Куда его везти? - спрашивал верховой монгол. - Не лучше ли положить
его прямо на костер и сжечь? Все одно жить ему больше не придется.
Субудай вырвал повод из рук всадника и сам повел коня через деревян-
ные ворота обратно к крыльцу дома. Всхлипывая, он кричал:
- Урянх-Кадан! Ты не должен умереть! Я буду дуть тебе в ноздри, пусть
мой дух перейдет в твое тело. Я вырву мое сердце и вложу к тебе в грудь
вместо твоего замерзшего. Лучше я, старый, умру, а ты, молодой, будешь
снова блистать победами... Подожди оставлять этот мир!..
Привлеченная шумом и криками, на крыльцо вышла Опалепиха. Сдвинув
брови, она смотрела на кричавшего Субудай-багатура и поняла: "Косоглазый
сына жалкует!"
Она быстро сбежала по ступенькам. Сильной рукой оторвала Субудая от
сына. Уверенными, спокойными движениями развязала и сняла тело Урянх-Ка-
дана, взвалила себе на плечо и, осторожно придерживая, поднялась по сту-
пенькам, вошла в сени и положила замерзшего на соломе.
Князь Глеб оказался тут же. Опалениха, стоя на коленях, расстегивала
замерзшему одежду и приговаривала:
- Жив еще покойничек! Мне не впервой застывших оттирать. Дайте сукон-
ку, войлок, лампадное масло и миску снега. Нельзя, косоглазый, тащить
его в избу - мясо будет отрываться клочьями.
Субудай, пораженный властными движениями Опаленихи, сидел на корточ-
ках рядом с неподвижным телом и наблюдал, положив палец в рот.
Опалениха стянула с Урянх-Кадана замшевые гутулы и стала быстро и
умело растирать побелевшие ступни снегом и войлоком. Два монгола, поняв,
что она делает, начали тереть кисти рук. Опалениха переходила поочередно
от одной части тела к другой, наконец ловко и осторожно занялась лицом.
- Вот возьми, чадо мое, потри гусиным сальцем,- косясь на Субудая,
сказал священник, хозяин дома, протягивая деревянную миску.- Да еще влей
ему в рот винца.
Долго возилась Опалениха. В сенях стало тепло и душно от набившихся
нукеров. Наконец раскрылись глаза, взгляд, далекий и неясный, скользнул
по собравшимся, остановился на искривленном лице Субудай-багатура и зас-
ветился сознанием.
- Отец! Слушай...- прошептали губы.- Урусуты дикие волки... Их нужно
убить... Они не сдаются!..
- Что ты видел, сын мой, Урянх-Кадан? Что с тобой случилось? Кто тебе
причинил зло? Я его живого рассеку на мелкие куски.
- Я был в плену!
Урянх-Кадан снова забылся. Субудай принялся теребить его.
- Не мешай!-строго отстранила Субудая Опалениха.- Не трогай!
- Слушай ты, урусутка,- робко попросил Субудай.- Спаси жизнь моему
сыну, славному багатуру Урянх-Кадану! Я дам тебе свободу и награду, ко-
торой ты не видела даже во сне.
- Постараюсь и без награды. Мы и скотину хворую милуем. А он хоть и
нехристь, а душа все же человечья...
Субудай спустился во двор, подошел к своему саврасому жеребцу, шептал
ему в ухо, дул в ноздри и слушал, что ему скажет, какой знак подаст муд-
рый конь.
- Укажи мне, мой верный товарищ: срубить ли ей голову, или одеть в
парчовую шубу? Взять ли с собой дальше в поход, или раздеть и вытолкать
в лес? Какая урусутка! Багатур - а не женщина! Я таких еще не видал...
Конь качал головой, точно соглашаясь, и мягкими губами хватал хозяина
за рукав.
Глава восьмая. ТРЕВОЖНЫЕ НОЧИ
Враг замыслов своего врага не знает.
Восточная поговорка.
Всю ночь Савелий провел в тревоге. Всматривался сквозь бойницы вдаль,
прислушивался к шуму взбаламученного города. Обычная ночная тишина вок-
руг Рязани исчезла. Тысячи огней горели внизу под стенами и на равнине
за рекой, точно щедрая рука разбросала вокруг раскаленные угли. Это та-
тары всю ночь напролет жгли костры, безжалостно растаскивая для этого
избы, сараи и заборы. Вдали, под небосклоном, полыхали огромные пожары.
На низких тучах дрожали их багровые отблески.
Подошли ратники. Беспокойно смотрели вдаль.
- Вон горит Пронск!
- Сказал тоже! До него верст пятьдесят будет.
- А что же это?
- Ведь в самом деле Пронск...
- Гляди, Соболевку подпалили!
- Братцы, братцы!.. Ухорскую жгут...
- Где?
- Да вон, за лесом...
- А не Переволоки?
- Нет, их пока нс тронули...
- Да что же это, братцы?!. Изверги проклятые!..
- Вон еще горит! Вон - далеко!..
- Это Ярустово...
- Как Ярустово? - застонал Савелий.- Да ведь Ярустово верст тридцать
за Рязанью! - И он подумал о своих, которым советовал, в случае беды,
