предсуществования. Правда, эта историческая личность не
оставила по себе громкого имени: оно известно теперь лишь
специалистам-медиевистам, как имя одного из довольно заметных
тогда деятелей испанской инквизиции. Примерно тогда же стала
уясняться Гагтунгру неудача его общей попытки обратить
исторический католицизм в своего слугу, да и вообще
невозможность объединения всего мира на основе римской
космополитической иерократии. Без объединения человечества
абсолютная тирания была неосуществима, но для этого
объединения, на какой бы то ни было основе, не имелось еще
множества необходимых предпосылок.
Я в других местах остановлюсь на некоторых важнейших
метаисторических коллизиях, имевших место в течение последних
веков. Как и предвидел Иисус Христос, этот ход развития привел
к близости теперь уже решительного сражения, неизбежного в силу
исконной агрессивности демонического начала и его стремления к
универсальной тирании.
Всемирная мощь Того, Кто был Иисусом Христом, возросла за
эти века неизмеримо. Если бы Он опять явился в Энрофе теперь,
перед чудесами, которые Он мог бы совершить, померкли бы все
чудеса Евангелия, все чудеса индийских и арабских легенд. Но
это пока не нужно. До Его второго пришествия осталось еще два
или три столетия, и за это время Он сможет достичь такой мощи,
чтобы совершить величайший акт истории и метаистории - смену
эонов. Смена эонов будет качественным изменением материальности
человечества, рождением всех синклитов метакультур в
просветленных физических телах здесь, в Энрофе, вступлением
тех, из кого будет состоять дьяволочеловечество, на длительный
искупительный путь в иных слоях, и наступление в Энрофе того,
что в Священном Предании называется тысячелетним царством
праведных. Акт второго пришествия должен совершиться
одновременно во множестве точек земного Энрофа, чтобы ни одного
существа не остаетесь Его не видящим и не слышащим. Другими
словами, Планетарный Логос должен достичь таких невообразимых
сил, чтобы явиться одновременно во стольких обликах, сколько
будет тогда в Энрофе воспринимающих сознаний. Эти
эфирно-физические облики, однако, останутся лишь
кратковременными выражениями Его единственного Образа, и с Ним
сольются они для постоянного пребывания в просветленном Энрофе.
Именно об этом говорит пророчество Христа о Его втором
пришествии, которое будет как молния, блистающая от востока до
запада, дабы все народы и страны земли увидели Грядущего на
облаках небесных.
ГЛАВА 3. ЖЕНСТВЕННОСТЬ
Я подхожу к решающему тезису. И все же, сколь бы ни был он
важен, я едва смею сказать о нем несколько слов.
Почти две тысячи лет существует догмат христианского
учения, которого сейчас придется коснуться. Подвергались
сомнению самые различные догматы Символа веры, из различных их
пониманий возникали расколы, секты, ереси; даже ничтожнейшие
обрядовые различия перерастали порой в настоящую пропасть,
отделявшую схизматиков от господствующей церкви. Но за все
девятнадцать веков никогда, кажется, не появлялось разногласий
о том, что считалось основой основ: о трех ипостасях Пресвятой
Троицы - Боге-Отце, Боге-Сыне, Боге-Святом Духе.
Подвергать историческому или психологическому разбору факт
возникновения в христианской церкви именно такого понимания
Троичности мне не хотелось бы. Ни необходимых материалов, ни
нужной для этого эрудиции у меня нет И даже если бы я обладал
тем и другим, мне страшно было бы коснуться ланцетом
рассудочного анализа таинственнейших духовных глубин, где
возникала и определялась в первые века после Христа эта идея.
Позволю себе только напомнить одну страницу евангельской
истории, которая указывает, как мне кажется, не в сторону
такого понимания тайны Троичности, а в иную. Каноническими
евангелиями (от Матфея и от Луки) утверждается ясно и отчетливо
зачатие Младенца Иисуса Девой Марией от Святого Духа. Таким
образом, можно заключить, что не Бог-Отец был Отцом Христа как
человека, но Святой Дух. Однако как же это? Предвечное рождение
Бога-Сына от Бога-Отца могло ли иначе выразиться мистериально в
историческом, человеческом мире, как только рождением человека
Иисуса от сил Той же ипостаси? ? Но нет, евангельский рассказ
совершенно отчетлив. Неотчетливо другое: понимание третьей
ипостаси церковью христианской. За всю историю церкви догмат о
третей ипостаси так и не был разработан. Даже поражает контраст
между подробнейшей ? может быть, даже слишком подробной
разработкой учения о Боге-Сыне ? и почти пустым местом, каким
являются догматические формулы о Святом Духе. Но ничего
странного, в сущности, тут нет. Не случайно христианская
религия сама именовала себя именно христианской: кроме указания
на ее происхождение от Христа, в этом наименовании заключено
было отражение того факта, что эта религия есть откровение
Бога-Сына по преимуществу, то есть не столько религия Троицы,
сколько именно Сына. Отсюда и эта чрезмерно туманная
обобщенность, неясность, отсутствие полноты, а иногда и
противоречивость в догматах, касающихся других ипостасей.
Ведь кем может быть Сам Бог-Отец, как не Духом? Только
Духом. И притом именно Святым, в отличие от всех других духов,
им сотворенных, ибо каждая из богосотворенных и даже
богорожденных монад может совершить - и многие совершили -
отрицательный выбор, богоотступничество; Отец же - совершенно
очевидно - не может отпасть от Самого Себя. Он первичен,
неизменяем, незамутним и неомрачим, и именуется Святым именно в
этом смысле. Какое же положительное содержание можно вложить в
отвлечение от Бога-Отца двух Ему изначально присущих свойств -
Его духовности и Его святости? Где основания для того, чтобы
этому отвлечению придавать совершенно автономное значение в
качестве третьего лица Троицы? Вообще, почему, на каких словах
Христа, на каком свидетельстве четырех евангелий можно основать
учение о том, что Бог-Отец есть одна ипостась Троицы, а Святой
Дух - другая? В евангелиях на это указаний нет. Слова Иисуса,
приводимые в качестве обоснования, это Его известное
пророчество: "Пошлю вам духа утешителя, он же наставит вас на
всякую истину". Из различного толкования именно этих слов
возник даже великий раскол, что рассек единое тело христианской
церкви на восточную и западную половины; но при этом оба
толкования исходили из общего постулата: из неоспоренного
почему-то никем положения, будто здесь Иисус подразумевает под
духом-утешителем именно третью ипостась. Но ведь в этих словах
нет и тени указания на то, что утешитель, которого пошлет
Воскресший Спаситель, есть третья ипостась и вообще ипостась.
Нет здесь указания и на то, что под выражениями "дух утешитель"
и "Бог Святой Дух" следует понимать одно и то же. Разве не
естественнее и не последовательнее, не понятнее со всех точек
зрения совсем другое решение: именно, решение в том смысле, что
Бог Святой Дух именно и есть Бог-Отец, ибо Бог-Отец не может
быть кем-либо иным, как Святым и Духом.
Опять-таки, я касаюсь здесь таких корней великого учения,
противопоставляю одинокий голос такому могучему, необозримому
хору, звучащему столько веков, что не может быть сомнения в
характере отзывов на него, даже если он будет кем-либо услышан.
Я даже понимаю, что в глазах некоторых окажусь повинен в
великом духовном преступлении и мне будет приписан единственный
непрощаемый (по Евангелию) грех: хула на Святого Духа. Заявляю
торжественно: поклоняюсь Святому Духу, чту Его и молюсь Ему с
таким же благоговением, как другие христиане; и не могу видеть
не только хулы на Него, но ни малейшего принижения Его образа в
той идее, что Он есть Бог-Отец и что Бог-Отец есть Бог Святой
Дух, - что это два именования одного и того же - первого - лица
Пресвятой Троицы.
И подчеркиваю, что высказываю здесь свое личное мнение, ни
на что не претендующее. Правда, мнение это представляется мне
выводом, к которому со временем должны будут прийти многие и
многие. Подтверждено оно было и той высшей инстанцией, которая
остается для меня единственным решающим авторитетом. Но я
считаю, что никто не уполномочен настаивать на единственной и
абсолютной правильности этой идеи, на ее догматической
обязательности. Законной, общеочевидной инстанцией, полномочной
разрешить такой вопрос, мог бы быть Восьмой Вселенский собор,
где представители всех ныне существующих христианских
вероисповеданий и Роза Мира подвергли бы обсуждению этот тезис,
равно как и тезис об абсолютной истинности и неотменимости
постановлений вселенских соборов вообще, и, быть может,
пересмотрели бы некоторые пункты ортодоксальной догматики. Пока
же этого не свершилось, никто в Розе Мира не может утверждать
полную ошибочность старого догмата: можно только веровать так,
как подсказывает совесть и собственный духовный опыт, и
работать для воссоединения церквей, для разрешения всех
недоумений.
Однако высказанная здесь идея открывает путь к решению
другой, не менее кардинальной проблемы.
Известно, что от гностиков до христианских мыслителей
начала XX века в христианстве жило смутное, но горячее,
настойчивое чувство Мирового Женственного Начала, - чувство,
что Начало это есть не иллюзия, не перенесение человеческих
категорий на план космический, но высшая духовная реальность.
Церковь намеревалась, очевидно, дать выход этому чувству,
освятив своим авторитетом культ Богоматери на Востоке, культ
Мадонны - на Западе. Действительно, перед благоговейным
почитанием Материнского Начала - почитанием, иррационально
врожденным народной массе, - возник конкретный образ, к
которому оно и устремилось. Но то мистическое чувство, о
котором я говорю, - чувство Вечной Женственности как начала
космического, божественного, - осталось неудовлетворенным.
Ранняя и непререкаемая догматизация учения об ипостасях
поставила носителей этого чувства в своеобразное положение:
дабы не отпасть в ересь, они принуждены были обходить коренной
вопрос, не договаривать до конца, иногда отождествлять Мировую
Женственность со Вселенской Церковью или же, наконец, совершать
отвлечение одного из атрибутов Божества - Его Премудрости - и
персонифицировать это отвлечение, наименовав его Святой Софией.
Высшие церковные инстанции избегали высказываться по этому
вопросу сколько-нибудь определенно, и это не может быть
поставлено им в вину, ибо идея Мировой Женственности не может
не перерастать в идею Женственного аспекта Божества, а это,
естественно, грозит ломкой догматизированных представлений о
лицах Пресвятой Троицы'.
Я встречал немало людей, в культурном и умственном
отношении весьма утонченных и обладающих несомненным духовным
опытом и, однако же, удивлявшихся и даже оскорблявшихся самым
принципом: переносом, как им казалось, различий пола и вообще
человеческих категорий на миры высочайшей реальности и даже в
тайну Самого Божества. Им это представлялось следствием древней
склонности к антропоморфизации духовных сфер нашим ограниченным
человеческим сознанием. Из весьма схожих (психологически)
источников вытекает, между прочим, протест строгого
магометанского монотеизма против идеи Троичности и против
культа Богоматери. И потому же с такой нетерпимостью
отталкиваются деизм и современный абстрактный космополитический
монизм от представлений о Троице, от веры в иерархии и,
