Умберто Эко.
Имя розы
Заметки на полях "Имени розы"
Умберто Эко.
Имя розы
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
До того как Умберто Эко в 1980 году, на пороге
пятидесятилетия, опубликовал первое художественное произведение
-- роман "Имя розы", -- он был известен в академических кругах
Италии и всего научного мира как авторитетный специалист по
философии средних веков и в области семиотики -- науки о
знаках. Разрабатывал он, в частности, проблемы взаимоотношений
текста с аудиторией, как на материале литературы авангарда, так
и на разнородном материале массовой культуры. Несомненно, и
роман Умберто Эко писал, помогая себе научными наблюдениями,
оснащая свою "постмодернистскую" интеллектуальную прозу
пружинами увлекательности.
"Запуск" (так говорится в Италии) книги был умело
подготовлен рекламой в прессе. Явно привлекло публику и то, что
Эко на протяжении многих лет ведет в журнале "Эспрессо"
рубрику, приобщавшую среднего подписчика к актуальным
гуманитарным проблемам. И все же реальный успех превосходит все
ожидания издателей и литературоведов.
Экзотичный колорит плюс захватывающая криминальная интрига
обеспечивают интерес к роману массовой аудитории. А
значительный идейный заряд в сочетании с ироничностью, с игрой
литературными ассоциациями привлекает интеллектуалов. Кроме
того, общеизвестно, до чего популярен сам по себе жанр
исторического романа и у пас, и на Западе. Эко учел и этот
фактор. Его книга -- полный и точный путеводитель по
средневековью. Энтони Берджесс пишет в своей рецензии: "Люди
читают Артура Хейли, чтобы узнать, как живет аэропорт. Если вы
прочтете эту книгу, у вас не останется ни малейших неясностей
относительно того, как функционировал монастырь в XIV веке".
Девять лет, по итогам национальных опросов, книга держится
на первом месте в "горячей двадцатке недели" (на последнее
место в той. же двадцатке итальянцы почтительно помещают
"Божественную комедию"). Отмечается, что благодаря широкому
распространению книги Эко сильно увеличивается число студентов,
записывающихся на отделение истории средневековья. Не обошел
роман читателей Турции, Японии, Восточной Европы; захвачен на
довольно большой период и североамериканский книжный рынок, что
очень редко удается европейскому писателю.
Один из секретов такого ошеломляющего успеха открывается
нам в теоретической работе самого Эко, где он рассуждает о
необходимости "развлечения" в литературе. Литературный авангард
XX века был, как правило, отчужден от стереотипов массового
сознания. В 70-е годы в западной литературе, однако, вызрело
ощущение того, что ломка стереотипов и языковой эксперимент
сами по себе не обеспечивают "радости текста" во всей полноте.
Стало ощущаться, что неотъемлемый элемент литературы --
удовольствие от повествования.
"Я хотел, чтобы читатель развлекался. Как минимум столько
же, сколько развлекался я. Современный роман попробовал
отказаться от сюжетной развлекательности в пользу
развлекательности других типов. Я же, свято веря в
аристотелевскую поэтику, всю жизнь считал, что роман должен
развлекать и своим сюжетом. Или даже в первую очередь сюжетом",
-- пишет Эко в своем эссе об "Имени розы", вошедшем в настоящее
издание.
Но "Имя розы" -- не только развлечение. Эко сохраняет
верность и другому принципу Аристотеля: литературное
произведение должно содержать серьезный интеллектуальный смысл.
Бразильский священник, один из главных представителей
"теологии освобождения" Леонардо Бофф пишет о романе Эко: "Это
не только готическая история из жизни итальянского
бенедиктинского монастыря XIV века. Бесспорно, автор использует
все культурные реалии эпохи (с изобилием деталей и эрудиции),
соблюдая величайшую историческую точность. Но все это -- ради
вопросов, сохраняющих высокую значимость сегодня, как и вчера.
Идет борьба между двумя проектами жизни, личными и социальными:
один проект упорно стремится к сохранению существующего,
сохранению всеми средствами, вплоть до уничтожения других людей
и самоуничтожения; второй проект стремится к перманентному
открыванию нового, даже ценой собственного уничтожения".
Критик Чезаре Дзаккариа полагает, что обращение писателя к
жанру детектива вызвано, кроме всего прочего, еще и тем, что
"этот жанр лучше других смог выразить неумолимый заряд насилия
и страха, заложенный в мире, в котором мы живем". Да,
несомненно, многие частные ситуации романа и его главный
конфликт вполне ^прочитываются" и как иносказательное
отображение ситуаций нынешнего, XX века. Так, многие
рецензенты, да и сам автор в одном из интервью, проводят
параллели между сюжетом романа и убийством Альдо Моро.
Сопоставляя роман "Имя розы" с книгой известного писателя
Леонардо Шаши "Дело Моро", критик Леонардо Латтаруло пишет: "В
их основе лежит вопрос этический по преимуществу, обнажающий
непреодолимую проблематичность этики. Речь идет о проблеме зла.
Это возвращение к детективу, осуществляемое, казалось бы, в
чистых интересах литературной игры, на самом деле устрашающе
серьезно, ибо целиком вдохновлено безнадежной и безысходной
серьезностью этики".
Теперь читатель получает возможность познакомиться с
нашумевшей новинкой 1980 года в полном варианте.1
РАЗУМЕЕТСЯ, РУКОПИСЬ
16 августа 1968 года я приобрел книгу под названием
"Записки отца Адсона из Мелька, переведенные на французский
язык по изданию отца Ж. Мабийоиа" (Париж, типография
Ласурсского аббатства, 1842).1 Автором перевода значился некий
аббат Балле. В довольно бедном историческом комментарии
сообщалось, что переводчик дословно следовал изданию рукописи
XIV в., разысканной в библиотеке Мелькского монастыря
знаменитым ученым семнадцатого столетия, столь много сделавшим
для историографии ордена бенедиктинцев. Так найденный в Праге
(выходит, уже в третий раз) раритет спас меня от тоски в чужой
стране, где я дожидался той, кто была мне дорога. Через
несколько дней бедный город был занят советскими войсками. Мне
удалось в Линце пересечь австрийскую границу; оттуда я легко
добрался до Вены, где наконец встретился с той женщиной, и
вместе мы отправились в путешествие вверх по течению Дуная.
В состоянии нервного возбуждения я упивался ужасающей
повестью Адсона и был до того захвачен, что сам не заметил, как
начал переводить, заполняя замечательные большие тетради фирмы
"Жозеф Жибер", в которых так приятно писать, если, конечно,
перо достаточно мягкое. Тем временем мы оказались в
окрестностях Мелька, где до сих пор на утесе над излучиной реки
высится многократно перестраивавшийся Stilt.2 Как читатель,
вероятно, уже понял, никаких следов рукописи отца Адсона в
монастырской библиотеке не обнаружилось.
Незадолго до Зальцбурга одной проклятой ночью в маленьком
отеле на берегах Мондзее разрушился наш союз, прервалось
путешествие, и моя спутница исчезла; с нею улетучилась и книга
Балле, в чем безусловно не было злого умысла, а было лишь
проявление сумасшедшей непредсказуемости нашего разрыва. Все, с
чем я остался тогда, -- стопка исписанных тетрадей и абсолютная
пустота в душе.
Через несколько месяцев, в Париже, я вернулся к
разысканиям. В моих выписках из французского оригинала, среди
прочего, сохранилась и ссылка на первоисточник, удивительно
точная и подробная:
Vetera analecta, sive collectio veterum aliquot operum &
opusculorum omnis generis, carminum, epistolarum, diplomaton,
epitaphiorum, &, cum itinere germanico, adnotationibus aliquot
disquisitionibus R. P. D. Joannis Mabillon, Presbiteri ac
Monachi Ord. Sancti Benedicti e Congregatione S. Mauri -- Nova
Editio cui accessere Mabilonii vita & aliquot opuscula,
scilicet Dissertatio de Pane Eucharistico, Azimo et
Fermentatio, ad Eminentiss. Cardinalem Bona. Subjungitur
opusculum Eldefonsi Hispaniensis Episcopi de eodem argumento Et
Eusebii Romani ad Theophilum Gallum epistola, De cultu
sanctorum ignotorum, Parisiis, apud Levesque, ad Pontem S.
Michaelis, MDCCXXI, cum privilegio Regis.3
Vetera Analecta я тут же заказал в библиотеке
Сент-Женевьев, но, к моему величайшему удивлению, на титульном
листе открылось по меньшей мере два расхождения с описанием
Балле. Во-первых, иначе выглядело имя издателя: здесь --
Montalant, ad Ripam P. P. Augustianorum (prope Pontem S.
Michaelis). Во-вторых, дата издания здесь была проставлена на
два года более поздняя. Излишне говорить, что в сборнике не
оказалось ни записок Адсона Мелькского, ни каких-либо
публикаций, где бы фигурировало имя Адсон. И вообще это
издание, как нетрудно увидеть, состоит из материалов среднего
или совсем небольшого объема, в то время как текст Балле
занимает несколько сотен страниц. Я обращался к самым
знаменитым медиевистам, в частности к Этьену Жильсону.
чудесному, незабываемому ученому. Но все они утверждали, что
единственное существующее издание Vetera Analecta -- это то,
которым я пользовался в Сент-Женевьев. Посетив Ласурсское
аббатство, располагающееся в районе Пасси, и побеседовав со
своим другом отцом Арне Лаанештедтом, я стопроцентно уверился,
что никакой аббат Балле никогда не публиковал книг в типографии
Ласурсского аббатства; похоже, что и типографии при Ласурсском
аббатстве никогда не было. Неаккуратность французских ученых в
отношении библиографических сносок общеизвестна. Но этот случай
превосходил самые дурные ожидания. Становилось ясно, что в
руках у меня побывала чистая фальшивка. Вдобавок и книга Балле
теперь оказывалась вне досягаемости (в общем, я не видел
способа получить ее обратно). Я располагал только собственными
записями, внушавшими довольно мало доверия.
Бывают моменты крайне сильной физической утомленности,
сочетающейся с двигательным перевозбуждением, когда нам
являются призраки людей из прошлого ("en me retracant ces
details, j'en suis a me demander s'ils sont reels, ou bien si
je les al reves"). Позднее я узнал из превосходной работы
аббата Бюкуа, что именно так являются призраки ненаписанных
книг.
Если бы не новая случайность, я, несомненно, так и не
сошел бы с мертвой точки. Но, слава богу, как-то в 1970-м году
в Буэнос-Айресе, роясь на прилавке мелкого букиниста на улице
Коррьентес, недалеко от самого знаменитого из всех Патио дель
Танго, расположенных на этой необыкновенной улице, я наткнулся
на испанский перевод брошюры Мило Темешвара "Об использовании
зеркал в шахматах", на которую уже имел случай ссылаться
(правда, из вторых рук) в своей книге "Апокалиптики и
интегрированные", разбирая более позднюю книгу того же автора
-- "Продавцы Апокалипсиса". В данном случае это был перевод с
утерянного оригинала, написанного по-грузински (первое издание
-- Тбилиси, 1934). И в этой брошюре я совершенно неожиданно
обнаружил обширные выдержки из рукописи Адсона Мелькского, хотя
должен отметить, что в качестве источника Темешвар указывал не
аббата Балле и не отца Мабийона, а отца Атанасия Кирхера (какую
именно его книгу -- не уточнялось). Один ученый (не вижу
необходимости приводить здесь его имя) давал мне голову на
отсечение, что ни в каком своем труде (а содержание всех трудов
Кирхера он цитировал на память) великий иезуит ни единого разу
не упоминает Адсона Мелькского. Однако брошюру Темешвара я сам
держал в руках и сам видел, что цитируемые там эпизоды
