колько сот разъяренных волков великанов, рвались навстречу небесной бу-
ри.
- Все уходим! - раздался переполненный ужасом крик гвардейца - и вот
эти воины были поглощены ночью.
Аннэка глубоко вздохнула и взяла за руку Пьеро...
- Ничего, не бойтесь. Я уверен, что мы найдем выход... Аннэка, ведь
нас не вместит ад, хоть он и бесконечен.
Вот земля рывком распахнулась - взметнулся из нее, заходясь пронзи-
тельным воплем, многоглавый змей - был он ужасен, но Пьеро его не боял-
ся, так как не его видел, но вспоминал красу очей Аннэки. Так же и Аннэ-
ка выглядела спокойной - ладошка ее оказалась маленькой, почти детской,
теплой, нежной.
И вот дракон, сложивши крылья, уселся у входа в свое королевство,
множеством своих пронзительных черных глаз буравил он Пьеро и Аннэку.
- И вновь молодые влюбленные! - прогрохотал его пронзительный вопль,
перерезанный громовым раскатом. - Готовы ли вы погостить у меня денек? -
из кровавой пропасти долетел протяжный, нечеловеческий вопль.
Дракон стал приближаться, вот протянул к ним когтистую, залитую
кровью лапу...
Тут Пьеро громким и свободным, сильным голосом крикнул:
- Ты как-то заключил договор. Теперь договор предлагаю тебе я!
- Да кто ты такой, чтобы предлагать мне договор?! - заскрипело нас-
мешливо чудище. - Что ты мне можешь, когда единственное, что мне надо -
душа твоя уже принадлежит мне.
Пьеро несколько не смутился - да он чувствовал себя уверенно - перед
этим стоглавым чудищем, он чувствовал, что своим чувством он и Аннэка
сильнее этой злобливой плоти.
- Я предложил бы развлечь вас своим пением...
- Ха-ха-ха! Ты будешь развлекать меня им в аду веками.
- Все же предлагаю повременить до утра. Ежели заставлю забыться тебя,
ежели с пением моим ты вспомнишь, что есть любовь, тогда оставишь ты и
нас, и этот город навеки.
- Ха-ха-ха! Любовь! Ты говоришь, чтобы я вспомнил, что такое Любовь?!
Ха-ха-ха! Я согласен! Я, клянусь, что оставлю этот город и вас... О, нет
- если ты заставишь меня вспомнить, что такое любовь - а это совсем не-
мыслимо, то я возьму тебя в ад, ну а возлюбленную твою - Ха-ха! - так уж
и быть - оставлю для неба.
- Я согласен! - сильным, уверенным голосом изрек, словно бы договор
подписал Пьеро. Нет - все ж тоска сжала его сердце - ад, муки его вечные
- все это вовсе не страшило, от понятия того, что этой ценой будет спа-
сена Аннека. Больно было от осознания одиночества, от понимания того,
что там - в бессчетных веках, он никогда больше не увидит ЕЕ -
единственную, которую полюбил он, да полюбил всем сердцем...
Пьеро поднес ручку Аннеки к своим губам, поцеловал ее осторожно, а
потом встретился с ней взором и увидел, что вся глубина, вся ее беско-
нечная глубина обращена теперь нежным чувством к нему.
И тогда он засмеялся! Он засмеялся, ибо вновь почувствовал, что Ад
никогда не вместит его, что Ад со всей его болью - лишь ничтожная пылин-
ка, против Любви их.
И вновь раскатился гром, а Пьеро, отпустивши руку Аннеки, но продол-
жая смотреть в ее очи, достал лютню, вот провел по ней своими длинными,
музыкальными пальцами. И, наигрывая, запел сильным, одухотворенным голо-
сом.
О, что это было за пение! Каждая фраза взмывала все выше на крыльях
чувства. Пьеро обладал прекрасным голосом, но так проникновенно, так
искренно никогда он еще не пел. Он смотрел на Аннеку, и он любил ее все
больше и больше и не было конца, тому духовному росту. До этого он рос
медленно: день за днем, год за годом - как обычное дерево. Но тут плес-
нулась из бездны очей живая вода, и вот он растет стремительно и беспре-
рывно...
Вот слова той баллады, как помнят их ныне, - но ни при чтении, ни при
пении, никогда и никому не удавалось достичь той же высоты чувств:
В глуши лесов,
Во час закатный,
Все в свете нежных облаков,
И льется свет, душе приятный.
Меж веток не листва,
Но поцелуи мягкие парят,
И на земле то не трава,
Но очи теплые горят.
И, кажется, что глубина лесов безбрежна,
За древом - целая страна,
Страна та столь огромно-нежна,
Что бога в ней душа видна.
В такой вот час закатный,
Шел по лесной тропе,
Крестьянин младый, статный,
Нес хлеб младой жене.
И тут разверзлись корни,
Открылась глубь земли,
Уходят туда торни
Ступени - тьма вдали.
"Ну, что ж. - вздохнул крестьянин. -
Ступени - не беда,
Быть может - это погреб, где много сладких вин?
Иль камень драгоценный сияет, как звезда?"
Сказал так, пошатнулся:
Не удержался то ж:
Чрез главу обернулся,
И понял - это ложь.
Да поздно он хватился,
Теперь не удержать,
Он про себя молился,
Чтоб жизни не терять.
Но вот конец ступеням,
Вокруг - железный сад.
Закрылся ход ко дверям,
О боже - это ж ад!
Кругом все из железа,
Во ржавчине, в крови,
Скрипит во мраке реза, -
Тут бога не зови!
Текут огнисты реки,
Озера из свинца.
Прикрой от жара веки,
Не вымолви словца!
И тут, из ржавой пасти
Выходит дух большой,
Скрыт во крыльях страсти,
Мотает головой.
Вот голосом скрипучим
К крестьянину изрек:
"Не бойся - мы не мучим,
И радостен твой век.
Тебе дадим мы царство,
Тебе дадим мы трон,
Получишь ты богатства,
И много сладких жен.
Получишь уважение,
Получишь и почет,
Получишь вдохновение,
И много - все не в счет!
Ведь, ты не глуп, я вижу,
Хоть и крестьянский сын,
Не бойся - не обижу,
Ведь ты такой один.
Итак, ты все получишь,
Взамен - лишь пустота,
Лишь женошку отпустишь -
Она вам не чета!"
Собрался сын крестьянский,
Я твердо так сказал:
"О дух, о демон адский,
Пред чувством ты, ведь, мал!
Ты думаешь дарами,
Сим тленным кошельком,
Растравишь дух с мечтами,
Забыл ты об одном!
Забыл со дня паденья,
Что свята есть любовь,
В ней сила вдохновенья,
И в ней святая кровь!
Ты думаешь - палаты,
Красивые леса рук,
Каменья, троны, златы, -
Мне ближе голый сук!
А речи! Речи - лживы,
Льстецов, глупцов почет -
Милей мне голос нивы,
Да птаха как поет.
И, чтоб не предлагал мне,
Все будет плоть да плоть,
Все для душевной бойни,
Прикрыто лаской хоть.
Да, - троны и богатства,
Прелестные тела,
Все то - душевно рабство,
Все дьявола дела.
Во мне нет искушенья,
От тленного - вратит,
К любви мои моленья,
К жене, что небо чтит."
Тут демон рассмеялся,
Со злобой говорит:
"Ты с лесом не расстался?
Мой ад тебя сгноит!
Не знаешь, что есть голод,
И, что есть адска боль,
Наивен ты и молод,
Но ты сыграешь роль!"
"Не испугаешь мукой,
И голод не в нови!"
"А я тебя разлукой,
С женой твоей любви!"
"Ее перед женитьбой,
Я десять лет искал,
Держал с летами бой,
О ней одной мечтал.
А после нашей свадьбы,
Готов годы прождать,
Да и столетья, кабы,
Не шло тут время умирать."
"И боли не страшишься,
Разлука не страшит,
Но вот ты покривишься,
Коль боль ее ранит!
Нашлю на дом проклятье,
Болезнь в нее нашлю,
Из крови будет платье,
И скажешь ль ты: "Люблю"?
Согнется мукой долгой,
Лишится красоты,
Уродливостью колкой
Покроются черты!"
"Да, тяжко испытание,
Но я стерплю его,
За плотью, ведь, пылание,
Любимого всего.
Ведь, я искал едину,
В кой часть моей души,
Не на ночь хворостину,
А звездной свет выши.
Ты можешь тело мучить,
Но душу ты не тронь!
И души не разлучить,
В них бога, ведь, огонь.
Да - плоть твое призванье,
В любви же власти нет.
Для плоти истязание,
Но во душе, ведь, свет!
Смотри в глаза, нечистый,
И знай, что и такой,
Свет глаз ее златистый,
Сияет мне звездой!
И за согнутой плотью,
За шрамами лица,
Увижу святу ладью,
Священного венца!
Она меня дождется,
Она - то часть меня,
Пусть в смертии вернется,
Любовь взойдет, храня!
О ты, хозяин плоти, -
Душа творцом дана,
Она, как в малом гроте,
Любовь - вот она!"
Тут покачнулся демон,
И злобно зашипел:
"Иди, иди же вон,
Раз ты того хотел!
Не ждал такой отваги,
Не ждал такой любви,
В крестьянской то коряге,
Могучей столь крови!"
Вот двери распахнулись,
За ними - уж Луна,
И крыльями взметнулись,
В борце том: "Где ж она?!"
Бежит он по ступеням,
Он оставляет ад,
К дубовым то коленям,
Вот он - древесный сад.
Под звездами до дома
Скорее он бежит,
И громче майска грома,
Уж в дверь свою стучит.
Но вот порог распахнут,
Пред ним ОНА стоит,
Ах, как цветами пахнут,
Как нежно говорит!
Обнялись - тихо, нежно,
И в дом, в тепло вошли,
И светло, безмятежно
Беседу повели...
"Ты опоздал, любимый..."
Да, было - ерунда,
Какой-то нечистивый,
Хотел, чтоб молвил "Да".
Давал мне безделушки,
О коих я забыл,
То тленные игрушки, -
К тебе мой вечно пыл!
В тебе я вижу космос,
И бога, и себя,
К тебе чрез годы рос я,
Любя, любя, любя!
Не спрашивай, что было,
Что было - то прошло,
Ты душу мне обмыла,
И стало хорошо!
Я рад, что мы с тобою,
И в сердце так светло,
Как с девою святою,
Мне в доме все мило!"
Пока Пьеро пел, начался ливень; дождевые потоки прорезались молниями,
гром вспыхивал небесными барабанами и, вовсе, не мешал пению, но подыг-
рывал ему, вплетался в музыку; как бы еще добавляя силу в голос певца.
Подпевал ему и дождь, а в некоторых местах - своим сильным голос Аннэка.
Но вот прозвучала последняя строчка, и Пьеро ждал теперь, что дракон
возьмет его душу, ну а Аннэку оставит - он очень на это надеялся; для
того, чтобы спасти душу Аннэки он так и изливал свою душу.
Когда дракон заговорил, голос его изменился. Раньше насмешливый, те-
перь в нем совсем не осталось иронии - он говорил, как равный с равным.
- Не знал, что на земле остались столь хорошие певцы... Но, знай, что
не заставил ты меня вспомнить, что такое любовь! Если хочешь пробудить в
моем сердце любовь, так знай, что это не под силам даже самому Богу! Я
слишком далеко от его рая! Ты, все же не выполнил то, что хотел - а хо-
тел ты не возможного... признай...
- Подожди! - глядя в очи Аннеки, крикнул Пьеро.
Дракон то потянул было к ним свои окровавленные лапы, да вздрогнул от
этого голоса. Какая сила душевная! Какая небывалое чувство!
И дракон почувствовал в себе тревогу - что это за богатырь, со столь
могучей душой? Что же это за сила в его голосе, которая заставляет его,
стоглавого повелителя преисподней вздрагивать и останавливаться?
- Что же ты еще хочешь?
- До рассвета еще далеко, а я сказал, что заставлю тебя вспомнить Лю-
бовь до первых лучей Солнца. Сейчас ты услышишь следующую песнь...
Пьеро неотрывно смотрел в глаза Аннеки, и вот вздохнул... От того,
что он уже спел, от тех чувств - много сил ушло из тела - душа то выше
взошла, и вот, теперь, тесно ей было в теле, не чувствовал Пьеро больше
своего тела.
Капли дождя сбегали по щекам Аннэки, но все же видно было, что она
плачет - это глаза ее печальными, теплыми озерами среди дождя серебри-
лись.
- Все выше... - вздохнул Пьеро. - Тела не сдерживают этого пламени...
Тела сгорают, как всякая плоть...
И он провел рукой по струнам, и он запел - запел и голос его гремел с
громом, сверкал с молниями, глаза пылали столь ярко и пронзительно, что
и Дракон не мог в них смотреть. Он не разу не остановился - пел не чело-
веческим голосом, но голосом пространства; казалось, что пение такое да-
ется ему легко, но на самом то деле, выливаясь в каждую строчку, он рвал
