у попа - ясные, умные. И смотрит он пристально, даже нахально. Такому -
не кадилом махать, а от алиментов скрываться. Никакой он не благостный,
не постный - не ему бы, не с таким рылом, горести и печали человеческие
- живые, трепетные нити - распутывать. Однако - Максим сразу это по-
чувствовал - с попом очень интересно.
- Душа болит?
- Болит.
- Так.- Поп выпил и промакнул губы крахмальной скатертью, уголочком.-
Начнем подъезжать издалека. Слушай внимательно, не перебивай.- Поп отки-
нулся на спинку стула, погладил бороду и с удовольствием заговорил:
- Как только появился род человеческий, так появилось зло. Как появи-
лось зло, так появилось желание бороться с ним, со злом то есть. Появи-
лось добро. Значит, добро появилось только тогда, когда появилось зло.
Другими словами, есть зло - есть добро, нет зла - нет добра, Понимаешь
меня?
- Ну, ну.
- Не понужай, ибо не запрег еще.- Поп, видно, обожал порассуждать вот
так вот - странно, далеко и безответственно.- Что такое Христос? Это
воплощенное добро, призванное уничтожить зло на земле. Две тыщи лет он
присутствует среди людей как идея - борется со злом.
Илюха заснул за столом.
- Две тыщи лет именем Христа уничтожается на земле зло, но конца этой
войне не предвидится. Не кури, пожалуйста. Или отойди вон к отдушине и
смоли.
Максим погасил о подошву цигарку и с интересом продолжал слушать.
- Чего с легкими-то? - поинтересовался для вежливости.
- Болят,- кратко и неохотно пояснил поп.
- Барсучатина-то помогает?
- Помогает. Идем дальше, сын мой занюханный...
- Ты что? - удивился Максим.
- Я просил не перебивать меня.
- Я насчет легких спросил...
- Ты спросил: отчего болит душа? Я доходчиво рисую тебе картину ми-
роздания, чтобы душа твоя обрела покой. Внимательно слушай и постигай.
Итак, идея Христа возникла из желания победить зло. Иначе - зачем?
Представь себе: победило добро. Победил Христос... Но тогда - зачем он
нужен? Надобность в нем отпадает. Значит, это не есть нечто вечное, неп-
реходящее, а есть временное средство, как диктатура пролетариата. Я же
хочу верить в вечность, в вечную огромную силу и в вечный порядок, кото-
рый будет.
- В коммунизм, что ли?
- Что коммунизм?
- В коммунизм веришь?
- Мне не положено. Опять перебиваешь!
- Все. Больше не буду. Только ты это... понятней маленько говори. И
не торопись.
- Я говорю ясно: хочу верить в вечное добро, в вечную справедливость,
в вечную Выс-шую силу, которая все это затеяла на земле, Я хочу познать
эту силу и хочу надеяться, что сила эта - победит. Иначе - для чего все?
А? Где такая сила? - Поп вопросительно посмотрел на Максима.- Есть она?
Максим пожал плечами:
- Не знаю.
- Я тоже не знаю.
- Вот те раз!..
- Вот те два. Я такой силы не знаю. Возможно, что мне, человеку, не
дано и знать ее, и познать, и до конца осмыслить. В таком случае я отка-
зываюсь понимать свое пребывание здесь, на земле. Вот это как раз я и
чувствую, и ты со своей больной душой пришел точно по адресу: у меня то-
же болит душа. Только ты пришел за готовеньким ответом, а я сам пытаюсь
дочерпаться до дна, но это - океан. И стаканами нам его не вычерпать. И
когда мы глотаем вот эту гадость...- Поп выпил спирт, промакнул ска-
тертью губы.- Когда мы пьем это, мы черпаем из океана в надежде достичь
дна. Но - стаканами, стаканами, сын мой! Круг замкнулся - мы обречены.
- Ты прости меня... Можно я одно замечание сделаю?
- Валяй.
- Ты какой-то... интересный поп. Разве такие попы бывают?
- Я - человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Так сказал один
знаменитый безбожник, сказал очень верно. Несколько самонадеянно, прав-
да, ибо при жизни никто его за бога и не почитал.
- Значит, если я тебя правильно понял, бога нет?
- Я сказал - нет. Теперь я скажу - да, есть. Налей-ка мне, сын мой,
спирту, разбавь стакан на двадцать пять процентов водой и дай мне. И се-
бе тоже налей. Налей, сын мой простодушный, и да увидим дно! - Поп вы-
пил.Теперь я скажу, что бог - есть. Имя ему - Жизнь. В этого бога я ве-
рую. Это - суровый, могучий Бог, Он предлагает добро и зло вместе - это,
собственно, и есть рай. Чего мы решили, что добро должно победить зло?
Зачем? Мне же интересно, например, понять, что ты пришел ко мне не исти-
ну выяснять, а спирт пить. И сидишь тут, напрягаешь глаза - делаешь вид,
что тебе интересно слушать...
Максим пошевелился на стуле.
- Не менее интересно понять мне, что все-таки не спирт тебе нужен, а
истина. И уж совсем интересно, наконец, установить: что же верно? Душа
тебя привела сюда или спирт? Видишь, я работаю башкой, вместо того чтобы
просто пожалеть тебя, сиротиночку мелкую. Поэтому, в соответствии с этим
моим богом, я говорю: душа болит? Хорошо. Хорошо! Ты хоть зашевелился,
ядрена мать! А то бы тебя с печки не стащить с равновесием-то душевным.
Живи, сын мой, плачь и приплясывай. Не бойся, что будешь языком сково-
родки лизать на том свете, потому что ты уже здесь, на этом свете, полу-
чишь сполна и рай и ад.- Поп говорил громко, лицо его пылало, он вспо-
тел.- Ты пришел узнать: во что верить? Ты правильно догадался: у верую-
щих душа не болит. Но во что верить? Верь в Жизнь. Чем все это кончится,
не знаю. Куда все устремилось, тоже не знаю. Но мне крайне интересно бе-
жать со всеми вместе, а если удастся, то и обогнать других... Зло? Ну -
зло. Если мне кто-нибудь в этом великолепном соревновании сделает бяку в
виде подножки, я поднимусь и дам в рыло. Никаких - "подставь правую".
Дам в рыло, и баста.
- А если у него кулак здоровей?
- Значит, такая моя доля - за ним бежать.
- А куда бежать-то?
- На кудыкину гору. Какая тебе разница - куда? Все в одну сторону -
добрые и злые.
- Что-то я не чувствую, чтобы я устремлялся куда-нибудь,- сказал Мак-
сим.
- Значит, слаб в коленках. Паралитик. Значит, доля такая - скулить на
месте.
Максим стиснул зубы... Вьелся горячим злым взглядом в попа.
- За что же мне доля такая несчастная?
- Слаб. Слаб, как... вареный петух. Не вращай глазами.
- Попяра!.. А если я счас, например, тебе дам разок по лбу, то как?
Поп громко, густо - при больных-то легких! - расхохотался.
- Видишь! - показал он свою ручищу. - Надежная: произойдет естествен-
ный отбор.
- А я ружье принесу.
- А тебя расстреляют. Ты это знаешь, поэтому ружье не принесешь, ибо
ты слаб.
- Ну - ножом пырну. Я могу.
- Получишь пять лет. У меня поболит с месяц и заживет. Ты будешь пять
лет тянуть.
- Хорошо, тогда почему же у тебя у самого душа болит?
- Я болен, друг мой. Я пробежал только половину дистанции и захромал.
Налей.
Максим налил.
- Ты самолетом летал? - спросил поп.
- Летал. Много раз.
- А я летел вот сюда первый раз. Грандиозно! Когда я садился в него,
я думал: если этот летающий барак навернется, значит, так надо; Жалеть и
трусить не буду. Прекрасно чувствовал себя всю дорогу! А когда он меня
оторвал от земли и понес, я даже погладил по боку - молодец. В самолет
верую. Вообще в жизни много справедливого. Вот жалеют: Есенин мало про-
жил. Ровно - с песню. Будь она, эта песня, длинней, она не была бы такой
щемящей. Длинных песен не бывает.
- А у вас в церкви... как заведут...
- У нас не песня, у нас - стон. Нет, Есенин... Здесь прожито как раз
с песню. Любишь Есенина?
- Люблю.
- Споем?
- Я не умею.
- Слегка поддерживай, только не мешай.
- И поп загудел про клен заледенелый, да так грустно и умно как-то
загудел, что и правда защемило в груди. На словах "ах, и сам я нынче
чтой-то стал нестойкий" поп ударил кулаком в столешницу и заплакал и
затряс гривой.
- Милый, милый!.. Любил крестьянина!.. Жалел! Милый!.. А я тебя люб-
лю. Справедливо? Справедливо. Поздно? Поздно...
Максим чувствовал, что он тоже начинает любить попа.
- Отец! Отец... Слушай сюда!
- Не хочу! - плакал поп.
- Слушай сюда, колода!
- Не хочу! Ты слаб в коленках...
- Я таких, как ты, обставлю на первом же километре! Слаб в колен-
ках... Тубик.
- Молись! - Поп встал.- Повторяй за мной...
- Пошел ты!..
Поп легко одной рукой поднял за шкирку Максима, поставил рядом с со-
бой.
- Повторяй за мной: верую!
- Верую! - сказал Максим.
- Громче! Торжественно: ве-рую! Вместе: ве-ру-ю-у!
- Ве-ру-ю-у! - заблажили вместе. Дальше поп один привычной скорого-
воркой зачастил:
- В авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную револю-
цию-у! В космос и невесомость! Ибо это объективно-о! Вместе! За мной!..
Вместе заорали:
- Ве-ру-ю-у!
- Верую, что скоро все соберутся в большие вонючие города! Верую, что
задохнутся там и побегут опять в чисто поле!.. Верую!
- Верую-у!
- В барсучье сало, в бычачий рог, в стоячую оглоблю-у! В плоть и мя-
кость телесную-у!..
...Когда Илюха Лапшин продрал глаза, он увидел: громадина поп мощно
кидал по горнице могучее тело свое, бросался с маху вприсядку и орал и
нахлопывал себя по бокам и по груди:
- Эх, верую, верую!
Ту-ды, ту-ды, ту-ды - раз!
Верую, верую!
М-па, м-па, м-па - два!
Верую, верую!..
А вокруг попа, подбоченясь, мелко работал Максим Яриков и бабьим го-
лосом громко вторил:
- У-тя, у-тя, у-тя-три!
Верую, верую!
Е-тя, етя - все четыре!
- За мной! - восклицал поп.
- Верую! Верую!
Максим пристраивался в затылок попу, они, приплясывая, молча соверша-
ли круг по избе, потом поп опять бросался вприсядку, как в прорубь, рас-
пахивал руки... Половицы гнулись.
- Эх, верую, верую!
- Ты-на, ты-на, ты-на - пять!
Все оглобельки - на ять!
Верую! Верую!
А где шесть, там и шерсть!
Верую! Верую!
Оба, поп и Максим, плясали с такой с какой-то злостью, с таким остер-
венением, что не казалось и странным, что они пляшут. Тут или плясать,
или уж рвать на груди рубаху и плакать и скрипеть зубами.
Илюха посмотрел-посмотрел на них и пристроился плясать тоже. Но он
только время от времени тоненько кричал: "Их-ха! Их-ха!" Он не знал
слов.
Рубаха на попе-на спине-взмокла, под рубахой могуче шевелились бугры
мышц: он, видно, не знал раньше усталости вовсе, и болезнь не успела еще
перекусить тугие его жилы. Их, наверно, не так легко перекусить: раньше
он всех барсуков слопает. А надо будет, если ему посоветуют, попросит
принести волка пожирнее - он так просто не уйдет.
- За мной! - опять велел поп.
И трое во главе с яростным, раскаленным попом пошли, приплясывая,
кругом, кругом. Потом поп, как большой тяжелый зверь, опять прыгнул на
середину круга, прогнул половицы... На столе задребезжали тарелки и ста-
каны.
- Эх, верую! Верую!..
Василий Шукшин. Волки!
В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кре-
четов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не
любил тестя;
Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.
- Спишь? - живо заговорил Наум. - Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все
царство небесное проспать. Здравствуйте.
- Я туда не сильно хотел. Не устремляюсь.
- Зря. Вставай-ка... Поедем съездим за дровишками. Я у бригадира вып-
росил две подводы. Конечно, не за "здорово живешь", но черт с ним - дров
надо.
Иван полежал, подумал... И стал одеваться.
- Вот ведь почему молодежь в город уходит? - заговорил он.- Да пото-
му, что там отработал норму - иди гуляй. Отдохнуть человеку дают. Здесь
как проклятый: ни дня, ни ночи. Ни воскресенья.
- Што же, без дров сидеть? - спросила Нюра, жена Ивана.- Ему же коня
достали, и он же еще недовольный.
- Я слыхал: в городе тоже работать надо,- заметил тесть.
- Надо, Я бы счас с удовольствием лучше водопровод пошел рыть, тран-
шеи: выложился раз, зато потом без горя - и вода и отопление.
- С одной стороны, конечно, хорошо - водопровод, с другой - беда: ты
