пути: собачью цепь распутает, пойдет воротца хорошенько прикроет. Это
чтоб покрепче озябнуть.
В предбаннике Алеша разделся донага, мельком оглядел себя - ничего,
крепкий еще мужик. А уж сердце заныло - в баню хочет. Алеша усмехнулся
на свое нетерпение. Еще побыл маленько в предбаннике... Кожа покрылась
пупырышками, как тот самый крепдешин, хэх... Язви тебя в душу, чего
только в жизни не бывает! Вот за что и любил Алеша субботу: в субботу он
так много размышлял, вспоминал, думал, как ни в какой другой день. Так
за какие же такие великие ценности отдавать вам эту субботу? А?
Догоню, догоню, догоню,
Хабибу догоню!..-
пропел Алеша негромко, открыл дверь и ступил в баню.
Эх, жизнь!.. Была в селе общая баня, и Алеша сходил туда разок - для
ощущения. Смех и грех! Там как раз цыгане мылись. Они не мылись, а в ос-
новном пиво пили. Мужики ворчат на них, а они тоже ругаются: "Вы не по-
нимаете, что такое баня!" Они понимают! Хоть, впрочем, в такой-то бане,
как общая-то, только пиво и пить сидеть. Не баня, а недоразумение ка-
кое-то. Хорошо еще не в субботу ходил; в субботу истопил свою и смыл к
чертовой матери все воспоминания об общественной бане.
...И пошла тут жизнь-вполне конкретная, но и вполне тоже необъясни-
мая-до краев дорогая и родная. Пошел Алеша двигать тазы, ведра...- стал
налаживать маленький Ташкент. Всякое вредное напряжение совсем отпустило
Алешу, мелкие мысли покинули голову, вселилась в душу некая цельность,
крупность, ясность - жизнь стала понятной. То есть она была рядом, за
окошечком бани, но Алеша стал недосягаем для нее, для ее суетни и злос-
ти, он стал большой и снисходительный. И любил Алеша - от полноты и по-
коя - попеть пока, пока еще не наладился париться. Наливал в тазик воду,
слушал небесно-чистый звук струи и незаметно для себя пел негромко. Пе-
сен он не знал: помнил только кое-какие деревенские частушки да обрывки
песен, которые пели дети дома. В бане он любил помурлыкать частушки.
Погляжу я по народу -
Нет моего милого,-
спел Алеша, зачерпнул еще воды.
Кучерявый чуб большой,
Как у Ворошилова.
И еще зачерпнул, еще спел:
Истопила мама баню,
Посылает париться.
Мне, мамаша, не до бани -
Миленький венчается.
Навел Алеша воды в тазике... А в другой таз, с кипятком, положил пока
веник - распаривать. Стал мыться... Мылся долго, с остановками. Сидел на
теплом полу, на ветках, плескался и мурлыкал себе:
Я сама иду дорогой,
Моя дума - стороной.
Рано, милый, похвалился,
Что я буду за тобой.
И точно плывет он по речке - плавной и теплой, а плывет как-то стран-
но и хорошо - сидя. И струи теплые прямо где-то у сердца.
Потом Алеша полежал на полке - просто так. И вдруг подумал: а что,
вытянусь вот так вот когда-нибудь... Алеша даже и руки сложил на груди и
полежал так малое время. Напрягся было, чтоб увидеть себя, подобного, в
гробу. И уже что-то такое начало мерещиться - подушка вдавленная, новый
пиджак... Но душа воспротивилась дальше, Алеша встал и, испытывая некое
брезгливое чувство, окатил себя водой, И для бодрости еще спел:
Эх, догоню, догоню, догоню,
Хабибу до-го-ню!
Ну ее к черту! Придет-придет, чей раньше времени тренироваться!
Странно, однако же: на войне Алеша совсем не думал про смерть - не боял-
ся. Нет, конечно, укрывался от нее как мог, но в такие вот подробности
не входил. Ну ее к лешему! Придет - придет, никуда не денешься. Дело не
в этом. Дело в том, что этот праздник на земле - это вообще не праздник,
не надо его и понимать как праздник, не надо его и ждать, а надо спокой-
но все принимать и "не суетиться перед клиентом". Алеша недавно услышал
анекдот о том, как опытная сводня учила в бардаке своих девок: "Главное,
не суетиться перед клиентом". Долго Алеша смеялся и думал: "Верно, суе-
тимся много перед клиентом". Хорошо на земле, правда, но и прыгать коз-
лом - чего же? Между прочим, куда радостнее бывает, когда радость эту не
ждешь, не готовишься к ней. Суббота - это другое дело, субботу он как
раз ждет всю неделю. Но вот бывает; плохо с утра, вот что-то противно, а
выйдешь с коровами за село, выглянет солнышко, загорится какойнибудь
куст тихим огнем сверху... И так вдруг обогреет тебя нежданная радость,
так хорошо сделается, что станешь и стоишь, и не заметишь, что стоишь и
улыбаешься. Последнее время Алеша стал замечать, что он вполне осознанно
лг"бит. Любит степь за селом, зарю, летний день... То есть он вполне по-
нимал, что он - любит. Стал стучаться покой в душе - стал любить. Людей
труднее любить, но вот детей и степь, например, он любил все больше и
больше.
Так думал Алеша, а пока он так думал, руки делали. Он вынул распарен-
ный душистый веник из таза, сполоснул тот таз, навел в нем воды попрох-
ладней... Дальше зачерпнул ковш горячей воды из котла и кинул на каменку
- первый, пробный. Каменка ахнула и пошла шипеть и клубиться. Жар вце-
пился в уши, полез в горло... Алеша присел, переждал первый натиск и по-
том только взобрался на полок. Чтобы доски полка не поджигали бока и
спину, окатил их водой из тазика. И зашуршал веничком по телу. Вся-то
ошибка людей, что они сразу начинают что есть силы охаживать себя вени-
ком. Надо-сперва почесать себя - походить веником вдоль спины, по бокам,
по рукам, по ногам... Чтобы он шепотком, шепотком, шепотком пока. Алеша
искусно это делал: он мелко тряс веник возле тела, и листочки его, точно
маленькие горячие ладошки, касались кожи, раззадоривали, вызывали неис-
товое желание сразу исхлестаться. Но Алеша не допускал этого, нет. Он
ополоснулся, полежал... Кинул на каменку еще полковша, подержал веник
под каменкой, над паром, и поприкладывал его к бокам, под коленки, к по-
яснице... Спустился с полка, приоткрыл дверь и присел на скамеечку поку-
рить. Сейчас даже малые остатки угарного газа, если они есть, уйдут с
первым сырым паром. Каменка обсохнет, камни снова накалятся, и тогда
можно будет париться без опаски и вволю. Так-то, милые люди.
...Пришел Алеша из бани, когда уже темнеть стало. Был он весь новый,
весь парил. Скинул калоши у порога и по свежим половичкам прошел в гор-
ницу. И прилег на кровать. Он не слышал своего тела, мир вокруг покачи-
вался согласно сердцу.
В горнице сидел старший сын Борис, читал книгу.
- С легким паром! - сказал Борис.
- Ничего,- ответил Алеша, глядя перед собой.- Иди в баню-то.
- Сейчас пойду.
Борис, сын, с некоторых пор стал не то что стыдиться, а как-то нелов-
ко ему было, что ли,- стал как-то переживать, что отец его скотник и
пастух. Алеша заметил это и молчал. По первости его глубоко обидело та-
кое, но потом он раздумался и не показал даже вида, что заметил перемену
в сыне. От молодости это, от больших устремлений. Пусть. Зато парень вы-
махал рослый, красивый, может, бог даст, и умишком возьмет. Хорошо бы.
Вишь, стыдится, что отец пастух... Эх, милый! Ну, давай, давай целься
повыше, глядишь, куда-нибудь и попадешь. Учится хорошо. Мать говорила,
что уж и девчонку какую-то провожает... Все нормально. Удивительно вооб-
ще-то, но все нормально.
- Иди в баню-то,- сказал Алеша.
- Жарко там?
- Да теперь уж какой жар!.. Хорошо. Ну, жарко покажется, открой отду-
шину.
Так и не приучил Алеша сыновей париться: не хотят. В материну породу,
в Коростылевых. Он пошел собираться в баню, а Алеша продолжал лежать.
Вошла жена, склонилась опять над ящиком - достать белье сыну.
- Помнишь,- сказал Алеша,- Маня у нас, когда маленькая была, стишок
сочинила:
Белая березка
Стоит под дождем,
Зеленый лопух ее накроет,
Будет там березке тепло и хорошо.
Жена откачнулась от ящика, посмотрела на Алешу... Какое-то малое вре-
мя вдумывалась в его слова, ничего не поняла, ничего не сказала, усуну-
лась опять в сундук, откуда тянуло нафталином. Достала белье, пошла в
прихожую комнату. На пороге остановилась, повернулась к мужу.
- Ну и что? - спросила она.
- Что?
- Стишок-то сочинила... К чему ты?
- Да смешной, мол, стишок-то.
Жена хотела было уйти, потому что не считала нужным тратить теперь
время на пустые слова, но вспомнила что-то и опять оглянулась.
- Боровишку-то загнать надо да дать ему - я намешала там. Я пойду ре-
бятишек в баню собирать. Отдохни да сходи приберись.
- Ладно,
Баня кончилась. Суббота еще не кончилась, но баня уже кончилась.
