ки-горе луковое".
Парень вышел на край просеки, остановился. Глянул по сторонам. Посто-
ял немного и скоро-скоро побежал через просеку. И тут навстречу ему под-
нялся Никитич.
- Стой! Руки вверьх! - громко скомандовал он, чтоб совсем ошарашить
парня.
Тот вскинул голову, и в глазах его отразился ужас. Он дернулся было
руками вверх, но узнал Никитича. - Говоришь: не боюсь никого, - сказал
Никитич, - а в штаны сразу наклал.
Парень скоро оправился от страха, улыбнулся обаятельной своей улыбкой
немножко насильственно.
- Ну, отец... ты даешь. Как в кино... твою в душу мать. Так можно
разрыв сердца получить.
- Теперь, значит, так,- деловым тоном распорядился Никитич, - ружье
не сымай, а достань сзади руками, переломи и выкинь из казенника патро-
ны. И из кармана все выбрось. У меня их шешнадцать штук оставалось. Все
брось на снег, а сам отойди в сторону. Если задумаешь шутки шутить,
стреляю, Сурьезно говорю.
- Дошло, батя. Шутить мне сейчас что-то не хочется.
- Бесстыдник, ворюга.
- Сам же говорил: погано в лесу без ружья.
- А мне тут чо без его делать?
- Ты дома.
- Ну, давай, давай. Дома, Што у меня дома-то - завод, што ли?
Парень выгреб из карманов патроны - четырнадцать: Никитич считал. По-
том заломил руки за спину; прикусив нижнюю губу, внимательно глядел на
старика. Тот тоже не сводил с него глаз: ружье со взведенными курками
держал в руках, стволами на уровне груди парня.
- Чего мешкаешь?
- Не могу вытащить...
- Ногтями зацепи... Или постучи кулаком по прикладу.
Выпал сперва один патрон, потом второй.
- Вот. Теперь отойди вон туда.
Парень повиновался.
Никитич собрал патроны, поклал в карманы полушубка.
- Кидай мне ружье, а сам не двигайся.
Парень снял ружье, бросил старику.
- Теперь садись, где стоишь, покурим. Кисет мне тоже кинь. И кисет
спер...
- Курить-то охота мне,
- Ты вот все - мне да мне. А про меня, черт полосатый, не подумал! А
чего мне-то курить?
Парень закурил.
- Можно я себе малость отсыплю?
- Отсыпь. Спички-то есть?
- Есть.
Парень отсыпал себе листовухи, бросил кисет старику. Тот закурил то-
же. Сидели шагах в пяти друг от друга.
- Ушли эти?.. Ночные-то.
- Спят. Они спать здоровы. Не охотничают, а дурочку валяют. Погулять
охота, а в районе у себя не шибко разгуляешься - на виду. Вот они и идут
с глаз долой.
- А кто они?
- Начальство... Заряды зря переводют,
- М-да...
- Ты чо же думал: не догоню я тебя?
- Ничего я не думал. А одного-то ты знаешь. Кто это? По фамилии назы-
вал... Протокин, что ли.
- В собесе работает. Пенсию старухе хлопотал, видел его там...
Парень пытливо посмотрел на старика:
- Это там, где путевки на курорт выписывают?
- Ага.
- Темнишь, старичок. Неужели посадить хочешь? Из-за ружья...
- На кой ты мне хрен нужен - сажать? - искренне сказал Никитич.
- Продай ружье? У меня деньги есть.
- Нет,- твердо сказал Никитич.- Спросил бы с вечера - подобру, может,
продал бы. А раз ты так по-свински сделал, не продам.
- Не мог же я ждать, когда они проснутся.
- На улицу бы меня ночью вызвал: так и так, мол, отец: мне шибко нео-
хота с этими людьми разговаривать. Продай, мол, ружье - я уйду. А ты...
украл. За воровство у нас руки отрубают.
Парень положил локти на колени, склонился головой на руки. Сказал
глуховато:
- Спасибо, что не выдал вчера.
- Не дойдешь ты до своей воли все одно.
Парень вскинул голову:
- Почему?
- Через всю Сибирь идти - шутка в деле!
- Мне только до железной дороги, а там поезд. Документы есть. А вот
здесь без ружья... здесь худо. Продай, а?
- Нет, даже не упрашивай.
- Я бы теперь новую жизнь начал... Выручил бы ты меня, отец...
- А документы-то где взял? Ухлопал, поди, кого-нибудь?
- Документы тоже люди делают.
- Фальшивые. Думаешь, не поймают с фальшивыми?
- Ты обо мне... прямо как родная мать заботишься. Заладил, как попу-
гай: поймают, поймают. А я тебе говорю: не поймают.
- А шампанскую-то на какие шиши будешь распивать?.. Если честно-то
робить пойдешь.
- Сдуру я вчера натрепался, не обращай внимания. Захмелел.
- Эх, вы...- Старик сплюнул желтую едкую слюну на снег.- Жить бы да
жить вам, молодым... А вас... как этих... как угорелых по свету носит,
места себе не можете найти. Голод тебя великий воровать толкнул? С жиру
беситесь, окаянные. Петух жареный в зад не клевал...
- Как сказать, отец...
- Кто же тебе виноватый?
- Хватит об этом,- попросил парень.- Слушай...- Он встревоженно пос-
мотрел на старика. - Они ж сейчас проснутся, а ружья - нет. И нас с то-
бой нет... Искать кинутся.
- Они до солнышка не проснутся.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Они сами вчера с похмелья были. В избушке теплынь: разморит -
до обеда проспят. Им торопиться некуда.
- М-да...-грустно сказал парень,-Дела-делишки.
Повалил вдруг снег большими густыми хлопьями - теплый, тяжелый.
- На руку тебе.- Никитич посмотрел вверх.
- Что? - Парень тоже посмотрел вверх.
- Снег-то... Заметет все следы.
Парень подставил снегу ладонь, долго держал. Снежинки таяли на ладо-
ни.
- Весна скоро...- вздохнул он.
Никитич посмотрел на него, точно хотел напоследок покрепче запомнить
такого редкостного здесь человека.
Представил, как идет он один, ночью... без ружья.
- Как ночуешь-то?
- У огня покемарю... Какой сон.
- Хоть бы уж летом бегали-то. Все легше,
- Там заявок не принимают - когда бежать легче. Со жратвой плохо. По-
ка дойдешь от деревни до деревни, кишки к спине прирастают. Ну ладно.
Спасибо за хлеб-соль. - Парень поднялся. - Иди, а то проснутся эти
твои... Старик медлил.
- Знаешь... есть один выход из положения,- медленно заговорил он.-
Дам тебе ружье. Ты завтра часам к двум, к трем ночи дойдешь до деревни,
где я живу...
- Ну?
- Не понужай. Дойдешь. Постучишь в какую-нибудь крайную избу: мол,
ружье нашел... или... нет, как бы придумать?.. Чтоб ты ружье-то оставил.
А там от нашей деревни прямая дорога на станцию - двадцать верст. Там уж
не страшно. Машины ездют. К свету будешь на станции.Только там заимка
одна попадется, от нее, от заимки-то, ишо одна дорога влево пойдет, ты
не ходи по ей - это в район. Прямо иди.
- Отец...
- Погоди! Как с ружьем-то быть? Скажешь: нашел - перепужаются, искать
пойдут. А совсем ружье отдавать жалко. Мне за него, хоть оно старенькое,
три вот таких не надо,- Никитич показал на новую переломку.
Парень благодарно смотрел на старика и еще старался, наверно, чтобы
благодарности в глазах было больше.
- Спасибо, отец,
- Чего спасибо? Как я ружье-то получу?
Парень встал, подошел к старику, присел рядом.
- Сейчас придумаем... Я его спрячу где-нибудь, а ты возьмешь потом.
- Где спрячешь?
- В стогу каком-нибудь, недалеко от деревни,
Никитич задумался.
- Чего ты там разглядишь ночью?.. Вот ишо: постучишь в крайную избу,
спросишь, где Мазаев Ефим живет. Тебе покажут. Это кум мой, К Ефиму при-
дешь и скажешь: стретил, мол, Никитича в тайге, он повел иологов в Змеи-
ную согру. Патроны, мол, у него кончились, а чтоб с ружьем зря не тас-
каться, он упросил меня занести его тебе. И чтоб ждали меня к послезавт-
рему! А што я повел иологов, пусть он никому не говорит. Заработает,
мол, придет - выпьете вместе, а то старуха все деньги отберет сразу. За-
помнил? Щас мне давай на литровку - а то от Ефима потом не отвяжешься -
и с богом. Патронов даю тебе... шесть штук. И два картечных - на всякий
случай. Не истратишь - возле деревни закинь в снег подальше, Ефиму не
отдавай - он хитрый, зачует неладное. Все запомнил?
- Запомнил. Век тебя не забуду, отец.
- Ладно... На деревню держись так: солнышко выйдет-ты его все одно
увидишь - пусть оно сперва будет от тебя слева. Солнышко выше, а ты его
все слева держи. А к закату поворачивай, чтоб оно у тебя за спиной очу-
тилось, чуток с правого уха. А там - прямо. Ну, закурим на дорожку...
Закурили.
- Сразу как-то не о чем стало говорить. Посидели немного, поднялись.
- До свиданья, отец, спасибо.
- Давай.
И уж пошли было в разные стороны, но Никитич остановился, крикнул
парню:
- Слышь!.. А вить ты, парень, чуток не вляпался: Протокин-то этот -
начальник милиции. Хорошо, не разбудил вчерась... А то бы не отвертеться
тебе от него - дошлый, черт.
Парень ничего не говорил, смотрел на старика.
- Он бы щас: откуда? куда? Никакие бы документы не помогли.
Парень промолчал.
- Ну шагай.- Никитич подкинул на плече чужое ружье и пошел через про-
секу назад, к избушке. Он уже почти прошел ее всю, просеку... И услышал:
как будто над самым ухом оглушительно треснул сук. И в то же мгновение
сзади, в спину и в затылок, как в несколько кулаков, сильно толканули
вперед. Он упал лицом в снег. И ничего больше не слышал и не чувствовал.
Не слышал, как закидали снегом и сказали: "Так лучше, отец. Надежнее".
...Когда солнышко вышло, парень был уже далеко от просеки. Он не ви-
дел солнца, шел, не оглядываясь, спиной к нему. Он смотрел вперед.
Тихо шуршал в воздухе сырой снег.
Тайга просыпалась.
Весенний густой запах леса чуть дурманил и кружил голову.
Василий Шукшин. Осенью
Паромщик Филипп Тюрин дослушал последние известия по радио, поторчал
еще за столом, помолчал строго...
- Никак не могут уняться! - сказал он сердито.
- Кого ты опять? - спросила жена Филиппа, высокая старуха с мужскими
руками и с мужским басовитым голосом.
- Бомбят! - Филипп кивнул на репродуктор.
- Кого бомбят?
- Вьетнамцев-то.
Старуха не одобряла в муже его увлечение политикой, больше того, это
дурацкое увлечение раздражало ее. Бывало, что они всерьез ругались из-за
политики, но сейчас старухе не хотелось ругаться - некогда, она собира-
лась на базар. Филипп, строгий, сосредоточенный, оделся потеплее и пошел
к парому. Паромщиком он давно, с войны. Его ранило в голову, в наклон
работать - плотничать - он больше не мог, он пошел паромщиком.
Был конец сентября, дуло после дождей, наносило мразь и холод. Под
ногами чавкало. Из репродуктора у сельмага звучала физзарядка, ветер
трепал обрывки музыки и бодрого московского голоса. Свинячий визг по се-
лу и крик петухов был устойчивей, пронзительней.
Встречные односельчане здоровались с Филиппом кивком головы и поспе-
шали дальше - к сельмагу за хлебом или к автобусу, тоже на базар торопи-
лись.
Филипп привык утрами проделывать этот путь - от дома до парома, со-
вершал его бездумно. То есть он думал о чем-нибудь, но никак не о пароме
или о том, например, кого он будет переправлять целый день. Тут все по-
нятно. Он сейчас думал, как унять этих американцев с войной. Он удивлял-
ся, но никого не спрашивал: почему их не двинут нашими ракетами? Можно
же за пару дней все решить. Филипп смолоду был очень активен. Активно
включился в новую жизнь, активничал с колхозами... Не раскулачивал,
правда, но спорил и кричал много - убеждал недоверчивых, волновался.
Партийцем он тоже не был, как-то об этом ни разу не зашел разговор с от-
ветственными товарищами, но зато ответственные никогда без Филиппа не
обходились: он им от души помогал. Он втайне гордился, что без него ни-
как не могут обойтись. Нравилось накануне выборов, например, обсуждать в
сельсовете с приезжими товарищами, как лучше провести выборы: кому дос-
тавить урну домой, а кто и сам придет, только надо сбегать утром напом-
нить... А были и такие, что начинали артачиться: "Они мне коня много да-
вали - я просил за дровами?.." Филипп прямо в изумление приходил от та-
ких слов. "Да ты что, Егор,- говорил он мужику,- да рази можно сравни-
вать?! Вот дак раз! Тут политическое дело, а ты с каким-то конем: спутал
телятину с..." И носился по селу, доказывал. И ему тоже доказывали, с
