В свете сказанного становится понятным, сколь важную роль в жизни ев-
рейского народа играет его прошлое. Более того, во многих случаях минув-
шее ощущается не менее живо, чем сегодняшний день. Не теряет страстность
отношение к давним событиям и лицам исторической драмы. О живом отноше-
нии к прошлому свидетельствуют глаголы настоящего времени при ссылках на
авторитеты - "Абайе говорит", "Рава утверждает", "Рамбам пишет". Голоса
древних мудрецов звучат не менее громко, чем речи выдающихся современни-
ков, и их влияние не уступает последним. Создается впечатление, что вся
история еврейского народа, с его мудрецами и мученикам, царями и проро-
ками, развертывается одновременно. Эта история действительно подобна де-
реву, чьи корни и листья связаны одним стволом, одной общей судьбой. По-
этому мы обращаем взгляд к минувшему не только для того, чтобы извлечь
из него урок, отыскать параллели настоящему. Сквозь призму прошлого мы
всматриваемся в себя, видим, как прошлое продолжает создавать наш сегод-
няшний день. Структура, сложившаяся в давно минувшие времена, стала фор-
мообразующей основой, и жизнь теперь строится в соответствии с ней. Важ-
ное событие прошлого оказывается, таким образом, конституирующим, и в
этом качестве сохраняет силу даже пережив воспоминания о себе. Оно ста-
новится исторической матрицей, продолжая чеканить настоящее по своему
образу и подобию.
Зачастую, погружаясь с помощью современных средств массовой информа-
ции в огнедышащее горнило войн и революций, мы уверены, что стали свиде-
телями великих исторических сдвигов. И как же часто спустя совсем немно-
го времени мы убеждаемся, что подлинное значение этих событий никак не
соответствовало их масштабам, а влияние на будущее оказалось ничтожным.
Следы грандиозных общественных переворотов быстро изглаживаются и из па-
мяти, и из жизни, подобно легкой царапине на коре могучего дерева. Когда
мудрецы Израиля ввели празднование Хануки, праздник был установлен не в
сам год победы, а лишь на следующий. Причину этого объяснил рабби Ицхак
Меир из Гур. По его словам, мудрецы выжидали, чтобы проверить: действи-
тельно ли свершилось событие, наложившее отпечаток на будущее? И лишь
когда через год в те же дни праздничное чувство возникло вновь, сомнения
были отброшены.
В Танахе мы найдем свидетельства того, как складывалась еврейская
концепция времени. Весьма знаменательно, что повествование в нем сосре-
доточено на выдающихся личностях, тогда как остальным событиям почти не
уделяется места. В центре внимания неизменно стоят архитепические обра-
зы. Адам, первый человек, его жена Хава, их потомки - вот те, чьи пос-
тупки предопределили облик человеческого рода. В одном ряду с ними стоят
праотцы, чья судьба послужила прообразом еврейской истории, а личности
кардинальным образом повлияли на характер народа. Смысл афоризма "деяния
отцов - знамение сыновьям" заключается в метафизической повторяемости
событий. Жизнь, прожитая предками, служит потомкам не только положи-
тельным или отрицательным примером. Она намечает контуры будущего, пре-
допределяет судьбу последующих поколений. Уже говорилось, что историчес-
кий облик народа Израиля сложился "по образу и подобию" праотцев. Значи-
тельная часть комментариев Рамбана к Торе посвящена иллюстрации и разви-
тию этого положения. Нахманид показывает, каким образом события частной
жизни Авраама, Ицхака и Яакова становились прообразом, формой, в которую
отливалась жизнь их потомков. Аналогичным образом исход из Египта не ос-
тался сагой о великом и невозвратно ушедшем прошлом, а приобрел типоло-
гические черты, проступающие в судьбе каждого нового поколения. Ту же
роль играли в веках и продолжают играть в современности образы Давида,
основателя израильского царства, и строителя Храма Шломо. Даже детали их
повседневной жизни обрели важное культурообразующее значение.
И вместе с тем события грандиозного масштаба, представлявшиеся в свое
время чрезвычайно важными и, казалось бы, заслуживавшие почетного места
в исторической летописи, сплошь и рядом удостаиваются в Танахе лишь бег-
лого упоминания. Таковы сражения и победы, завоевания и падения царств,
о которых иногда сообщается мимоходом. Дело в том, что подобные "великие
деяния", в сущности, ничего не давали грядущему, из них невозможно было
извлечь драгоценные зерна, способные принести плоды поколениям потомков.
Понятно, что, хотя события такого рода не проходят бесследно, их отпеча-
ток на теле времени подобен шраму на древесной коре. Но ведь рана, как
бы ни была она глубока, ничего не прибавляет растению. Именно потому за-
воевания и победы не произвели впечатления достаточно сильного, чтобы
врезать их в скрижали.
Концепция "живого" времени объясняет также и то, каким образом не
только прошлое влияет на настоящее и будущее, но и те, в свою очередь, в
некоторой мере способны влиять на него. Великое событие современности
способно не только скорректировать интерпретацию прошлого, но и действи-
тельно в состоянии отчасти его изменить. Продолжая нашу "растительную"
аналогию, вспомним, что старые части биологической системы столь же дос-
тупны изменениям, как и молодые, с той лишь разницей, что требуют гораз-
до больших усилий. Чем значительнее прикладываемое усилие, тем глубже
проникают изменения, охватывая уже не только сферу развития и роста, но
и омертвелые, отжившие пласты. Но ведь и в основе человеческого раская-
ния лежит трансформация совершенных в прошлом поступков! Их исправление
происходит, фигурально выражаясь, "задним числом". Конечно, человек рас-
каивается дабы изменить свое поведение в будущем. Рамбам (Яд Хазака) пи-
шет: "Будет свидетельствовать о нем Тот, Кому ведомо сокрытое, что он не
станет более грешить". Однако наряду с этим существует и ретроактивный
аспект раскаяния. Тот, кто раскаивается из страха перед наказанием,
удостаивается прощения грехов. Отныне они засчитываются ему как ошибки.
А для того, кто раскаивается из любви - его грехи превращаются в заслу-
ги. Таким образом, изменение в настоящем влечет трансформацию прошлого.
Однако добиться этого нелегко. Мудрецы всех поколений не скупились на
объяснения того, сколь великое усилие требуется для достижения полного
"раскаяния из любви". Об этом, в частности, говорят Маймонид в цитиро-
ванном выше сочинении и рабби Шнеур Залман из Ляд в своей знаменитой
"Тании". Однако как ни труден путь возвращения к праведности, он был бы
вовсе немыслим, если бы минувшее уходило безвозвратно. Дереву тоже не-
легко изогнуть давно огрубевший ствол. Этого не достичь легким прикосно-
вением, каким сгибают молодой побег. Но зато свежий росток не только без
труда изменит свою форму, но даже трансформирует функции отдельных час-
тей, казалось бы, уже принявших окончательный вид. В силу своей инерт-
ности прошлое трансформируется тем медленнее, чем дальше оно ушло. Для
того, чтобы изменения проникли в глубину, должно пройти немало времени.
Подобный взгляд на мир порождает иное восприятия времени. Время пе-
рестает казаться слепой стихией, устремляющейся неведомо куда, неведомо
какими путями. Оно обретает черты живого существа, становится органичес-
кой частью действительности и потому вызывает другое отношение к себе.
Занимаясь физическими измерениями, мы приравниваем временные отрезки
друг к другу, наделяя их абсолютным тождеством. Аналогично мы поступаем
и с другими, невременными параметрами. Но мы никогда не воспринимаем
невременные единицы измерения совершенно абстрактно. Они всегда находят-
ся в том или ином физическом контексте, который придает им смысл. Так же
следует относиться к отрезкам времени. Хотя длительность их может быть
абсолютно равной, из этого еще не следует, что и в остальном они тож-
дественны. Сущность времени может быть различной. Единица измерения в
пространстве имеет реальное наполнение - оно зависит от того, к чему она
приложена. То же самое касается и времени. Минута - не только отрезок
безвозвратно истекшей длительности, но и неповторимое мгновение, которое
невозможно пережить вторично. Вопреки своей цикличности, время уходит
навсегда. Соединяясь, цикличный и поступательный характер времени прида-
ют неповторимое звучание каждой из временных "нот"-мгновений равной дли-
тельности. Величайшее отвращение, испытываемое еврейской традицией к
"убийству" времени, проистекает не только из сознания невозвратимости
упущенного, ни и из ощущения уникальности, незаменимости каждого мига.
...Время обтекает и наполняет нас и само наполняется нами. Струясь
длинным извилистым руслом истории, оно неизменно остается живым. Время
вечно возвращается к истокам, но при этом неуклонно движется вперед.
Рав Адин Штейнзальц
ГРЕХ
Ивритское слово хэт - "грех" - лишь один из многочисленных синонимов,
передающих разные оттенки этого понятия в библейской и послебиблейской
литературе. Ведь еврейская письменность, начиная с книг Танаха (особенно
пророческих) и кончая позднейшими моральными проповедями-истолкованиями,
драшами, полна упреков и обличений всевозможных грехов. Вместе с тем са-
мо понятие "грех" до сих пор не получило исчерпывающего разъяснения.
Несмотря на многочисленные определения, данные ему в различных сферах, и
вопреки суровым инвективам, направленным против грешников и греха, исс-
ледованию этого понятия не придавалось особой ценности. Более того,
рассмотрение проблемы греха (а в значительной мере и проблемы зла), рас-
ценивалось как нечто заведомо бессмысленное. Дело в том, что в грехе ви-
дели "тень" заповеди, ее негативное отображение, не признавая за ним ав-
тономного бытия и самостоятельной сущности. В этой связи для иудаизма
весьма характерно разделение сферы религиозного деяния, как и всей сово-
купности заповедей, на две категории: императивных и запретительных. И в
галахическом, и в теологическом смысле грех сводится исключительно к на-
рушению или отрицанию заповеди. Ведь и тогда, когда речь идет не о зап-
ретах, а о заповедях, побуждающих к действию, грех также выражается в
отказе следовать высшему императиву, т.е. в отрицании закона.
Понятно, что теологические концепции греха в иудаизме не могли быть
сформулированы особо. О том, как понимали грех, можно судить лишь по на-
мекам, разбросанным в море еврейской литературы. Вопрос о грехе обычно
вставал в связи с обсуждением той или иной концепции заповедей. Из опре-
деления заповедей делались выводы и в отношении греха. Но дело в том,
что разнообразные воззрения на сущность заповедей также очень редко об-
лекались в формы самостоятельных концепций. Даже у мыслителей с система-
тическим складом ума они, как правило, перемешаны. И потому любая уни-
версальная концепция греха, которую мы попытаемся выявить, будет вклю-
чать несколько разных понятий, уживающихся в общих рамках.
Одна из существующих концепций заповедей видит сущность б-жественных
повелений в самом понятии "заповедь" - приказ, распоряжение. Исполнение
заповеди - прежде всего акт послушания. Приближение к Б-гу достигается
ценой принятия Его ига, т.е. соблюдения высшей "дисциплины". В свете по-
добного понимания заповедей грех выглядит проявлением "бунта", злонаме-
ренным или невольным нарушением этой высшей дисциплины. Грешник . это
тот, кто не подчиняется. Действуя из внутренних или внешних побуждений,
он сбрасывает иго Царства небесного и воцаряет над собой иную власть .
человеческую ли, или собственных страстей.
Такая концепция придает примерно равное значение всем заповедям, ибо
соблюдение любой из них прежде всего означает готовность к послушанию,
принятие ига. А потому и различные грехи, по сути, сводятся к одно-
му-единственному греху непослушания.
Другой взгляд на заповеди видит в их исполнении "правильный путь",
