Я сам, напротив, как можно теснее сошелся с представителями
промышленности, чтобы обсудить с ними самые неотложные пробле-
мы снабжения и переход к послевоенной экономике.
План Моргентау давал Гитлеру и партии желанную возмож-
ность продемонстрировать населению, что в случае поражения
окончательно и бесповоротно будет решена его собственная судь-
ба. Широкие круги действительно поверили этой угрозе. У нас
же, напротив, давно уже были иные представления о дальнейшем
развитии. Потому что цели, аналогичные тем, что преследовал
план Моргентау, только в более резкой и решительной форме,
ставили Гитлер и близкие ему политики, когда речь шла об окку-
пированных областях. Опыт, однако, показал, что в Чехословакии
и Польше, в Норвегии и Франции промышленность продолжала раз-
виваться и вопреки намерениям Германии, потому что в конце
концов заинтересованность в ее активизации для своих нужд была
сильнее, чем бредовые идеи оголтелых идеологов. Но если начи-
нать оживлять промышленность, становится необходимым поддержи-
вать основные условия функционирования экономики, кормить лю-
дей, одевать их, платить зарплату.
Во всяком случае, таким путем шло развитие на оккупиро-
ванных территориях. Единственным необходимым условием было, по
нашему мнению, сохранить в относительной целости и невредимос-
ти производственный механизм. Моя деятельность в конце войны,
особенно после того, как я отказался от плана покушения, была
направлена исключительно на то, чтобы, отказавшись от идеоло-
гических и националистических предубеждений, вопреки всем
трудностям, спасти основы промышленности. Нельзя сказать, что
я не встречал на этом пути сопротивления, и это заводило меня
все дальше по пути лжи, обмана и шизофрении, на который я сту-
пил. В январе 1945 г. Гитлер протянул мне на оперативном сове-
щании обзор зарубежной печати: "Я же приказал уничтожить во
Франции все! Как же получается, что французская промышленность
уже через несколько месяцев приближается к довоенному уровню
производства?" Он возмущенно посмотрел на меня. "Может быть,
это пропаганда", - спокойно ответил я. Гитлер с пониманием от-
носился к лживым пропагандистским сообщениям и вопрос был зак-
рыт.
В феврале 1945 г. я еще раз слетал в венгерский нефтяной
район, пока еще находившийся в наших руках силезский угольный
бассейн, в Чехословакию и в Данциг. Мне повсюду удалось убе-
дить местных сотрудников министерства поддержать наш курс и
найти понимание у генералов. При этом в Венгрии на Балатоне я
стал свидетелем сосредоточения и развертывания нескольких ди-
визий СС, силами которых Гитлер собирался начать широкомасш-
табное наступление. План этой операции держался в строжайшем
секрете. Тем большим гротеском выглядело то, что знаки отличия
на формах солдат и офицеров этих соединений выдавали их при-
надлежность к военной элите. Однако еще большим гротеском, чем
это открытое развертывание перед внезапным наступлением, была
идея Гитлера, что он силами нескольких танковых дивизий сможет
свергнуть только что установленную Советскую власть на Балка-
нах. По его мнению, народам юго-восточной Европы уже через
несколько месяцев надоест советское господство. Всего несколь-
ко успехов в начале операции, говорил он в атмосфере отчаяния,
характерной для этих недель, все перевернут. Обязательно нач-
нется народное восстание против Советского Союза, и население
станет поддерживать нас против общего врага, пока не будет
достигнута победа. Это было что-то фантастическое.
Прибыв затем в Данциг, я оказался в ставке Гиммлера,
главнокомандующего группой армий Висла. Он устроил ее в обору-
дованном со всеми удобствами спецпоезде. Я случайно стал сви-
детелем того, как он, разговаривая по телефону с генералом
Вайсом, давал стереотипный ответ на все его доводы о необходи-
мости оставить позицию, на которой сражение уже было проигра-
но: "Я дал Вам приказ. Вы отвечаете за это головой. Я привлеку
Вас к персональной ответственности, есл позиция будет потеря-
на".
Но когда я на следующий день посетил генерала Вайса в
Прейсиги-Штаргарде, оказалось, что позиция была ночью сдана.
На Вайса угрозы Гиммлера явно не произвели никакого впечатле-
ния: "Я не буду бросать свои войска на реализацию неосуществи-
мых требований, приносящих большие потери. Я делаю только то,
что возможно". Угрозы Гитлера и Гиммлера начали терять свое
действие. Во время этой поездки я также велел министерсткому
фотографу сделать фотографии бесконечного потока беженцев, в
немой панике двигавшихся на запад. Гитлер вновь отказался пос-
мотреть снимки. Не раздраженно, скорее - в отчаянии - он сдви-
нул их, лежащих на большом столе для карт, в сторону.
Во время моей поездки в Верхнюю Силезию я познакомился с
генерал-полковником Хайнричи, оказавшимся разумным человеком.
Мне суждено было еще раз встретить его и сотрудничать с ним на
доверительной основе в последние недели войны. Тогда, в сере-
дине февраля, мы решили, что путевое хозяйство, которое вскоре
должно было понадобиться для переброски угля на юго-восток, не
должно быть разрушено. Мы вместе посетили шахту под Рыбником.
Советские войска, несмотря на непосредственную длизость фрон-
та, не мешали работе предприятия. Казалось, противник тоже
уважает нашу политику непричинения разрушений. Польские рабо-
чие приспособились к изменившемуся положению, они не снижали
производительность труда, в известном смысле в благодарность
за наше обязательство сохранить им их завод, если они не при-
бегнут к саботажу.
В начале марта я выехал в Рурскую область для обсуждения
мер, которые необходимо было принять, поскольку близился ко-
нец, а затем все нужно было начинать сначала. Промышленников
беспокоили прежде всего транспортные коммуникации: если шахты
и сталелитейные заводы уцелеют, но все мосты будут разрушены,
то цикл уголь-сталь-прокат будет нарушен. В этой связи я в тот
же день поехал к фельдмаршалу Моделю. 2 < > Он раздраженно
рассказал мне, что Гитлер только что приказал ему, силами
конкретно названных дивизий атаковать противника на его фланге
под Ремагеном и отбить у него мост. В бессильном отчаянии он
сказал: "Эти дивизии из-за потерь в технике утратили всякую
боеспособность, их степень боеспособности ниже, чем у роты!
Они там в ставке опять ни о чем не имеют представления!.. А
ответственность за неудачу, конечно, потом возложат на меня!"
Недовольство приказами Гитлера сделало Моделя готовым выслу-
шать мои предложения. Он заверил меня, что во время боев в
Рурской области будет избегать наносить разрушения жизненно
важным мостам и особенно сооружениям Имперской железной доро-
ги.
Чтобы в будущем ограничить роковые разрушения мостов, я
договорился с генерла-полковником Гудерианом 3 < >, что он из-
даст принципиальное распоряжение о "Мероприятиях по разрушени-
ям в собственной стране", которое должно было запретить унич-
тожение всех объектов, без которых невозможно снабжение немец-
кого населения. Абсолютно необходимые разрушения следовало
свести к минимуму, при этом масштабы взрывных работ по возмож-
ности должны сводиться к минимуму. Гудериан уже хотел под свою
ответственность издать такое распоряжение для восточного теат-
ра военных действий; когда он попытался получить подпись гене-
рал-полковника Йодля, которому подчинялся западный театр воен-
ных действий, тот направил его к Кейтелю. Однако Кейтель заб-
рал у него проект и заявил, что обсудит его с Гитлером. Ре-
зультат можно было предвидеть: на следующем оперативном сове-
щании Гитлер подтвердил уже существующие, строгие меры по
уничтожению объектов и одновременно выразил свое возмущение
предложением Гудериана.
В середине марта я в памятной записке вновь открыто выс-
казал свое мнение о необходимых на данной стадии мерах. Эта
бумага, как я понимал, нарушала все введенные им в последние
месяцы табу. Тем не менее, за несколько дней до этого я созвал
в Бернау моих сотрудников из промышленности и объявил им, что
готов пожертвовать собой и своей головой для того, чтобы в
случае дальнейшего ухудшения положения на фронтах ни в коем
случае не допустить разрушения заводов. Одновременно я цирку-
лярным письмом еще раз обязал своих сотрудников в принципе не
допускать уничтожения объектов. 4 < >
Чтобы побудить Гитлера вообще прочитать памятную записку,
первые страницы как обычно начинались с отчета о добыче угля.
Однако уже на второй странице военное производство стало пос-
ледним в списке после отраслей, удовлетворяющих гражданские
потребности: производство продуктов питания, снабжение населе-
ния, газ, электричество 5 < >. Непосредственно за этим в за-
писке говорилось, что "со всей уверенностью можно ожидать
окончательный крах немецкой экономики" через два - четыре ме-
сяца, после этого "войну будет уже невозможно продолжать и во-
енными средствами". Обращаясь лично к Гитлеру, я далее писал:
"Никто не имеет права на позицию, согласно которой судьба не-
мецкого народа зависела бы от его собственной судьбы". Благо-
роднейшей обязанностью руководства в эти последние недели вой-
ны должна стать помощь народу там, где это только возможно". Я
заключал записку словами: "У нас нет права производить разру-
шения, могущие затронуть основы жизни народа". До сих пор я
противодействовал разрушительным планам Гитлера при помощи не-
искреннего оптимизма в духе официальной линии, говоря, что
нельзя разрушать заводы, чтобы иметь возможность быстро восс-
тановить производство после того, как будет отбит неприятель.
Против такого аргумента Гитлер едва мог находить возражения.
Теперь же, напроттив, я впервые объявил, что нужно сохранить
основы народного хозяйства, даже "если вернуть его не предс-
тавляется возможным... Никак не может быть смыслом военных
действий на своей территории разрушение стольких мостов, что
при ограниченных средствах послевоенного периода понадобились
бы годы для восстановления этой транспортной сети... Ее разру-
шение означает лишение немецкого народа всех условий дальней-
шего существования". 6 < >
На этот раз я опасался передать Гитлеру записку без пред-
варительной подготовки. Он был непредсказуем и вполне можно
было ожидать какого-нибудь срыва. Поэтому я дал разработку,
содержащую 24 страницы, полковнику фон Белову, моему офицеру
связи в ставке фюрера, поручив ему доложить в подходящий мо-
мент. Затем я обратился к Юлиусу Шаубу, личному адъютанту Гит-
лера, с просьбой испросить для меня у Гитлера по случаю моего
предстоящего 40-летия его фотографию с дарственной надписью. Я
был единственным из близких сотрудников Гитлера, за 12 лет ни
разу не просившим об этом. Теперь, когда близилось к концу его
господство и наше личное знакомство, я хотел дать ему понять,
что, хотя я и оказываю ему сопротивление и в докладной записке
совершенно открыто констатирую его крах, я тем не менее
по-прежнему являюсь его поклонником и хотел бы получить в наг-
раду его фото с посвящением. Тем не менее я чувствовал себя
неуверенно и принял меры, чтобы непосредственно после вручения
записки стать недосягаемым для него. Той же самой ночью я на-
меревался вылететь в Кенигсберг, которому угрожала Советская
Армия. Поводом служило обычное совещание с моими сотрудниками
о предотвращении ненужных разрушений. Одновременно мне хоте-
лось проститься с ним.
Так я направился вечером 18 марта на оперативное совеща-
ние, чтобы сбыть с рук свою бумагу. С некоторых пор совещания
проходили не в роскошном рабочем зале Гитлера, проект которого
я сделал семь лет тому назад. Гитлер окончательно перенес опе-
ративные совещания в маленький кабинет в подземный бункер. С
меланхолической горечью он заметил мне: "Ах, видите, господин
