должен был хлынуть поток плохо одетых и голодных горожан. Го-
лод, эпидемии и нищета были неизбежны.
Собравшиеся гауляйтеры единодушно решили, что партия
больше не в состоянии проводить в жизнь эти приказы. Только
Флориан неожиданно для всех зачитал текст полного энтузиазма
воззвания к партийным функционерам Дюссельдорфа, которое он
хотел издать в виде плаката: "Все уцелевшие здания города при
приближении врага следовало поджигать, всех жителей эвакуиро-
вать. Противник должен был войти в сожженный, безлюдный город"
4 < >.
Два других гауляйтера заколебались. Они согласились с мо-
ей трактовкой приказа фюрера, в соответствии с которым произ-
водство в Рурской области по-прежнему имеет важное оборонное
значение, к тому же таким образом мы можем как раз непосредс-
твенно снабжать боеприпасами войска, ведущие бои за Рур. Раз-
рушение электростанций, которое должно было начаться на следу-
ющий день, таким образом было отложено, действие приказа о
разрушении парализовано.
Я тут же посетил фельдмаршала Моделя в его ставке. Он
проявил готовность по возможности вести бои вне промышленной
зоны, свести таким образом разрушения к минимуму и не отдавать
приказ о разрушении объектов промышленности 5 < >. В остальном
он обещал действовать в тесном контакте с д-ром Роландом и его
сотрудниками.
Через Моделя я узнал, что американские войска уже продви-
гаются в направлении Франкфурта, точно определить линию фронта
более невозможно, а ставку Кессельринга уже этой ночью переба-
зируют далеко на восток. Примерно в три часа ночи мы прибыли в
старую ставку Кессельринга под Наугеймом; из разговора с его
начальником штаба генералом Вестфалем выяснилось, что он тоже
намерен дать более мягкое толкование приказу о разрушениях.
Поскольку даже начальник штаба главнокомандующего вооруженными
силами запада не мог ответить на вопрос, как далеко противник
продвинулся за ночь, мы поехали в объезд через Шпессарт и
Оденвальд в Гейдельберг. Наш путь пролегал через маленький го-
родок Лор. Наши войска уже ущли, специфическая атмосфера ожи-
дания царила на вымерших улицах и площадях. На перекрестке
одиноко стоял солдат с двумя противотанковыми ружьями. Он с
удивлением посмотрел на меня. "Что же Вы ждете здесь?" - спро-
сил его я. "Американцев", - ответил он. "А что Вы будете де-
лать, когда придут американцы?" Он не раздумывал долго: "Тогда
я успею вовремя смыться!" Здесь, как и везде, у меня складыва-
лось впечатление, что война закончена.
В Гейдельберге в Баденско-вюртембергском штабе вооружений
уже были готовы приказы гауляйтера Бадена, Вагнера, собиравше-
гося разрушить насосную станцию и газовый завод моего родного
города, как и других городов Бадена. Для того, чтобы не допус-
тить этого, мы нашли потрясающе простое решение: мы надлежащим
образом оформили их, но опустили конверты в почтовый ящик го-
рода, который скоро должен был занять противник.
Американцы уже взяли находившийся в двадцати километрах
Мангейм и теперь медленно продвигались к Гейдельбергу. После
ночного совещания с обербургомистром Гейдельберга д-ром Найн-
хаусом я попросил знакомого мне уже по Саару генерала СС хау-
сера сослужить последнюю службу моему родному городу, объявив
его городом-госпиталем и сдав его без боя. В ранней предрасс-
ветной дымке я простился с родителями. В последние часы, что
мы были вместе, они были невероятно спокойны и собраны, как и
весь страдающий народ. Когда я отъезжал, они вдвоем стояли у
дверей дома; отец еще раз подбежал к машине и, пожав мне в
последний раз руку, не сказав ни слова, заглянул мне в глаза.
Мы чувствовали, что больше не увидимся.
Отступающие войска без оружия и боевой техники заняли до-
рогу на Вюрцбург. Дикий кабан выскочил в утренних сумерках из
леса, солдаты с шумом гоняли его. В Вюрцбурге я посетил гау-
ляйтера Хельмута, пригласившего меня к хорошему завтраку. Пока
мы налегали на деревенскую колбасу и яйца, гауляйтер объявил,
как если бы это совершенно само собой разумелось, что он во
исполнение директивы Гитлера отдал приказ о разрушении швейн-
фуртских шарикоподшипниковых заводов; представители заводов и
партийных инстанций уже ожидали его указаний в соседнем поме-
щении. План был хорошо продуман: предполагалось поджечь зака-
лочные ванны специальных станков, это, как показывал опыт ави-
аналетов, превратит станки в негодный металлолом. Его сначала
невозможно было убедить, что разрушения такого рода бессмыс-
ленны. Он спросил меня, когда же фюрер применит чудесное ору-
жие, которое решил исход войны. У него есть информация, полу-
ченная через Бормана и Геббельса из ставки фюрера, согласно
которой его вот-вот должны пустить в ход. Как уже было не
раз, мне пришлось объяснить и ему, что чудесное оружие не су-
ществует. Я знал, что гауляйтер принадлежит к группе "разум-
ных" и поэтому предложил ему не проводить в жизнь приказ Гит-
лера об уничтожении объектов. Я продолжал, что в свете такого
положения бессмысленно, уничтожая промышленные объекты и мос-
ты, лишать народ абсолютно необходимых основ жизни.
Я упомянул о сосредоточении немецких войск к востоку от
Швейнфурта, которые стягивались туда с целью нанести контрудар
и вернуть центр нашей военной промышленности; при этом я даже
не лгал, потому что высшее руководство действительно планиро-
вало вскоре начать контратаку. Старый надежный аргумент, что
Гитлер не сможет продолжать свою войну без подшипников,нако-
нец, возымел свое действие. Удалось ли убедить гауляйтера или
нет, он не был готов принять на себя историческую вину, свести
на нет все виды на победу, уничтожив швейнфуртские заводы.
После Вюрцбурга погода прояснилась. Лишь изредка нам
встречались небольшие соединения, пешим ходом, без тяжелого
оружия двигавшиеся навстречу противнику. Это были учебные от-
ряды, спешно сколоченные для последнего наступления. Жители
деревень копали в садах ямы, там они прятали фамильное серебро
и другие ценности. Повсюду нас ждал одинаково сердечный прием
сельского населения. Однако прятаться от штурмовиков между до-
мами было нежелательно,потому что это означало подвергать
опасности дом. "Господин министр, Вы не отъедете чуток подаль-
ше, к соседям?" - слышалось из окон.
Именно потому что население, отчаявшись, было настроено
мирно, а также потому, что нигде не было видно хорошо воору-
женных войсковых соединений, все во мне восставало против
уничтожения встречавшихся мне многочисленных мостов еще в
большей степени, чем в Берлине за письменным столом.
Затем мне стали попадаться в городах и деревнях Тюрингии
бесцельно слоняющиеся по улицам одетые форму члены военизиро-
ванных отрядов НСДАП, главным образом СА. Заукель объявил
"чрезвычайный призыв", в основном состоявший из пожилых мужчин
и мальчиков 16 лет. Они должны были сражаться с противником в
рядах народного ополчения, но уже никто не мог дать им оружия.
Заукель через несколько дней бросил страстный призыв к борьбе
до последней капли крови и уехал в автомобиле на юг Германии.
Поздно вечером, 27 марта, я прибыл в Берлин. Здесь обна-
ружил, что положение изменилось.
Дело в том, что Гитлер тем временем приказал передать
группенфюреру СС Каммлеру, отвечавшему за ракетное оружие,
также разработку и производство всех современных самолетов.
Это не только вновь лишило меня компетенции в вопросах авиаци-
онного вооружения. Дав Каммлеру право использовать в своих це-
лях сотрудников моего министерства, Гитлер создал просто на-
возможное положение как с точки зрения протокола, так и орга-
низации. Кроме того, он прямо приказал, чтобы Геринг и я зави-
зировали приказ, отдававший нас в распоряжение Каммлера. Я без
возражений поставил свою визу. Хотя был в бешенстве от такого
унижения и чувствовал себя обиженным, я в этот день не при-
сутствовал на оперативном совещании. Почти одновременно Позер
сообщил мне, что Гитлер удалил Гудериана; правда, официально
ему предоставили отпуск по состоянию здоровья, но каждый, зна-
комый с подводными течениями в ставке, знал, что он уже не
вернется. С его уходом я потерял одного из немногих военных,
окружавших Гитлера, не только поддерживавших, но и постоянно
воодушевлявших меня.
В довершение всего моя секретарша принесла мне инструкцию
начальника общевойсковой разведки по осуществлению приказа
Гитлера об уничтожении всех материальных ценностей. Она в точ-
ности следовала намерениям Гитлера и предписывала уничтожение
всех средств связи не только вермахта, но и имперской почты,
имперской железной дороги, имперского управления водных путей,
полиции и районных электростанций. Посредством "подрывных ра-
бот, поджога или механического разрушения" должны были быть
приведены в "состояние полной негодности" все центральные те-
лефонные и телеграфные станции и усилители, а также коммутато-
ры кабелей дальней связи, мачты радиостанций, антенны, прини-
мающие и передающие устройства. Даже временное восстановление
связи в оккупированных противником областях должно было стать
невозможным, потому что по этому приказу полному уничтожению
подлежали склады запчастей, кабеля и проводов, но и схемы раз-
водки кабеля и инструкции по эксплуатации приборов 6 < >. Ге-
нерал Альбрехт Праун, впрочем, дал мне понять, что он своей
властью смягчит эту радикальную директиву.
Кроме того, я получил конфиденциальное сообщение, что во-
оружение будет вверено Зауру, но под началом Гиммлера, которо-
го прочат в генерал-инспекторы военного производство 7 < >.
Оно, по крайней мере, указывало на то, что Гитлер хотел снять
меня. Вскоре после этого мне позвонил Шауб, резко и отчужденно
приказавший мне явиться вечером к Гитлеру.
Я чувствовал себя неловко, когда меня вели в глубоко за-
рытый в землю кабинет Гитлера. Он был один, принял меня очень
холодно, не подал мне руки, едва ответил на мое приветствие и
тихо, но жестко тут же заговорил по существу дела: "Борман пе-
редал мне отчет о Вашем совещании с гауляйтерами Рурской об-
ласти. Вы призывали их не выполнять мои приказы и объявили,
что война проиграна. Вы ясно представляете себе, что за этим
должно последовать?"
Как если бы он вспомнил о чем-то далеком, пока он гово-
рил, его резкий тон изменился, напряженность уменьшилась, и
он, почти как нормальный человек добавил: "Если бы Вы не были
моим архитектором, я бы принял меры, необходимые в данном слу-
чае". Частично из явного упрямства, частично от усталости я
ответил скорее импульсивно, чем мужественно: "Примите меры,
которые считаете нужными и не считайтесь с тем, кто я такой".
Гитлер, по-видимому, растерялся, наступила небольшая пау-
за. Приветливо, но, как мне показалось, хорошо все рассчитав,
он продолжал: "Вы переутомлены и больны. Поэтому я решил не-
медленно отправить Вас в отпуск. Другой человек будет руково-
дить Вашим министерством в Ваше отсутствие". - "Нет, я здоров,
- отвечал я решительно. - Я не пойду в отпуск. Если Вы больше
не хотите, чтобы я был министром, отстраните меня от должнос-
ти". В тот же миг я вспомнил, что Гитлер отклонил это решение
уже год тому назад. Гитлер ответил решительно и безапелляцион-
но: "Я не желаю увольнять Вас. Но я настаиваю, чтобы Вы немед-
ленно ушли в отпуск по болезни". Я упорствовал: "Я не могу,
оставаясь министром, нести ответственность, в то время как
кто-то другой будет действовать от моего имени". И уже нес-
колько примирительным тоном, почти умоляюще добавил: "Я не мо-
гу, мой фюрер". Это обращение прозвучало в первый раз, Гитлер
не дрогнул: "У Вас нет другого выбора! Я не могу отстранить
Вас!" И как будто тоже проявляя слабость, добавил: "Из сообра-
жений внутренней и внешней политики я не могу отказаться от
